Здравствуйте, дорогие потомки!

24 октября.

Ну, здравствуйте, потомки… Что ж. Даже и не хочется вас так огорчать… Как огорчило меня сегодня жестокое стечение обстоятельств. Очень жестокое. Жесто-кое, жес-то-кое сте-че-ние!.. И жес-токих обстоятельств! Сегодня пошёл дождь. Сильный дождь идёт во дворе. И я тоже хочу пойти, очень очень хочу пойти туда же во двор!.. Что мне дождь?.. Дождь мне — ничего. У меня и резиновые сапоги есть. А мама не отпускает. Мама считает, что я промокну. И заболею. А то, что я теперь заболею, явно, от грусти?.. Так это — ничего? Можно, да?.. Я о-чень хочу во двор!.. Ведь она, наверняка уже там! И прыгает, наверное, с горки, совсем в одиночестве. А я не могу выйти… Не мо-гу-уу!.. Аж кричать хочется! Кричать и плакать!.. Вот, вчера не стал, когда палец поранил, а сегодня — уже, вот-вот и не выдержу!.. А там дождь… Ну, что — дождь?.. Пустяковый дождь… Всего-то льёт… Ну и льёт. Можно же с зонтиком выйти?.. Как, главное, мне с утра в школу вставать и идти — когда холодно… Так всё. Никому меня не жалко. А тут — жалеют меня они…

Она, наверное, думает, что я уже умер. Не мог же я, просто так взять и не прийти?.. Я же человек — человек слова… И дела. Она, наверное, считает, что я вчера просто стерпел, когда упал при ней сильно. И виду не показал. А я когда только в дом зашёл — так сразу, наверное, и в обморок упал!.. И увезли меня в больницу, и долго боролись в реанимации за мою жизнь… А я всё кричал на всю реанимацию, что: "это — ничего!.." И даже не плакал. А потом — я умер и меня увезли далеко на кладбище… И потому я из такой дали и не смог сегодня прийти. А иначе ведь я бы точно пришёл! И так мне жалко себя стало, пока я это за неё думал — о том, какой я бедный, и больной, и стойкий, и не заплачущий, что аж плакать захотелось!.. А она, наверное сидит там сейчас под дождём, и ждёт… Ведь она — тоже не могла не прийти!.. Я даже к окну подходить не решаюсь — ведь так она может увидеть, что я здесь стою — весь целый и здоровый у окна, и даже не в бинтах и без капельницы… А она, бедная, наверное продрогнет там под дождём совсем без меня… А завтра сляжет в реанимацию из-за воспалений лёгкого!.. Точно сляжет! И будем мы с ней — как Ромео и Джульетта… Совсем, совсем. У них там, тоже что-то… как-то так же было. Умрём с ней в один день… Она — в одной реанимации, а я — в другой. Ведь, может — у меня теперь на нервной почве, ещё мой порез спрогрессирует!.. Ещё неизвестно — чем это всё закончится!.. Ведь я-то креплюсь — но всё равно — больно было… Вот так вот грустно всё может закончиться! А ведь я мог бы прос-то надеть резиновые сапоги!.. Я буду читать… Я буду читать, всё, всё, что нам задали — и что сейчас задали, и что раньше задали, и что ещё зададут!.. Добью себя окончательно! Я даже то, что уже прочитал… и что уже несколько раз прочитал — всё равно читать сегодня буду!.. Скорбь — она такая…

