Приключения дракона Фёдора

— Вот это дерзость! — воскликнул кот, получилось протяжное «мяу», и Фёдор, наконец, опустил письмо, поднялся с дивана и направился к холодильнику. Достал большой кувшин с молоком и налил в миску кота, так и не глядя в его сторону. Потом вынул из шкафа кастрюльку, рассеянно высыпал в неё пол-пачки кофе и поставил на плиту. Через несколько секунд раздалось неприятное шипение и по кухне разнесся запах горелого. Кот сморщил нос.

Дракон Федор оглянулся на плиту и понял, что забыл налить в кофе воду. Выругался.

— Ох уж мне эти грумсы, — сердито воскликнул он и принялся оттирать дно кастрюли жесткой щёткой. — Никогда не скажут прямо, что происходит, а в этих их витиеватых предложениях о неблагоприятном расположении звёзд на небе черт ногу сломит. Неужели нельзя сказать по-человечески?! — он обернулся на кота, будто тот мог ему ответить.

Вообще-то кот мог, но снисходить до этого не считал нужным, не сегодня. Зато был явно доволен, что хозяин, наконец, обратил на него внимание, а потому изобразил живую заинтересованность.

— Да ведь они не совсем люди, — Фёдор удручённо опустил кастрюлю в раковину.

Кот махнул хвостом и направился к миске с молоком. Грумса он видел один раз в жизни и не мог в точности сказать, человек он или нет. Людей кот считал весьма уродливыми созданиями и не понимал, почему всех существ нужно сравнивать с ними. По его, кота, мнению, самые красивые и высокоразвитые на свете, конечно, коты.

А грумсы — ну мохнатые, ходят на задних лапах, бормочут низким голосом. Хорошего в них только то, что они охраняют границу от врагов — кот знал это по рассказам Фёдора. Вот и молодцы, — подумал кот, слизывая молоко с мягкой чёрной лапы, — нам тут враги ни к чему.

Глава пятая, в которой старый грумс чует неладное

В то утро Брыкун проснулся в дурном настроении — ему приснился скверный сон, но ни сути, ни деталей он не мог вспомнить, и от этого сердился ещё больше.

— Бычье ухо, крылья жужелицы, кора дуба, — бормотал он, стоя возле старой печки и помешивая в котле здоровенной поварёшкой.

Он всегда варил какое-нибудь замысловатое зелье утром, если ночной сон не давал ему покоя. Казалось, пар, поднимавшийся от котла, вытеснял туманные образы из снов, прогонял их обратно в небытие, не давая воплотиться в жизнь.

Брыкун был самый древний из грумсов, сгорбленный и покрытый густым ковром мохнатой седой шерсти. Брыкун — это, конечно, было его не настоящее имя — при рождении мать нарекла его Бориандр восьмой. Но в племени его с малых лет стали звать Брыкуном за вздорный характер и странную привычку трясти головой, как непослушная лошадь — он делал так каждый раз, когда в споре с собеседником брался объяснить непутёвому, почему тот не прав.

— Эдак ты дочку по голове будешь гладить, когда ужин вкусный приготовит, а дерево топором надо рубить! — кричал он мальчонке, первый раз взявшему топор. И голова Брыкуна тряслась в такт словам, а мальчонка испуганно делал пару шагов назад, чесал лохматую голову, перехватывал топор покрепче и делал новую попытку атаковать дерево.

Грумсы — народ чудной, больше всего они похожи на медвежат, расхаживающих на задних лапах: роста небольшого, покрыты густой шерстью, отлично спасающей от холода, а климат возле Границы, как известно, суровый. Передвигаются грумсы забавно, вразвалку, но лапы их чрезвычайно ловки, и мастера из грумсов — отличные, только приучать к топору их нужно с детства, пока пальцы не обленились и не затвердели.

— Грыбрыдрывры брум грум друм дрям — примерно так на слух человека воспринималась бы речь грумса, если б он её услышал. Впрочем, до этого дня ни один человек с грумсом не встречался. Так говорит дракон Федор, а кроме него и Волшебника про грумсов в наших краях никто и не слышал.

