Король цирка

Полковник помрачнел, как туча, и не промолвил больше ни слова.

Полковник помрачнел, как туча, и не промолвил больше ни слова, наблюдая за матросами, которые спустили на воду шлюпку и перетаскивали в нее скудный цирковой реквизит. И все же напоследок пожал ему руку и пробурчал:

— Может, мы когда-нибудь еще встретимся. Я не таю на тебя обиды.

Наконец все разместились в шлюпке, и оба матроса взялись за весла. Через считанные минуты шлюпка обогнула мыс, и парусник исчез из виду.

И тут всю компанию охватило безудержное веселье. Как будто вырвавшись из плена, все враз зашумели, заговорили, перебивая друг друга, и подняли такой гвалт, что распугали чаек, занимавшихся в этот утренний час своим обычным промыслом, и они с возмущенными криками взмыли ввысь. Директор цирка от избытка переполнявших его чувств начал горланить песню, слов которой толком и не знал, а клоун Густав тут же подхватил ее своим могучим басом. Даже флегматичный русский богатырь Громобой Иванович заметно оживился и весело поглядывал по сторонам. Мадемуазель л’Эстабилье сняла свою широкополую шляпу и принялась крутить ее над головой, держа за ленточку. А Виктор продемонстрировал свой коронный номер: сделал стойку на голове и шапкой, заброшенной на ногу, помахал на прощание суровому горному хребту, за которым остался «Сан-Мартино».

Матросы энергично работали веслами — и вскоре впереди замаячили очертания города Дураццо.

Он ничем не отличался от других городов, увиденных нашими путниками на побережье. Но это их совершенно не волновало. Если б даже на том месте, где на карте был обозначен город, оказался необитаемый остров, они и этому были бы несказанно рады.

— Смотрите, какие прелестные домики! — воскликнул господин Барберри, показывая на убогие лачуги, так тесно прижавшиеся к горному склону, словно они боялись соскользнуть в море.

— Я наслышан об этих местах, — сказал Миклош. — Когда-то герцоги Дураццо были самыми могущественными властителями в Италии. Они постоянно конфликтовали с королем и развязывали войны, как будто были наделены королевскими полномочиями.

— Наверное, здесь мы увидим их замки, — предположил Виктор.

— Ну, это вряд ли. Тут побывал венгерский король Лайош Великий со своей армией. Дело в том, что по приказу неаполитанской принцессы Иоганны здесь был убит его брат Эндре. И венгерский король, чтобы отомстить за брата, пришел сюда во главе большого войска и велел разрушить до основания все замки герцогов Дураццо.

Виктор удивленно уставился на Миклоша:

— Да ты, похоже, был не самым плохим учеником в гимназии!

— Ну что ты! — отмахнулся Миклош. — Я на самом деле неуч. Мне все это рассказывал мой младший брат Янчи. У него в одном мизинце больше знаний, чем во всей моей голове.

И в этот момент он унесся мыслями вдаль — в маленькую деревню на берегу Тисы, где как раз сейчас, наверное, вспоминают о нем. И ему до боли в сердце захотелось вновь оказаться там, рядом с отцом и братом.

От этих мыслей его отвлек сильный толчок — нос лодки со скрежетом уткнулся в песчаный берег. Артисты, весело гомоня, выскакивали на сушу и вытаскивали из шлюпки свои пожитки. Когда с этим было покончено, оба матроса, по-прежнему молча, столкнули лодку на воду, взялись за весла и принялись грести в обратном направлении.

Наши путешественники стояли перед длинным мостом, протянувшимся через болотистую топь к центру города. Веселое настроение сменилось унынием, и они растерянно озирались по сторонам, не зная, что им теперь делать в этом чужом краю.

— Ах, если б сюда наши кибитки! — вздохнул Цезарь Барберри.

— Да, это было бы замечательно, — пробормотал клоун Густав. — Но сейчас впору подумать о другом. Найдется ли в этом захолустье публика, которую заинтересует цирк Барберри?

