Цемесская бухта

Глава шестая. НЕВОСПИТАННЫЙ ФЕДЬКА

Я поблагодарил Петра Петровича за все, что узнал от него.

— Пустяки, — отвечал он. — Мне самому было приятно и интересно припомнить все это. Я словно побывал вновь на палубе своей «Керчи»…

Потом Петр Петрович принялся внимательно рассматривать фотографии из моего альбома и обратил внимание на то самое чернильное пятно на месте лица одного из матросов.

— Странно, — сказал Петр Петрович. — Вам не кажется, что лицо на фотографии испачкано намеренно?

— Я тоже так думаю, — согласился я. — Но почему это сделано, не знаю. На этот вопрос мог бы ответить только мой дедушка.

Петр Петрович еще раз перечитал письмо дедушки и снова взял в руки фотографию.

— Да, — сказал он. — Конечно, здесь какая-то загадка. Вы не могли бы на некоторое время оставить мне все это? Можете быть спокойны за сохранность. А я попытаюсь кое-что узнать. Ну хотя бы на каком миноносце служил Александр Евгеньевич Салтыков. А может быть, и что-нибудь еще.

Я согласился оставить и письмо, и фотографии, и голубую акварель.

Про то, что дома у меня хранится еще и старая лоция Средиземного моря, я просто забыл.

Мы стали прощаться.

Я дал Петру Петровичу свой ленинградский адрес, и он обещал сразу же, как только что-нибудь узнает, написать мне.

— Рад был с вами познакомиться, — сказал Петр Петрович. — Жаль, что я не имел чести знать вашего дедушку в те далекие и славные годы. Смею думать, что это был очень хороший человек.

— Я им очень горжусь, — сказал я.

— И правильно делаете. Нужно гордиться своими предками. И знать о них все и помнить.

Я совсем от этих слов расчувствовался и хотел Петру Петровичу рассказать о том, какая у меня была хорошая бабушка, но тут проклятый попугай завозился на жердочке и проскрипел:

— Бросьте его со скалы в море! Дайте ему линьков!

— Не обращайте внимания на Федьку, — сказал Петр Петрович. — До меня он был в очень плохих руках и не получил приличного воспитания. А сейчас его воспитывать уже поздно. Сто лет — это все-таки возраст.