Жизнь мальчишки

Магазин

Солнце из-за легкого тумана казалось как несколько кругов отходящих дуг от друга, словно от брошенного в жидкое небо камня. Утром было полно дел: надо было выточить из дерева новую рогатку, которая сломалась, когда я на нее наступил нечаянно, ведь сам же на нее бросил полотенце, вместо того, чтобы повесить его на дерево высыхать. После этого съездить снова на берег — проверить свой шалаш, за одно и искупаться после сладкого обеда, который мама всегда готовит по выходным. Для этого нужно сначала поменять щелкающую цепь на велосипеде, которая стала скрипеть еще более невыносимее, а при переключении скоростей вовсе слетать. Бабушка мне всегда говорила, что по выходным нельзя работать, не знаю почему именно мне, наверное я ей казался самым загруженным тогда. По выходным всегда еда вкуснее, шума на дорогах меньше, воздух чище, и настроение устойчивее. Говорят, что на ошибках надо учиться, но если я выучу все ошибки, и больше никогда не буду ошибаться, то, что я тогда буду делать. Ходить вечно с одной и той же рогаткой, и ездить на одном и том же велосипеде, ну уж нет. Это быть как наш дядя, который ходит в одной одежде уже пятый год, от того что ее бережет, и бережно стирает своими руками и сушит на газете, чтобы не было растяжек и катышков. Если постоянно беречь себя, то зачем тогда вообще жить. Нет, я хочу менять одежду каждую неделю, хочу ходить в разноцветных футболках, поэтому я просто обязан рвать ее, лазая по деревьям и падая с велосипеда. Конечно, это больно, но ведь еще больнее ходить в одном и том же вечность. Она, — и я невольно посмотрел в сторону ее дома, — наверняка любит тех, кто умеет красиво одеваться.

В этот момент перед ее домом повернул большой крытый фургон и остановился прямо у ее окна. Мне стало дико любопытно, кто это и зачем приехал, ведь мы как ни как были с ней уже как пара, только она об этом еще не знала. Я подкатил свой велосипед к лужайке, чтобы было видно что происходит у ее дома, и перевернул его на руль. Прокрутил педали, стеклянный скрип в цепи не проходил, я аккуратно начал вытирать вся вязкое масло, после чего накапал нового. Поставил снова на колеса, сел, закрутил педали, попытался переключить скорость, и цепь снова слетала. И опять упала в землю и покрылась сухой пылью. Нет ничего обиднее чем напрасный труд, и необходимость повторять все те же самые действия, которые совершал только что. Но родители говорят, что работа взрослых, только из этого состоит каждый день, так что надо привыкать. Я снова достал тряпку и стал стирать с цепи песок, который на ярко черном фоне сильно выделялся, и скрипел даже в моих глазах.

В дверях я увидел маму, которая звала меня к себе, махая рукой и призывая указательным пальцем. Что бы ни случилось, но такие жесты ничего хорошего не предвещали. Хоть бы это было из-за кота, ведь он часто гадит в родительские вещи, а влетает почему-то мне, но я не сильно расстраиваюсь, поскольку не чувствую своей вины, а родители успокаиваются, так как находят хоть кого-то виноватого. Один кот при этом устается доволен, так как свои дела сделал где приспичило, а виноватым оказался другой. Наверное поэтому он всегда ходит с такой довольной и ехидной физиономией, пряча за ней свое злорадство. Я давно знал, что коты не так глупы, как хотят казаться, ведь не зря у них такой умный взгляд, — умнее многих людей, которых мне доводилось встречать. Мама пристально смотрела на меня и молча ждала кода я подойду поближе, значит скорее всего схватит меня за руку и запрет в наказание в моей комнате. И опять я просижу в ней весь день читая, эти скучные книги вроде Жюля Верна или Александра Дюма. Чем ближе я подходил, тем виноватее у меня был взгляд, и тем сильнее я его хотел спрятать. Она смотрела укоризненно на мою робкую походку, будто точно зная, что такого проказника, как я, всегда есть за что наказать.

— Через полчаса будет готов обед. Давай, заканчивай, свои гаражные дела.

— Да-да, мам я успею. Ты меня только за этим звала? — я понимал, ведь что нет. Она полезла в карманы под кухонным халатом и достала две цветные бумажки.

— Ты уже большой. Вот тебе деньги и иди сходи нам за хлебом. А то к обеду есть нечего. — Я протянул пальцы и впервые в жизни коснулся денег, из-за которых столько шумихи среди взрослых. Я повертел их в руках, они были похожи на обертки от больших конфет или мороженого. Было такое ощущение, что самое вкусное уже съели, а мне оставили лишь эти обертки, — которые они называли деньгами. Неужели на эти обертки мне могут, что-то дать в магазине. Надо будет попробовать им потом предложить мои вкладыши.

— Но я не доделал еще свой велосипед. Мне чуть-чуть осталось. Только…

–..Все, потом доделаешь. Посчитай сам сколько тебе должны дать сдачу, и смотри ее не потеряй. Покажи карманы хоть не дырявые? Не успел их еще порвать? — я вывернул их, и оба оказались дырявые. А я думаю, куда мои орехи и гайки пропадают из них, и почему в комнате все время наступаю на что-то колкое. А я все кота за это журю, мол опять костей мне нанес в комнату.