— Ну, за это я как раз спокоен, — самодовольно улыбнулся директор. — Даже если бы мы попали к дикарям, то и там наш прославленный цирк собрал бы массу зрителей.

От такого бахвальства клоун Густав поморщился и отошел в сторонку.

По мосту, возле которого они стояли, сновал туда-сюда всякий портовый люд; слышался разноязыкий говор.

В нескольких шагах от артистов остановился молодой мужчина в матросской бескозырке. Он держал во рту догоравшую сигарету, рискуя опалить усы, но даже не пытался переместить ее или выбросить, потому что для этого надо было вынуть руки из бездонных с виду карманов брюк. Оглядев всю компанию, мужчина в бескозырке что-то спросил на иностранном языке, которого никто не знал. Пожав плечами, он двинулся было через мост, но тут же вернулся и пристально уставился на господина Барберри.

— Вы случайно не Матэ Берчек? — спросил он вдруг по-венгерски.

Директор цирка так растерялся от неожиданности, что сумел лишь пролепетать:

— Нет… То есть да…

— Я Пал Чайко, ваш сосед из Римасомбата, — проговорил матрос, протягивая ему свою огромную лапищу. — Неужели вы меня не узнаете?

— Пали, сынок! — воскликнула Мари-Мари. — Ты ли это?

— Тетушка Лизи! — повернулся к ней матрос. — Ба, и Виктор, дружище!.. Да ты уже совсем взрослый… Постойте, а каким ветром вас сюда занесло?

— Об этом мы еще успеем поговорить, — промолвил господин директор, обретая свой обычный начальственный тон. — Пали, голубчик, первым делом отведи нас в какой-нибудь приличный ресторан, где можно получить сало с красным перцем и бутылочку молодого терпкого вина. Я уже три недели ни о чем так не мечтал, как о тонких ломтиках дебреценского сала.

Пал Чайко почесал в затылке.

— Да, и я до сих пор не забыл этот вкус. А ведь прошло уже четыре с половиной года, как я тайком сбежал из дома, провалившись на выпускных экзаменах в школе… Эх, кто бы знал, сколько раз я потом жалел о своем поступке и плакал по ночам, когда оставался один! Ну да ладно, что теперь об этом?.. Идемте! Надо перейти через мост.

Он подхватил две большие сумки и закинул их на плечо. Напрасно Виктор и Миклош уверяли, что лучше справятся со своим багажом. Пал Чайко только покачал головой.

— Не думаю. Ведь это моя профессия. Я последнее время работаю здесь в порту грузчиком.

На глаза ему навернулись слезы — то ли от нахлынувших воспоминаний о родном доме, то ли оттого, что догоравший окурок обжег ему губы.

По дороге Пал Чайко засыпал своих соотечественников вопросами: как поживает его старенькая мать, что нового в Римасомбате, каким в этом году выдался урожай?..

Перейдя через мост, они оказались на главной улице Дураццо, если можно было назвать улицей этот узкий, грязный проулок. Здесь явственно ощущалась близость Востока — того неопрятного, ленивого, романтичного и живописного Востока, где люди делятся на две категории: или очень богатые, или очень бедные.

Здесь толпилось столько народу, что казалось, будто все тысяча двести жителей этого городка высыпали на улицу, чтобы приветствовать Цезаря Барберри и его цирковую труппу. И если бы не глубокая задумчивость на их лицах, то ничего не стоило бы внушить маленькому тщеславному человечку, что все эти бродяги, слоняющиеся по улице, евреи и армяне, сидящие возле своих лавок, и шумные, крикливые цыгане собрались тут ради него.

Пал Чайко привел всю компанию к неказистому двухэтажному домишке, за распахнутыми воротами которого виден был заваленный мусором двор. Над воротами буквы с полустершейся позолотой оповещали, что это заведение для приезжих под названием «Европа», а владельцем оного заведения является некий Эфраим Мотий.

