Сергей Михалков

Веселый Чиж в пансионате «Клен»
Не ведал, что творит, когда однажды он
По простоте душевной на скамейке
Спел песню на ушко знакомой Канарейке.
Наутро загудел лесной пансионат:
«Она ведь замужем) А он, поди, женат!»
«Вы видели, как он ей лапку жал.
Когда ее на ванны провожал!»
«Он так влюблен, — вовсю злословят Куры, —
Что пропускает даже процедуры!»
«Она меняет каждый день наряды, —
За туалетами ее не уследишь!..»
Чиж ловит на себе с утра косые взгляды,
И слышит за спиной, и слышит где-то рядом:
«Чиж с Канарейкой!»,
«С Канарейкой Чиж!»
«Они прошли!» — стрекочет вслед Сорока.
«Они идут!» — шипит жена Орла…
Затравленный вконец.
Чиж улетел до срока,
А Канарейка в клинику слегла…
Мещанское гнилое любопытство,
Как будто бы за нравственность борясь.
За дух морали выдает бесстыдство
И все хорошее затаптывает в грязь!

Гусеница и бабочка

Навстречу Бабочке, присевшей на цветок,
Червяк мохнатый полз, он Гусеницей звался
И, несмотря на кучу мелких ног,
Довольно медленно по стеблю продвигался.
Зато у Бабочки с боков по два крыла
Диковинного радужного цвета —
Она самой природою была.
Так празднично, нарядно разодета.
«Мне неприятно на тебя смотреть! —
Сказала Гусенице Бабочка-красотка. —
Такая у тебя противная походка.
Что так и хочется скорее улететь!..»
И Бабочка вспорхнула над цветком.
И в солнечных лучах затрепетала,
А Гусеница двинулась ползком
И вскоре тоже Бабочкою стала…
Моя мораль сама сошла с пера:
Не забывай, каким ты был вчера!

Орлы и воробьи

Гнездятся беркуты в горах, бог знает где! —
В заоблачных краях, на неприступных скалах
И беркутят воспитывают малых.
Как и положено, в своем родном гнезде.
У крупных хищников обычаи свои —
Орлы и Львы не любят мелочиться!
Пронюхав это, стали Воробьи
С орлиною семьей в одном гнезде селиться.
Орлиное гнездо настолько велико,
Что Воробьишке в нем пристроиться легко —
И есть где жить, и есть чем поживиться…
Орел домой с охоты прилетит —
Накормлены прожорливые детки.
А там, глядишь, и Воробьишко сыт —
С орлиного стола ему идут объедки.
До этого Орлу и дела нет.
Лишь был бы у него у самого обед…
— Как можешь ты иметь таких соседей? —
Однажды у Орла спросил Медведь. —
Признаюсь откровенно, мы, медведи.
Таких нахлебников не стали бы терпеть! —
Орел сказал: — Как видно, я привык
К тому, что по утрам я слышу: «Чик-чирик!»
Есть люди, как такие Воробьи,
У них для жизни правила свои.
Попробуй ухватить такого за полу.
Он тотчас завопит: «Пожалуюсь Орлу!»

Самосохранение

Однажды, в непогоду,
С крутого берега упал ребенок в воду,
Барахтается в ней, зовет на помощь мать.
Того гляди бедняжка захлебнется…
Какой-то человек кричит: «Спасать! Спасать!»
А сам на берегу стоит, не шевельнется.
Когда спасли мальчонку наконец,
Спросили у того, кто так взывал к народу:
«Скажите, гражданин, по виду вы — пловец.
Чего ж вы мешкали и не бросались в воду?» —
«Да, я не скрою, плаваю как гусь! —
Ответил человек, не чувствуя подвоха. —
Но если я и плаваю неплохо.
То простудиться все-таки боюсь».

Дым без огня

Нет ничего гнуснее Лжи, —
Но то, что это Ложь, — попробуй докажи!
Прошел по лесу слух, что будто Заяц — вор.
(Что он украл — не ясно до сих пор!)
Напрасно Заяц наш пытался оправдаться:
«Что я украл? Когда и у кого?
Все это ложь! Вы разберитесь, братцы!*
Никто не захотел за экспертизу браться —
У всех хватало дела своего…
Косой дошел до Льва. Тот, видно, был не в духе,
Вполуха выслушал Косого и сказал:
«Уж лучше ты признайся. Лопоухий,
Когда не крал, то что без спросу взял?»
И где теперь ни появись Зайчишка,
Все говорят: «Ну, как дела, воришка?»