Лет 100 назад, а то и больше, перебрались грумсы жить к Границе, и стали первым народом, обжившим эти дикие неприветливые места. Откуда они пришли и почему — о том грумсы рассказывать не любят, только Брыкун как-то раз обмолвился про большой огонь и рыжих ведьм. Сказал, и тут же сплюнул, затряс головой и замахал лапами, как будто воспоминание о тех событиях зловонным запахом ударило ему в нос.

Как бы то ни было, грумсы были на Границе единственными жителями, а потому их звали дозорными.

Глава шестая, в которой грумсята узнают больше, чем им положено

— Мам, а что там, за Границей? — маленькая Криспи ковыряла ложкой в тарелке каши безо всякого энтузиазма и поглядывала на мать, копошившуюся возле печки.

— Злые духи, я же тебе сто раз говорила.

— А кто их разозлил? А как они выглядят? А что они едят на завтрак?

— Маленьких непослушных девочек, которые плохо кушают кашу. — Мать закрыла крышкой котёл и вытерла руки о цветастый передник на мохнатом брюхе. — Доедай скорее, брат сейчас вернётся с охоты и вы пойдёте к тётушке Дрызг.

Криспи интенсивнее застучала ложкой по дну плошки — тётушка ей нравилась, и пропустить поход к ней в гости из-за недоеденного завтрака совсем не хотелось, тем более, Дрызг была куда разговорчивее других взрослых грумсов и её можно было расспросить о Границе.

Криспи совсем недавно стали отпускать на прогулки со старшим братом дальше деревни, и пару раз они издалека видели зеленоватый туман — это духи Границы курят трубки волшебного зелья — объяснил девочке брат, высокий грумс по имени Карп. Но как они выглядят, почему они злые и как устроена жизнь за Границей — этого Карп не знал, а Криспи было жутко интересно. Взрослые этих разговоров не любили, говорили только: место гиблое, и категорически запрещали подходить даже к краю поля, за которым клубился туман Границы.

***

— Тишину на Границе нарушает только сонное ворчание мух, по земле стелется густой туман, путаясь в крючковатых лапах низеньких деревьев, ветер пробирает до костей. — Тётушка Дрызг поморщилась и отхлебнула из кружки добрый глоток горячего вина. — Но дело не в этом: необъяснимая жуть — вот что чувствуешь, подходя к Границе.

Карп и Криспи поёжились и синхронно поджали под себя мохнатые лапы, которыми до этого весело болтали, свесив с продавленного розового дивана.

— Маленьким грумсятам не стоит и носа в тех местах показывать — резюмировала она, подняла своё грузное, покрытое седовато-коричневой шерстью тело из мягкого кресла и направилась к буфету. Карп и Криспи навострили кругловатые уши и вытянули мордочки: неужели бублики?! Тётушка Дрызг действительно доставала из закромов румяные, ароматные бублики — лакомство, вкуснее которого они не пробовали.

— Чур не крошить! — пригрозила тётушка, вручая грумсятам угощение.

— Спасибо! — хором воскликнули Карп и Криспи. Мальчик сразу принялся уплетать за обе щеки, а Криспи втянула носом сладковатый аромат выпечки, подняла на тётю глаза и спросила:

— А как выглядят злые духи? С ними кто-нибудь общался?

Дрызг задумалась.

— Когда-то давно был чудной грумс, который и правда пообщался с духами, так он рассказывал, а когда отправился на встречу с ними снова, не вернулся.

Мордочки грумсят вытянулись.

— Как не вернулся? А куда же он ушёл? — спросила Криспи, рот Карпа был занят бубликом.

— Этого никто не знает. Отец был с ним в хороших отношениях, поэтому поднял тревогу, когда тот не вернулся к утру, собрал самых смелых мужчин племени и отправился с ними на поиски. Дрызг вздохнула. Следы вели в самую глубь тумана и там терялись. Грумсы стучали зубами от необъяснимого страха, но отчаянно продирались сквозь его густые клубы, а потом стало ясно: ещё немного, и он поглотит их, и они не найдут дороги обратно. Так пропал Бориандр седьмой.