Поставив на землю тяжелые сумки, Пал Чайко пояснил, что это единственная гостиница во всем Дураццо, но вряд ли здесь удастся отведать дебреценского сала.

— Эй, Мотий! — зычно гаркнул он. — Поди сюда, кровосос ненасытный!

В глубине двора показался низкорослый, смуглый бородатый человечек в черной тюбетейке. Он пристально уставился на пришельцев.

— Этот мазурик — хозяин «Европы», — с отвращением в голосе произнес Пал Чайко. — Ростовщик из армян. Мироед, не брезгающий брать в залог даже матросские бескозырки.

Мотий, не знавший ни слова по-венгерски, понял только, что Чайко привел к нему постояльцев, и удовлетворенно потер руки. А может, он таким образом стирал грязь с ладоней.

— Приветствую вас, уважаемые дамы и господа! — торжественно произнес он на ломаном немецком. — Если вы прибыли сюда с благочестивыми намерениями, я предоставлю вам достойный приют и самые изысканные яства на всем Балканском полуострове. Кто вы и откуда пожаловали?

Директор цирка выпятил грудь и не менее торжественно сообщил:

— Я Цезарь Барберри, а это моя труппа. Мы совершаем гастрольный тур по Европе.

Это известие не слишком обрадовало армянина. Он поскреб затылок под тюбетейкой, и радушия в его голосе заметно поубавилось.

— Так, значит, вы — бродячие комедианты, — протянул он. — Это меняет дело. Я попрошу, голубчики, оплату вперед. А иначе все дальнейшие разговоры бесполезны…

— Я согласен! — воскликнул Барберри, с гордостью ударив себя кулаком в грудь. (Там во внутреннем кармане пиджака находился бумажник, набитый деньгами, полученными от полковника Симича в качестве возмещения убытков.)

— Вот и хорошо! — расплылся в улыбке армянин, и в его тоне появились подобострастные нотки. — Может быть, я могу вам чем-то помочь… Какие у вас планы? Сейчас как раз идут приготовления к завтрашней ярмарке, ожидается много гостей. Если вы планируете дать представление, то лучшего случая не представится.

— Это не так срочно, — отмахнулся директор цирка, чья самонадеянность гармонично сочеталась с раздувшимся от денег бумажником.

Густав ткнул директора локтем в бок.

— Я думаю, дружище, не стоит упускать такую возможность. Деньги имеют неприятное свойство заканчиваться.

— Ну-ну, — пробормотал Барберри. — Не надо так мрачно смотреть на вещи.

В гостинице Мотия были три комнаты на первом этаже, которые он и предоставил цирковой труппе. Одну комнату заняли мужчины, еще одну — женщины, а на двери третьей, куда внесли весь цирковой реквизит, Виктор сразу повесил табличку «Дирекция». Лео, длинношерстный белый пес, лег у порога, а пестрая ангорская кошка Каро растянулась на мягком узелке с одеждой.

Барберри, Густав и Пал Чайко уже сидели в гостиничном буфете, попивая из глиняных кружек местное красное вино и обсуждая планы на будущее. Пал Чайко, обитавший в Дураццо уже пятый год и знавший здесь буквально каждый камешек, поведал своим собеседникам, каким большим событием является ежегодная здешняя ярмарка. С гор спускаются пастухи, которые приносят свежее козье молоко и домашний сыр. Здесь же можно купить барана или овцу. Нередко на базаре появляются и предводители албанских племен. Они подолгу прохаживаются между палатками, выискивая оружие и всякий хозяйственный инвентарь.

Миклош, сидевший вместе с Виктором за соседним столиком, тяжело вздохнул:

— Пора бы и нам подумать об инвентаре. У нас ведь ничего не осталось, кроме одежды. Даже ни одной завалящей трапеции.

— Ну, это дело поправимое, — бодро возразил директор цирка. — За деньги все можно купить. Я же не унаследовал свой цирк от отца или деда. Все приходилось собирать по крупицам, а ведь я тогда был беден как церковная крыса. Но теперь-то у нас есть деньги, так что это не проблема.