Здравствуйте, дорогие потомки!

Ну, я уж думаю, ну надо ей хоть как-то намекнуть.

— А-аа!.. Это ты… — я сделал вид так, что будто её только увидел. — Ах, да… Помню, помню. Мы здесь с тобой играли… Как-то раз. — а она смотрит большими глазами своими… Ну я и дальше говорю, — Ты… Вроде… Аня, да?.. Если не ошибаюсь? А ты ещё на следующий день прийти обещала… А там был дождь… Дождь…

— А… — говорит. — А, это ты?.. Да, я… вспоминаю. А меня мама тогда погулять не вела, потому что дождик. И я не тут была. Да…

"Ну, фух! — думаю, — Теперь уж хоть помнит, что я такой существую!.. А то и не поймёшь ведь — как с ней и говорить-то теперь уже…"

Я говорю:

— Уж думал — больше тебя не увижу.

Так один дяденька в ещё одном мамином сериале однажды говорил. — Ты, кажется, помолодела с нашей последней встречи… — и это тоже из сериала.

Аня раскрыла глаза широко, широко. От удивления видимо. Уж куда же ей ещё молодеть-то, действительно?!. Она бы, наверное, ещё и не хотела бы, чтоб кто-то её считал младше — четырехлетней дошкольницей, там, несмышленной какой-то!.. Что я говорю?!. Но это ничего — с такими глазами она ещё только красивее.

— Это у мамы новый крем такой… Она на лицо мне мазала, когда я обгорела… — поспешила оправдаться моя Аня.

— Ясно… — говорю… И сам замялся. — Понапридумывают сейчас всякой косметики… Что мать родная не узнает!.. — и я сунул руки в карманы и начал пинать камушек очень серьезно. Как настоящий бизнесмен из сериала. А Аня, кажется, испугалась, что её теперь мама действительно не узнает, и поскорей обернулась к ней — а то вдруг она сейчас уйдёт куда-то с площадки, потому что её не узнает и отправится искать свою дочь?.. Но мама спокойненько сидела в телефоне на лавочке. И Аня слегка успокоилась. Она потупилась и стала срывать лепестки и листья с куста, а параллельно водить носком босоножки по гариевому покрытию. А потом я стал ещё яростней пинать свой камушек, как будто я совсем отважный и безбашенный каланхоэ. А Аня стала смешивать все свои листики с песком и осматривать их как творческая личность — чуть со стороны и склоняя голову то на один бок, то на другой. А потом — она сгребла свой песок с листьями в большую такую горсть двумя руками и мне насыпала на край песочницы.

— Это, — говорит, — тебе. Супчик.

Я подумал, что это ещё ничего… Это ещё хорошо — не с брокколи.

Я говорю:

— Ням-ням. — ну а что же ещё говорят в таких случаях?.. — Вот, сме-таны бы ещё!..

И она посмотрела на меня так, понимающе, и положила на край песочницы ещё ма-ааленькую горсточку песка.

— Вот. — говорит, — Сметана.

А потом сорвала ещё один листик — большой и положила рядом. Туда же.

— А это, — говорит, — хлеб.

Я говорю:

— Спасибо. Это белый или чёрный?..

…Как будто я не вижу, что это — зелёный!..

— Это… — подумала Аня и говорит, — А это макарона такая.

Я думаю — ну ничего себе!.. Вот это женщина неожиданная!.. Непредсказуемая!.. И находчивая.

Я говорю:

— Понятно. Благодарю. Ням-ням. Всё… Съел. — и высыпал песок обратно в песочницу. — Очень вкусно, спасибо. Почти как чупа-чупс.

Она вся засветилась, говорит:

— Не за что!..

А сама, прям улыбается до невозможности!..

А я тут стал, усиленно корабль свой катать по волнам из песка. Сейчас, думаю её ещё обрадую. И так его ещё с почтением и важностью катаю. Как самый крейсер какой-то. Ну она и спрашивает у меня:

— А что это за… парусник?.. У тебя?

Я говорю:

— А это из моей коллекции… — я промолчал, конечно, что он у меня, в коллекции, пока что единственный только и есть… — Флагман. Я его сам делал. Герцогиня Анна называется.