Дорогие потомки. Вот, что я вам скажу. Я даже не знал… Не знал и не догадывался до сегодняшнего дня, о том, что книжки бывают не только как те взрослые люди, что тебя наставляют и отчитывают, и учат какой-то морали… но ещё и как друзья. Не только как учителя и ругатели — но и как настоящие друзья, которые тебя понимают. Я только сегодня это понял. Случайно. Я хотел себя наказать за то, что я такой непутевый, и назначил себе в наказание чтение. Но, вот представляете?.. Я взял одну книжку — и там было так чудно написано про какого-то ёжика, котрый друга искал, что я аж сразу подумал, что это про нас с Аней пишут!.. Вот — так же грустно и жалко было… А ещё… А ещё я прочёл рассказ "Девочка на шаре", и сразу же подумал, что… Что это всё про нас. Хотя это было написано давно — мне показалось, что мальчик из этого рассказа меня совсем, сов-сем понимает… Точнее — понял бы, ведь с ним случилось — почти то же!.. И значит — я не один. Не совсем один сижу здесь, в залитой светом лампы квартире, посреди дождя, который идёт над всем двором, и над всем районом, и наверное — над всем миром… И папа того мальчика, наверное, меня тоже бы понял. Раз понял он и своего сына. И потом я читал ещё какие-то книжки и истории… Про всё рассказывать будет долго. Но где-то, хоть где-то, в каждой почти, я нашёл что-то и про себя. Вот, совсем про себя!.. Как будто прямо с меня писали! А ведь это писали давно… И значит — что это лишь только я сейчас начинаю их, эти книжки сам понимать. Но чувство такое — как будто бы где-то взяли и поняли меня. Вот так вот интересно… Выходит. И я даже подумал, подумал, и придумал, что мне хорошо бы тоже написать какую-нибудь такую книжку — про девочку и про дождь, который к ней не пускает… И про резиновые сапоги, которые легко могли бы всё исправить… И про горку кораблик, с которой можно скакать от самого, самого паруса… И может быть — когда-то напишу. Чтобы если однажды ещё один мальчик попадёт вот в такую ситуацию, так он тоже почувствовал бы, что он совсем не одинок. И среди дождя он понял бы, что становится ему от чего-то теплее… И тоже, может быть, понял бы — для чего они нужны, эти писатели!..

2 ноября.

Дорогие потомки!

Возможно скоро мне придётся сжечь всё это, что я пишу… Возможно — порвать и выкинуть в мусор, потому что спички мне мама врядли даст. Но ситуация становится крайне опасной. Мама вчера нашла мой дневник. Конечно — я сам виноват. Но в этом не моя вина. Я как раз собирался прибрать на столе, как вдруг мама не выдержала и стала убирать сама, потому что, как она говорит — устала уже ждать и просить меня несколько дней подряд. Но это не справедливо. Ведь я все эти несколько дней, действительно очень, очень хотел убрать у себя на столе, и ждал не мог дождаться, когда же наконец смогу это сделать. Я сам уже измучился. Как увижу свой этот стол, весь заваленный тетрадками, альбомами и красками и… И всем остальным, что только у меня есть — так взор мой, сразу же и сгорает от боли. И так и хочется потянуть руки к нему и всё убрать. Но нет — не могу. Я должен. У меня есть обязательства перед другими людьми. А это — всегда в первую очередь. Я ведь знаю, что Миша меня ждёт на поле под домом — в футбол играть. Он ждёт и надеется. А я буду его предавать?.. И тогда я вздыхаю тяжело и отправляюсь исполнять свой дружеский долг… А когда я возвращаюсь домой — так я так измотан своей беготней, что больше не могу и рукой-то пошевелить! А мама ещё заставляет зубы чистить!.. И когда я обессилено падаю в кровать — я с затаенной болью бросаю взгляд на свой письменный стол и думаю, что — вот… вот, только я проснусь завтра — и сра-ааа-зу!.. А утром — лень. С утра и так холодно. А тут — ещё и к окну подходить! Ведь у меня стол стоит возле окна. И это очень удобно — ведь когда делаешь уроки, можно всегда взять и посмотреть — как там летают птички и качаются деревья… И почувствовать, что есть ещё где-то в мире этом жизнь… и свобода.

И вот — я только уже собирался убрать!.. Я только подумал, что — вот, обязательно через два часа я примусь за это дело, когда приду с футбола… И тут мама взялась убирать со стола сама. Но вдь я как раз хотел! И я ей даже говорил об этом, даже… кричал. А она… А она, в ответ, говорит: — "Да, знаю я уже твое "как раз хотел"!.."