Тюльпаны

В девятый майский день пришли ребята
К могиле Неизвестного солдата.
Чтоб молча положить тюльпаны на гранит…
Вот тут один Тюльпан другим и говорит:
— Зачем нас только утром дети рвали?
Чтоб мы на солнце к вечеру завяли?..
— Ты не жалей себя, — сказал Тюльпан-собрат, —
Как не жалел себя лежащий здесь солдат!
Твоя судьба в руках тебя растивших,
И если ты уже попал в букет.
Достойней пасть к ногам в боях погибших,
Чем украшать собой сомнительный банкет!..

Опасные бритвы

В одной стране один самоубийца
Взял в руки бритву, чтобы не побриться,
А бренной жизни подвести итог.
Он и полезть в петлю, конечно, мог.
Но побоялся удавиться.
За этим случаем последовал приказ,
И, говорят, он много жизней спас —
Изъяты были бритвы из продажи.
При этом электрические даже!

Орел и курица

У Курицы с Орлом случился разговор.
Сказала Курица: — Хоть я и не Орлица,
А между прочим, тоже птица!
Но ты, Орел, летаешь выше гор,
А мне перемахнуть через простой забор
И то огромный труд. Как тут не удивиться?
— О чем печешься ты? — проклекотал Орел. —
Тебе со мною стоит ли равняться?
Но если жаждешь ты под облака подняться,
Я подниму тебя, коль речь с тобой повел,
Но уж назад лететь тебе самой придется!
И мы встречаем кур, что рвутся в облака.
Но это им пока
Не удается!

Заяц на приеме

— Зачем пожаловал? — спросил у Зайца Лев.
Тот перед ним сидел, ничуть не оробев.
И вдруг сказал: — Припоминаю, Лева,
Как встретил ты меня в ночном лесу, хмельного,
Я у Ежа тогда на дне рожденья был.
Как видно, ты меня забыл!
А ведь у нас с тобой давнишнее знакомство!
Ну, как, старик, живешь? Здорово ли потомство?
— Пошел ты вон! — промолвил царь зверей.
И Заяц вылетел в одну из двух дверей.
Когда идешь в инстанцию.
То соблюдай дистанцию.

Художество

К редактору в рабочий кабинет
Явился человек преклонных лет
И, положив на стол объемистую папку.
Сказал: — Я вам принес своих стихов охапку!
Живу на пенсии, как ветеран труда.
Решил на старости поэзией заняться —
Причастен к ней я не был никогда.
Зато теперь хотел бы издаваться!
Без малого тут восемь тысяч строк!
Как начал, так пошло — строчу без передышки
И настрочил, пожалуй, на две книжки.
Да вот не знаю, кто бы мне помог?! —
Редактор, нацепив на нос очки.
Сказал сочувственно: — Мы оба старички!
Мне тоже срок пришел на пенсию податься.
Так вот я и решил художеством заняться:
Танцором стать на склоне лет —
Имеется в виду балет.
Да только я боюсь, что буду спотыкаться!

* * *

Меня захочет критик обвинить:
— Как эту басню к людям применить?
— А очень просто! — будет мой ответ. —
Не точно так ли в дни застойных лет
Был тот неприкасаем и силен.
Кто из казны награбил миллион.
Кто, нахватав и взяток, и наград.
Всех растолкав, садился в первый ряд?

Оркестр

Оркестр, что много лет симфонии играл
И первые призы на фестивалях брал.
Вдруг в одночасье развалился!
Как дирижер ни бился,
Так ничего и не добился —
Как видно, стал терять он свой авторитет.
Согласия у инструментов нет!
Уже во время репетиций
Наметилась борьба претензий и амбиций
И прозвучало: «СУ-ВЕ-РЕ-НИ-ТЕТ!»
Ушли «ударные» — тарелки, барабаны.
Ушли «смычковые» (в кафе и рестораны!),
Гобои с флейтами им потянулись вслед…
Все сами по себе, то, что хотят, играют —
Самостоятельность при этом проявляют.
Есть равноправие. Оркестра только нет!
Я взял событие (без лишних аргументов)
Из жизни музыкальных инструментов!