— Тогда неси в руках и смотри не потеряй. Все идти, дорогу ты знаешь, как раз к обеду должен вернуться. Ни с кем по пути не разговаривай. Туда и обратно! — она махнула рукой в сторону магазина, и закрыла за собой дверь. Из кухни доносился запах свеже-сваренного овощного супа с крапивой, моего любимого.

— Не забудь одеть кепку, а солнечный удар будет! — донеслось уже приглушенно из кухни.

— В кепках только деды ходят, а у меня бейсболка! — с гордостью похлопал я себя по козырьку.

— Ну, именно ее и имела в виду. — Выглянув из окна, сказала удивленно мама.

Я развернулся и побежал по дорожке, не почувствовал ног под собой, ведь хотелось еще успеть вернуться, и доделать велосипед. А уже после обеда поехать на нем на берег проверить свой шалаш. Я так никогда не бегал, мимо проносились дома, на встречу словно реактивные самолеты пролетали машины, иногда собаки открывали свои пасти, будто я утащил у них кость, а во рту стоял сухой колкий воздух от учащенного дыхания. Солнце словно махало мне рукой и кричало: «Быстрее! Догоняй меня!», и мои желания стали обгонять мои ноги, из-за чего я незаметно для самого себя, упал, растянувшись доской на асфальте. Монеты дзинькая и сверкая металлом, рассыпались из кармана и попрятались кто в щели, кто в траву. Мои ладони и колени обожгла шипящая боль, а кожа вокруг них окрасились красной жидкостью. Асфальт сразу стал таким жестким, грубым и чужим, ведь раньше я никогда не прикасался к нему так близко. Жаль велосипед так и не успел доделать, а то ведь к его скоростям давно привык, а бегать уже разучился совсем. Ну вот, теперь точно не то, что его починить не успею, а на мамин обед, и мне опять влетит по полной. Ползая на четвереньках, как собака я собрал восемь холодных монеток, но к сожалению я уже забыл сколько у меня их было. Я подкинул кучку в кулаке, и почувствовал схожий вес, значит все на месте.

Ноги стало стягивать усталостью, и почему в одиночестве путь такой тяжелый. Вот и знакомый порожек магазина, куда я уже не раз ходил с родителями за мороженным, теперь можно и сбавить темп. Вывеска уже давно выгорела на нашем солнце, так же как урна, которая была переполнена. Занавеска виляла волной, намекая на то, что там работает охладитель или ускоритель воздуха. Совсем скоро и я погружу свою запыхавшуюся голову туда, камни перед магазином просто накалились до бела. Когда я отдернул занавеску, то увидел ее в том же платье, она стояла у кассы спиной, и ковырялась в своей детской сумочке. Продавщица со скучающим видом разглядывала мух на потолке, видимо эта сцена длилась уже долга.

— Сейчас. Сейчас. Я найду, я перед выходом все пересчитывала. Наверное закатились в сумочке.

— Девушка у меня клиент пришел, вы мне создаете очередь. Оплачивайте или уходите. — Кивая на меня головой вульгарным голосом сказала продавщица. Я тут же подскочил к прилавку и выпалил как из пушки:

— Я заплачу. — Она подняла глаза на меня, и на дне их сверкнуло «спасибо». — Сколько не хватает? — И я мигом высыпал из кармана монеты, которые со звоном покатились по столу. Она накрыла мою руку своей, и я почувствовал ее тепло, несмотря на то что она была чуть прохладнее меня. В затылок настойчиво дул вентилятор, а внутри летали бабочки от тепла только что коснувшейся кожи. Крошечное прикосновение и такой бескрайний океан приятных волн, мне показалось, что я уже лежал на берегу. Кассирша пододвинула пальцем пару монет к себе, а остальное широкой ладонью отодвинула обратно:

— Это лишнее. Вот твое мороженое, забирай. — Обратилась она к девушке. — А вам что молодой человек? — После чего перевела свой тяжелый и в тоже время желеобразный взгляд на меня. Мне показалось, что она на меня смотрит точно так же безразлично, как на муху, которую только что разглядывала на потолке.

— Мне пакет хлеба. Пожалуйста. — И отодвинул обратно обеими ладонями кучку монет к ней. Она стала считать, подвигая монеты к своему краю стола и сбрасывая их к себе в кулак. Они со звоном падали.

— Тут не хватает 2 рублей, молодой человек. — Она подняла все тот же безразличный взгляд на меня. У меня пересохло во рту, за спиной я услышал, как девушка уже надкусила мороженое и с любопытством смотрела на нас. Теперь еще и хлеба не принесу, вот же мне влетит, помимо того что на обед опоздаю. Возникло молчание, как в фильмах вестернах, когда оба ковбоя ждут первого выстрела. На стене лишь гудел монотонно вентилятор. — Могу предложить на эти деньги вам крендель, как раз без сдачи.

— Отлично, беру! — сразу же подхватил я, подумав, что лучше что-то чем ничего, а потом понял, что одного кренделя на троих будет маловато. Отец снова выйдет из кухни, объявив, что я весь в маму. Взяв свой крендель, а она свое мороженое, мы молча вышли из магазина, и встали у порога. Я смотрел на нее, а она смотрела на уже появившуюся малиновую начинку в глубине мороженного. Солнце грело волосы.