И ни-че-го она не знает! Я обязательно хотел!.. Я точно хотел! И я, в итоге, и не играю в футбол — ведь я не могу так оставить, чтоб мама сама что-то трогала на моём столе без меня… Вдруг она что-то там поставит так, что я потом и не найду, или мне совсем не удобно будет, что оно так стоит?.. Поэтому я должен, конечно же, контролировать. И на столе своём сам, тоже уже не убираю… так не убираю, как мне удобно было бы… А только сижу на диване, напыжившись и наблюдаю за мамой — как она, что делает… И раздраженный и обиженный, только и могу, что делать ей замечания о том — ну, как так можно-то?!. Ка-аак так можно всё складывать, а? Ведь, ну например — сложить все тетрадки в одну стопочку — да это же — потом не найти!.. Да это же значит, что они для тебя, на много дней, считай, все потеряны!.. Ну и многое другое. У взрослых такие странные порядки, что и вообще не поймешь… Ну, например — все ручки и карандаши и фломастеры собирать со стола, где они лежали преспокойненько, и ставить все в один стаканчик — так это же просто уму не постижимо!.. Зачем?.. Ведь ты же их, всё равно, при первом использовании, достанешь и будут они опять лежать на столе?!.

Но, вобщем — это не самое страшное. А самое страшное — то, что мама увидела у меня в кипе тетрадок и этот вот дневник!!! И открыла его!.. И сразу — на самом важном месте: про девочку и про дождь… И она начала читать!.. И я весь похолодел изнутри, а потом — наоборот, внутри меня, как будто пламя взвилось вверх от самого желудка, и где-то до подбородка… Мама начала читать вслух те слова, что я написал там про горку и про качели… Она просто, вот так, сказала: — "Так… А здесь у тебя что?.." И сразу начала читать!.. И не спросить, и не узнать — а можно ли?!. Ведь если ты только кормишь человека, и одеваешь, и лечишь, когда заболел, и водишь к врачам и в школу и на прогулку — так это ещё не даёт тебе права считать, что ты можешь лезть во всю его личную жизнь!.. И мама стала читать, но к счастью — она сразу обратила всё, всё своё внимание именно на то, как я пишу, а не на то, о чём. Она ужаснулась и сказала, что: — "Ну это же мрак, как ты пишешь!.. Валя, ну пер-вый класс — а такие каракули!.." Я инстинктивно сказал: — "Ну, это я давно писал… Так — ерунда… детская…"

— Как — давно?.. — ответила мама, — Тут у тебя число стоит!.. Это… прошлый четверг!.. Ффууух! И то — еле разобрала!..

— Ну, вот… Давно. — буркнул я. А это и справедливо — это для вас, взрослых, которые уже прожили на этом свете тридцать, там, и больше лет — время от прошлого четверга до сегодня, уже совсем маленькое… А в моих шести с половиной годах — это, вполне себе, внушительный отрезок времени!.. За этот отрезок я, может быть, ещё ого-го, как сильно развился и спрогрессировал!..

— Так… "Горка… На нашим дваре…" Ну, Ва-ля!.. Ну, уроки русского тебе вообще никакого развития не приносят?.. "Очинь аблеслая…" АБЛЕСЛАЯ!!! Знания у тебя, Валя, в голове аблеслые, а не горка!.. Значит… Ну ка марш за учебник русского, и пока всё, что вы прошли, не повторишь — никакого футбола!.. Снимай, живо, бутсы!.. — и мама захлопнула дневник и положила на стол — сверху на тетрадную стопочку.

— Да я… Я и сам не знаю… как я так на-пи-сал… "Аблеслая"!.. Ну, конечно — козе понятно, что не так пишется… Это, наверное, ручка как-то… Сама… У меня. — пробурчал я под нос, медленно откладывая мяч, с которым я сидел всё это время в обнимку, в сторону… Медленно, потому что надеялся, что пока я его буду так, медленно откладывать, так мама ещё и передумает и отпустит меня, всё-таки… Но мама сказала только:

— Сама!.. Ну, вот, пока она сама у тебя не начнёт писать как надо — так и не надо тебе в футбол гонять!.. А то — козе-то, может и понятно, а вот тебе — так ещё, кажется, нет!.. Марш за уроки!..