Пустой кувшин

Кто в юности стихами не грешил?
Так вот, один юнец прославиться решил —
Стал опусы свои носить по всем журналам.
Чем досаждать редакторам бывалым.
Ему везде отказ, а он свое в ответ:
— А вот еще стишок! А вот еще куплет!
А вот еще на выбор две поэмы!
Нехороши стихи? Зато какие темы! —
Редактор морщит лоб: — У вас таланта нет!
— А вот еще стишок! А вот еще куплет!..
Мораль мою вы не поймите ложно!
Она проста: сдается мне.
Что из кувшина вылить можно
Лишь то, что было в кувшине!

СТИХИ НЕ СМЕХА РАДИ

Смешная фамилия

Каких фамилий только нет:
Пятеркин, Двойкин, Супов,
Слюнтяев, Тряпкин-Дармоед,
Пупков и Перепупов!
В фамилиях различных лиц.
Порою нам знакомых.
Звучат названья рыб и птиц.
Зверей и насекомых:
Лисичкин, Раков, Индюков,
Селедкин, Мышкин, Телкин,
Мокрицын, Волков, Мотыльков,
Бобров и Перепелкин!
Но может некий Комаров
Иметь характер львиный,
А некий Барсов или Львов —
Умишко комариный.
Бывает, Коршунов иной
Синичкина боится:
А Чистунов слывет свиньей,
А Простачков — лисицей!
А Раков, если не дурак,
Невежда и тупица,
Назад не пятится как рак,
А все вперед стремится!
Плевков фамилию сменил.
Жемчужиным назвался.
Но в основном — ослом он был.
Ослом он и остался!
А Грибоедов, Пирогов
Прославились навеки!
И вывод, стало быть, таков:
Все дело не в фамилии, а в человеке!

Хитрая мышка

Однажды, видимо спросонок.
Упала Мышь в пивной бочонок
И начала тонуть.
«Тону-у! Спасите кто-нибудь!
Я гибну в жигулевском пиве!
О, как же смерть моя проста!
Клянусь, была бы я счастливей
Погибнуть в лапах у Кота!» —
«Ну что ж! — с окна сказал Котище. —
Я вытащить могу вас. Но…
Вы сразу превратитесь в пищу!» —
«Спаси! Спаси! Иду на дно!
В сто раз милей мне смерть на воле!
Ей-ей, не так она страшна!»
И Мышь от смерти в алкоголе
Была для смерти спасена.
Но, очутившись в страшных лапах.
Дрожа до самого хвоста.
Пивной распространяя запах.
Мышь улизнула от Кота.
«Я съем вас поздно или рано, —
Сказал, облизываясь. Кот, —
Но что склонило вас к обману?
Какой бессмысленный расчет?
Где ваше слово? Ваша честь?
Вы обещались дать вас съесть!» —
«Ах, что вы? — Мышка пропищала. —
Я это спьяну обещала!»

Тщеславие

«Здорово, друг!» — «Ах, это ты? Привет!» —
«Куда спешишь?» — «Такое, брат, случилось:
Я напечатался! Вот номера газет!» —
«Ты напечатался? Скажи на милость!
Куда же ты бежишь?» — «Порадовать семью!» —
«Так что ж ты сочинил? Рассказ? Стихи? Статью?
Не знал я за тобой, что ты владеешь слогом». —
«Да нет… В числе других фамилию свою
Я подписал вот здесь! Смотри! Под некрологом!»

Три портрета

Был однорук и одноглаз
Великий хан Ахмед.
Трем живописцам как-то раз
Он заказал портрет.
«Иметь портрет угодно мне, —
Всем трем он заявил, —
Где б я в бою и на коне
Написан вами был!»
Трубят рога. На грозный суд
Того, кто всех сильней.
Два первых автора несут
Работу многих дней.
Перед портретом хан встает.
Разгневан, возмущен:
Нет! Он себя не узнает!
Нет! На коне не он!
«Я одноглаз и однорук,
А этот хан сидит —
Двумя руками держит лук.
Во все глаза глядит!
Ты исказить меня посмел,
И ты мне дашь ответ!»
«Казнить угодника», — велел
Сердитый хан Ахмед…
Своим вторым портретом хан
Не меньше оскорблен.
«Я узнаю коварный план! —
Затрясся в гневе он. —
На радость всем врагам вокруг
Ты подчеркнул, смутьян.
Что одноглаз и однорук
Твой повелитель хан!..»

О дураке