А Аня аж выпрямилась и на меня с восторгом посмотрела.

— Мы тоже, — говорит, — на кружке платочки шили. Сами.

Я говорю:

— Я это так… Своим умом. Без кружка. Так по вдохновению душевному.

— А это, — говорит, — познакомься… Мой Тайфи. — и показывает мне щенка своего — игрушку.

Я говорю:

— А почему Тайфи?..

— А это, просто — виноград такой есть. Сорт… Я в магазине видела. И, вот, назвала…

Я думаю — ну у неё и мышление!.. Образное!

— А сколько ему?.. — говорю. — Год?.. Или пятнадцать?

— Ему, — говорит, — два дня. Мне его мама разрешила, за то что я себя чуть-чуть хорошо повела.

— А-аа… — говорю, — А что он ест?..

— Косточку. И суп.

Я говорю:

— А обои не дерет?..

Она говорит:

— Нет. А он ещё маленький. Он не умеет — у него когти все не выросли.

— А, ну тогда хороший пёс.

А сам думаю — хорошо, что она так собак любит!.. Я наконец себе смогу тоже собаку завести, когда мы женимся, а она, тогда, за ней и убирать и ухаживать с радостью будет. А я её буду дрессировать. Собаку. И выступать с ней на разных конкурсах. И медали в дом приносить. Хорошая жизнь пойдёт!..

И мы о многом ещё с ней говорили, и играли, и та-аак было хорошо!.. Что я её даже ко мне пригласил на День рождения. И её мама записала мой телефон (а точнее — моей мамы), ведь я бы мог, конечно, сказать его только Ане… Но она, хоть конечно и невероятная, но вот, что память у ней слегка дырявая — так это да…

18 ноября.

Сегодня — чудесный день!

У меня День рождения! И все в мире сегодня рады. А особенно я. И мама с папой, конечно. А ещё, самое радостное — так то, что и Аня тоже рада. Наверное… Я так надеюсь. Ведь я позвал её на День рождения и теперь будет вообще не зря, что я родился. И она пришла. Вслед за Мишей и Степой и Вадей. И ещё маму с собой привела. А значит — у неё намерения серьёзные, раз хочет чтоб наши родители между собой познакомились. И наши мамы разговорились сразу, а значит — тоже нашли общий язык. И это здорово. Ведь конфликт между домами — он к хорошему не приведёт. А Аня… Аня даже подарила мне конструктор — такой, электронный… который можно собирать и потом включать и он там, что-то там будет делать. И даже в красивом пакете!.. А я пакеты люблю. Как ни что. (Как ни что, кроме Ани. И мамы с папой, конечно.) Люблю — ведь именно в них появляется между магазином и домом еда. А ещё в них можно носить пасочки и игрушки и сачок… Но это уже летом. А если ещё особенно большой пакет или сумка, так и можно в него залезть с головой и воображать, что ты в домике… Ну или — в колясочке. Ведь с возрастом людей лишают такой возможности — кататься в детской колясочке… Анин пакет, конечно не такой большой, чтобы в него можно было залезть с головой… Но мне уже достаточно и только посмотреть на него, чтобы почувствовать себя в домике. А то есть — тепло и прекрасно. Ведь это — Анин пакет!.. И Анин конструктор…И сердце моё пламенное — тоже всё её…Но только она ещё не знает. Хотя догадывается… Теперь уже — да. Это я специально так сделал, чтобы она догадалась. Я решил, что пусть она сама всё прочтёт. Прочтёт мой дневник. Как бы так его случайно прочтёт… Но на самом деле — это всё будет мною отлично подстроено. Я сначала думал, что я как-нибудь так, на Дне рождения на своём запущу её в нашу комнату и там на самом видном месте положу свою тетрадь с дневником, а там — когда она её заметит и увидит, что на ней "Самое сокровенное" написано, так сразу же и бросится читать!.. Но я потом подумал, что если она возьмёт и будет читать сначала и про то, как я жука нашёл, и про костюм, в который не влез, и про торт, который не купили… и про прочую душевную боль… то это будет — просто пустая трата времени. Конечно, да, возможно, что она тогда ещё больше меня залюбит, ведь пожалеет. Ведь женщины всегда любят жалеть и любить вперемешку. Но всё же, она может и не успеть дочитать до самого важного. И День рождения уже совсем и кончится, а она всё ещё будет чи-тать, и читать, и даже… даже торт не успеет попробовать. Хотя тогда мне, тоже ж, больше достанется… Но я отбросил эти мысли. Как сделал бы любой истинный бесповоротный каланхоэ. И я решил, что надо открыть мне свой дневник на самом самом важном месте, где больше всего моих переживаний про неё выразилось. И я открыл про то место, где мы с ней на площадке встретились. Уже во второй раз. И как во мне аж всё сердце от этого забилось. И как я понял — что она и есть то самое. Я думаю — ей это будет очень полезно почитать. Чтобы ценила меня больше. А то этих женщин не поймешь — они то ценят, ценят, то потом как увидят твои оценки в дневнике, так сразу же и засадят за уроки и в футбол запретят выходить играть. Знаем мы. И я так и сделал. И мы с ней вместе зашли в комнату, потому что я попросил её посмотреть на моих трансформеров. Что я и не каждому-то делать разрешаю. А то еще затрут взглядом… И будут они у меня все потертые. Ну, я сначала ей помигал глазами того трансформера, что мне недавно купили… И показал пропеллер — его мне папа, как раз, к Дню рождения достал из-за шкафа. И Аня осталась довольна, хотя ей трансформеры и не очень-то понравились, судя по глазам. Но зато — если мы с ней когда-то надумаем разводиться, так ей хоть и отдавать их не придётся при разделе имущества. Вобщем, Аня не женщина а сказка.