И я нехотя поплелся садиться за свежеприбранный стол и учить уроки. И тут — во мне, как говорится… промешались сразу два чувства. С одной стороны — горя… А с другой — и облегчения. Ведь мама не дочитала до девочки и я остался в своей анонимности… Но есть в этом и беда — ведь теперь мама, в любой момент, может заглянуть туда снова!.. Конечно она, врядли захочет ещё раз ранить себе взор и смотреть на моё правописание в личных записях… Но всё же — опасность нависла окончательно. Отныне — я нахожусь под прицелом. И дождь и девочка — тоже. Я взял свой дневник с верхушки стопки и мигом заложил его прямо под её самый низ. Но этого мне показалось недостаточно. Ведь мама может в любой момент подойти и начать хозяйничать на моём столе так же, как уже было сегодня!.. Ведь это и есть то, чего ты, конечно же, можешь ожидать от человека, который смело и бесповоротно способен за минуту сложить карандаши в стакан!.. Я начал придумывать план действий. Опершись на учебник русского локтями я стал напрягать мозг, и сначала придумал, что мне надо, просто, всё время, заранее убирать на столе, пока мама ещё не успела к нему подойти!.. Я буду всегда, отныне, сразу убирать весь беспорядок и мама просто, даже не захочет, тогда, прикасаться к моей идеальной чистоте!.. И марать об неё руки. Я буду убирать каждый день… Но потом, когда я представил это — я решил, что это, конечно, уж слишком. Я начал думать — как бы мне спрятать дневник. Я стал обсматривать, мысленно, все углы, но… Но нет такого места в доме, куда не дотянулись бы мамины, жадные до порядка руки!.. Везде мой дневник был бы в опасности. А я — всегда на грани разоблачения… Не знаю, даже, почему мне так страшно того, что кто-то, когда-то, возможно прочтёт у меня в записях про девочку. Ну, кроме вас, конечно, дорогие потомки! По сути — страшнее, наверное, должно быть то, что мама, например, однажды прочтёт про то, как я смухлевал с уроками по литературе… И про ту пятерку. Но, хотя там мне, допустим, и влетит, возможно ремнём… Но видимо, душевная боль, всё же сильнее физической. Я так думаю. И теперь я это особенно явственно чувствую. И… Хорошо ещё, что в этот раз всё обошлось. Я… то, наверное, и не хотел, так усердно и прилежно не хотел сидеть за прописями и вникать как следует в учебник русского… Как чувствовал же, что мне это пригодится!.. А мне ещё говорят — что я лентяй. А я просто предусмотрительный. И я подумал, что надо для начала мне написать на дневнике что-нибудь такое, чтоб точно никто не подумал, что это мой дневник. Ведь, может быть, мама уже и забыла — как он выглядит?.. И я решил написать на обложке "Не дневник". Но потом я попробовал посмотреть на это глазами мамы, как делал бы настоящий детектив с глазами преступника — он обязательно смотрел бы на всё его глазами. И это мне показалось странно. Подозрительно. Ведь если это не дневник — так и чего же на нём так писать тогда?.. Мама же не пишет "Не суп" на котлетах?.. И я подумал, что надо написать что-то другое. Я подумал, что я напишу: "Рассказы по школьной программе" — ну, чтобы это, уж точно, нормальный человек не захотел читать… Но потом думаю — кто же рассказы-то в тетрадь переписывает? Мало их читать — так мы ещё и переписывать будем, что-ли?.. Ну, нет — это мама сразу поймет. Она у меня понятливая очень. И я, что-то перенервничал как-то, и сразу взял, с ходу замазал чернилами из авторучки свою старую надпись "Днивник", с "И" исправленной на "Е", и написал там: "Просто простая тетрадь". И я не знаю — насколько это надежно. Но на первое время пойдёт. Плюс ещё буду прятать под подушку, не смотря на то, что будет мне теперь с ней жестко спать.