— Ого! Это что, старший брат Брыкуна? — Карп прожевал, наконец, свой бублик и, округлив глаза, уставился на тётю.

— Он самый. Вот почему Брыкун выходит из себя каждый раз, когда заходит речь о Границе.

Глава седьмая, в которой туман на Границе начал рассеиваться

Ветер был в игривом настроении, даже озорном, он пролетел по лесу и с удовольствием послушал, как возмущённо горланят птицы, когда ветки деревьев от его прикосновений качает из стороны в сторону. Добравшись до конца леса, он задумался. Сил прибывало и надо было их потратить на что-нибудь стоящее. В эти места он залетел впервые.

Огляделся: ага, вот она, подходящая цель — густой туман внизу полей, такого он ещё не видел, и, как любой молодой ветер, он нисколечко не сомневался в себе. Взял разгон и с громким «ууууу» помчался навстречу туману. Скорость все выше, трава и кустарники внизу покорно преклоняются перед ним, туман все ближе, сейчас он разорвёт его в клочья, и вдруг «бамс!» — ветер врезался в непреодолимую преграду, как будто стена выросла на его пути, а вокруг раздался гул, как если бы заговорила тысяча голосов разом.

Ветер немного растерялся. Отлетел назад, посмотрел на туман — в нём что-то происходило, какие-то неясные фигуры сновали туда-сюда, издавая незнакомые, непонятные звуки. Ветер был неглуп, он собрался, подтянулся, взлетел повыше и поплыл над туманом, раскинув свои огромные крылья вширь. Он двигался теперь медленно и вглядывался в туман, пытаясь понять, из чего же он соткан, раз не поддаётся ему, ветру.

Туман состоял из размытых фигур, похожих на людей, но это были не люди. И не призраки, потому что призраки не могут быть плотными. Это сгустки энергии, догадался ветер. Энергии, которая необъяснимым образом решила собраться в одном месте. Одна из фигур приподнялась над другими и совершенно точно погрозила ветру кулаком. Ветер фыркнул. С энергиями, которые не имеют отношения к знакомым ему стихиям, он связываться не собирался. Пусть себе кучкуются. Ветер расправил крылья и направился в сторону маленьких домишек, которые виднелись на горизонте — вот там ему точно будет, чем заняться. Он не заметил, как за его крыло зацепился крохотный лоскуток, оторвавшийся от тумана.

***

Криспи не спалось. Карп уже похрапывал, обняв мохнатыми лапками подушку. Мама читала на ночь грумсятам чудесную сказку, а брат заснул, даже не дослушав, как фея-крёстная помогла бедной девочке превратиться в принцессу. Криспи ужасно хотелось, чтобы и у неё была такая добрая фея, и вообще, чтобы в её жизни случилось какое-нибудь волшебство. Но жизнь в деревушке шла своим чередом и никаких чудес не предвещала.

Криспи повернулась на другой бок, мордочкой к окну, отодвинув лапой занавеску, она уставилась взглядом в тёмное небо, полное сверкающих звёзд. Вдруг одна из них подмигнула крошке, потом вторая, Криспи протерла глаза, а звёзды продолжали подмигивать, как будто кто-то большой шевелил их, и они, вздрагивая, то гасли на секунду, то зажигались снова. Криспи села на кровати, движение в небе продолжалось, а за ним последовал шум — это ветер, сообразила девочка. Но какой же он громкий, должно быть очень сильный. Хорошо бы он не повредил крышу, как в прошлом году, тогда папа-грумс долго ругался и ещё дольше чинил повреждения, а в доме стояли повсюду тазики, в которые капала дождевая вода.

«Плюх!» — ветер с удовольствием шмякнулся в стену дома, «кррррр» — заскрипело дерево за окном, «ффффшшшшш» — обиженно зашелестели листья, и часть из них оторвались от веток и заметались по двору. Криспи смотрела на происходящее со смесью восторга и ужаса. А потом она услышала своё имя. Девочка вздрогнула и огляделась. Но кроме неё и спящего брата в комнате никого не было. «Криииис-пи» — снова услышала она. За окном металась маленькая туманная фигурка, смутно знакомая…