Майкопский «Негус»

— Ладно, ладно, переспорили, — засмеялся Павел Данилович. — Разрешите закончить. Я убежден, что он рано или поздно пришел бы с повинной. По всем этим причинам я поддерживаю предложение начать второй этап операции — включить Шурко в дело.

Полковник Метуков поднялся, стал мерить кабинет неслышными шагами:

— Да, я согласен, работать с ним можно. Осесть наш «Негус» должен был в Подмосковье. Давайте и начнем. Где у вас подготовлена площадка, Афанасий Никитич?

— Верея готова, товарищ полковник.

— Хитрый вы человек. Между сеансами будете за грибами ходить... Ладно. А Шурко надо четко сказать: поможет нам по-честному, будем ставить вопрос о помиловании. Даже если пяти лет ссылки добьемся — тоже неплохо.

Подполковник Бывалов засмеялся:

— Как это Лещенко поет: «Но я Сибири, Сибири не страшуся, Сибирь ведь тоже русская земля».

— Тем более сам сибиряк...

Полковник Метуков снова уселся за стол:

— И последнее, товарищи офицеры. Сюрприз, так сказать, имеющий прямое отношение к теме нашего разговора. Перед самым вашим приходом поступила шифровка из Минска. Явился с повинной заброшенный вчера ночью энтээсовец Новиков. Агентурная кличка Джо. С ним был еще Айк, после приземления разошлись, его подлинное имя Новикову неизвестно. Ну, а нам благодаря Шурко оно известно. И фото есть. С часу на час должны взять... Так что давайте, товарищи, решим так. Сообщите Шурко о явке Джо и задержании Айка (надеюсь, что его все же задержат) с его, Шурко, помощью. Пронаблюдайте за его реакцией. Это будет последнее испытание. А потом, если все в норме, отправляйтесь в Верею.

Выйдя от полковника, Игорь Алексеевич Бывалов глянул из широкого окна на лестничной клетке вниз, где по одной из самых оживленных улиц Москвы мчался нескончаемый людской поток, и застонал от тоски. Ему бы сейчас не здесь быть, а там, где ждут Айка. Конечно, понимал подполковник, что слишком много раз в него стреляли, метали ножи, слишком много раз ему ломали кости, чтобы всерьез думать о возврате «туда» (одна сломанная нога, эта проклятая неисправимая хромота била все карты), но в такие минуты он не мог справиться с тоской. Игорь Алексеевич зажмурился и за мгновение всё увидел — как было предрешено задержание Айка и как оно произойдет.

Шурко уже описал по отдельности этих двух камрадов, но когда пришло сообщение из Западной Германии, что скоро в паре «пойдут в Россию» Джо и Айк, Бывалов попросил подследственного рассказать о них подробнее. Джо был ему хорошо известен. Бывший власовец, он вместе с Шурко строил аэродром под Мюнхеном, а потом работал плотником в Марокко. Звали его Адамом Никифоровичем Новиковым. Человек необщительный, избегавший не то что шумных компаний, но и вообще чьего-либо общества, он отличался религиозностью. В Касабланке пел в церковном хоре. По словам Шурко, никогда антисоветских взглядов не высказывал. От разговоров о прошлом, о том, как попал в РОА и что там делал, уклонялся.

Айк, с которым они столкнулись в Бад-Висзее, был на него совершенно не похож — настроен резко антисоветски, горел желанием кое с кем поквитаться за старые обиды. Что стояло за этими словами, Шурко не знал. Неудивительно, что подлинное имя Айка замкнутому Новикову не было известно. Он не ходил в пивные сады и бордели, до которых Айк был большой охотник. В этих поездках развязывались языки, забывались инструкции, и Шурко как-то услышал от пьяного Айка, что зовут его Костя Хмельницкий. Правда, Николай вспомнил это не с первого раза, но вспомнил. Фотография власовца Константина Хмельницкого нашлась в картотеке у военных разведчиков, и Шурко опознал по ней Айка.

Игорь Алексеевич представил себе, как, расставшись с Джо на рассвете, Айк зашагал по лесной дороге в сторону Сморгони. Сильный, чуткий, как зверь, и как зверь злой, он идет, ничем не отличимый от тысяч таких же мужиков. — небритых, в полинялой военной форме со споротыми погонами, в сбитых кирзовых сапогах. Его не поймаешь, как ловят хорошо подготовленных иностранцев, на неточностях речи, на незнании жаргона, он умеет и дрова колоть, и папиросы курить по-нашему, и водку пить да грибами закусывать. Легко затеряться такому человеку среди прохожих-проезжих. И чем дальше он отъедет от места высадки, тем труднее будет раскрыть его и обезвредить. Потому что Игорь Сергеевич, он же капитан Холлидей, вдалбливает своим подопечным:

— Доставайте подлинные документы. Для этого все средства хороши. Надо украсть — укради. Надо ограбить — грабь. Надо убить — убей.

И Околович, который делает вид, что работает частично втайне от американцев и англичан (Игорь Алексеевич убежден, это все туфта и сговор между НТС и ЦРУ — это дуракам-агентам говорится на случай, если в них взыграют патриотические, вернее националистические, чувства), тоже наставляет, что ради «национальной революции» не грешно пару большевиков и пришить, чтобы достать настоящие документы, а не американскую липу. Все равно, мол, их, большевиков, скоро будем тысячами вешать...

У Айка сейчас задача — уехать, все равно, на Вильнюс или на Молодечно. Вряд ли он сойдет в Молодечно, лучше до Минска. Там уж дело будет потруднее. Хорошо бы взять уже в Сморгони, предположим, в чайной, куда он зайдет в ожидании поезда. Эх, где твои, Игорь Алексеевич, былые годы, былые силы! Помнишь, как взял в чепке... ну, как его — Амлинова. Агентурная кличка «Сова». Ни у кого даже пиво в кружке не покачнулось, вот как взял!

Стряхнув наваждение, подполковник Бывалов проковылял в свой кабинет. Вскоре позвонил Павел Данилович Метуков и сообщил, что в Сморгони задержан Айк.