И вот — я говорю: — "сейчас я, мол, схожу там маму проведать, а ты пока посмотри тут что хочешь. Но только к столу ни за что не подходи." А я же знаю, что подойдет. Она такая. Ей мама сколько не говорила — на горку по горке не лазь — так она только всё больше и больше лазает.

Ну, я и ушёл. И хожу, жду. Уже и туда сходил, от скуки, и сюда… Уже, думаю — ну, там можно было уже три тома написать — не то что бы, прочесть. И захожу. А она, конечно, к столу-то подошла, но стоит у стола и ручку мою с разными цветами в руках крутит!.. Вот, нашла чем заняться!..

Ну, я конечно, говорю сразу, как настоящий джентельмен:

— Нравится? Бери.

Она вся засветилась и спрашивает:

— Насовсем?..

Я говорю:

— Конечно насовсем. В четверг отдашь.

Ну, она тут вся ликовать, конечно, стала… Аж чуть даже прыгать по комнате вся не начала. Я это внутри у ней через глаза увидел. А сам я — побыстрее иду к столу… Уж, думаю, сейчас я ей свой этот дневник прям перед глазами её бесстыжими листать буду!.. Чтоб всё, всё, всё прочла!.. И никакого футбола ей, пока не прочтёт!.. Чтоб знала, как… Чтоб не пренебрегала впредь вот так самым моим сокровенным!.. Чтоб… И тут она говорит:

— А это — чего у вас за книжка?..

Про мой дневник.

— А это… Это, — я говорю, — так… Неважно… Это читать строго запрещено. Всем. Вообще.

Она говорит:

— Я посмотрела… Какие-то буквы все непонятные в книжке… Кривые, чего-то… Там не понять ничего…

А сама так, странно мне улыбается — как будто, вроде бы, на самом деле и понять.

Я говорю:

— А это… Один малоизвестный писатель. Он так — всегда, корявыми буквами всё пишет. И издаёт так… Это у него такой стиль. Авторский. Я в последнее время люблю таких авторов читать… С кривыми буквами. В них больше чувства как-то всегда есть.

— Это уж да… — говорит.

И она, наверное, всё-таки, прочла хоть что-нибудь, ведь я так понял потому что уже за столом она мне сказала вдруг:

— Я суп с брокколи даже есть не люблю. Не то что — готовить.

А это она, значит, прочла о том, что я её 'супу' порадовался — тому, что он хоть из песка, но не из брокколи.