Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

* * *

В воскресенье 25 ноября Вышинский приехал в Нюрнберг на неделю. Его присутствие заставило особенно напрячься советскую делегацию. Вышинского боялись и уважали как посланца Сталина и главу одной из двух секретных комиссий, руководивших советскими участниками процесса. Советские обвинители, судьи и вспомогательный персонал – все они знали, что их послали в Нюрнберг выполнять его приказы и что их судьба находится в его руках. Даже западных обвинителей взбудоражил приезд Вышинского. По словам Телфорда Тейлора, американская делегация воспринимала Вышинского как «зловещую фигуру» из-за его роли в Московских процессах[523]. Все смотрели на него с любопытством. В чем конкретно его задача? Как он себя поведет?

Вышинский приехал в Нюрнберг прежде всего обеспечить, чтобы Руденко успешно отразил попытку МВТ приобщить к делу крайне деликатную информацию о советско-германском Пакте о ненападении. Разумеется, об этом постоянно беспокоились и раньше. Инициатором данного конкретного запроса был Альфред Зайдль, защитник Ханса Франка и бывший член НСДАП, заявивший, что «откопал» кое-какие документы о секретных протоколах к пакту и хочет представить их суду. Ходили слухи, что члены американской делегации, включая Джексона, готовы поддержать запрос Зайдля[524].

Именно такую ситуацию предвидел Берия, когда настаивал, чтобы НКВД курировал процесс. Вполне возможно, опасался он, защита представит секретные протоколы, в которых Гитлер и Сталин договаривались о завоевании и разделе Польши, разграничении сфер влияния в Финляндии, Латвии, Литве, Эстонии и Бессарабии, чтобы доказать, что Советский Союз совершил преступления против мира. Вышинский должен был обеспечить, чтобы информация о них не проникла в зал суда. Он быстро и незаметно приступил к работе, знакомясь с повседневной работой судей, следователей и обвинителей и встречаясь с главными членами советской делегации[525].

Для западных наблюдателей роль Вышинского в МВТ так и не выяснилась – а именно этого и хотел Сталин. Вышинский официально не был членом советской делегации; во Дворец юстиции он приехал как почетный гость. Когда партия назначила Нюрнберг местом пребывания комиссии Вышинского, было указано, что сам Вышинский будет туда приезжать только по необходимости[526]. Поездка в Нюрнберг отвлекла Вышинского от других важных поручений Сталина и Молотова. Когда начался процесс, он активно участвовал в попытке советских властей организовать коммунистическое правительство в Румынии[527]. Он также курировал организацию по всему СССР военных трибуналов для суда над немецкими военными, совершавшими зверства во время нацистской оккупации[528]. Но секретные протоколы были важнее: другие обязанности Вышинского могли подождать.

В понедельник 26 ноября, на следующий день после приезда Вышинского, американские обвинители предъявили доказательства заговора с целью ведения агрессивной войны. Олдерман зачитал отрывки из захваченных нацистских документов, таких как меморандум Хоссбаха – протокол совещания в рейхсканцелярии 5 ноября 1937 года, на котором Гитлер рассказал своим генералам о намерении завоевать Европу. Олдерман также процитировал отрывки из плана «Барбаросса», показав, что нацистские лидеры составили детальный план нападения на СССР за месяцы до реального вторжения, прикрываясь пактом о ненападении для маскировки своих намерений[529].

Вечером того же дня Покровский сообщил в Москву, что Олдерман ознакомил публику с документами, представляющими «несомненный интерес» и относящимися к «развязыванию войны» против Польши в сентябре 1939 года[530]. Полевой и остальные советские корреспонденты тоже были впечатлены. Представленные Олдерманом документы о гитлеровских планах вторжения в Советский Союз их не удивили, но подробности оказались откровением. Полевой отмечал, что советских журналистов впервые «вводили в самую кухню нацистского дьявола, показывали, как на тайных заседаниях Гитлера и его сообщников принимались планы онемечивания Советского Союза, как далеко шли эти чудовищные планы»[531].

Пока американцы предъявляли свои доказательства, немецкие адвокаты выстраивали защиту. Покровский предупредил Москву, что адвокат Риббентропа Фриц Заутер вызвал несколько свидетелей, которые могли дать «вполне ясный и вразумительный ответ» на вопросы о внешней политике Германии при Гитлере. В их число входили Андор Хенке, бывший младший статс-секретарь германского МИД, и Фридрих Гаус, бывший глава его Правового департамента[532]. Советской стороне было из-за чего встревожиться. Оба этих свидетеля могли дать показания о встречах Риббентропа с Молотовым в 1939 и 1940 годах. Их нельзя было пускать на свидетельскую трибуну.

Во время перерыва в суде Вышинский провел первое заседание своей комиссии на месте, в Нюрнберге. Присутствовали члены комиссии (Трайнин, Горшенин, Маньковский, Кобулов и Кузьмин), а также Никитченко и Волчков, Руденко и Покровский и группа помощников обвинителя, в том числе Александров, Рагинский и Лев Шейнин. Шейнин, начальник Следственного отдела Прокуратуры СССР, сотрудничал с Вышинским на Московских процессах в качестве следователя по особо важным делам и, как и прочие, знал его методы работы[533]. Но здесь, конечно, была совсем иная ситуация. В роли партнеров в международном предприятии советские обвинители и судьи часто пасовали, не в состоянии контролировать меняющуюся ситуацию.

Вышинский, например, устал от оправданий Руденко и Никитченко. Пришло время противостоять американцам и британцам. Говоря о подсудимых, Вышинский велел Руденко и Никитченко обеспечить, чтобы Гесс остался в списке. Советские руководители считали Гесса особенно коварным врагом; кроме того, они опасались, что британцы пытаются прикрыть его – возможно, чтобы защитить самих себя от тщательного расследования. Ранее в этом месяце группа врачей и психиатров освидетельствовала Гесса и не пришла к единому мнению, симулирует ли он амнезию. Вышинский велел Руденко договориться с западными обвинителями, что Гесс находится в здравом уме и может предстать перед судом. В случае разногласий он и Никитченко должны будут потребовать, чтобы Трибунал привлек дополнительных медиков для экспертизы[534].

Вышинский затронул и вопрос вступительной речи Руденко, который становился все неотложнее. Москва по-прежнему намеревалась использовать Нюрнберг для закрепления роли СССР как великой европейской и мировой державы. Вышинский видел, что американцы стремятся к лидерству в послевоенном мире и не намерены делить сцену ни с кем. Всего неделю назад он узнал, что другие главные обвинители будут произносить долгие вступительные речи. Речь Руденко в подготовленной на тот момент редакции должна была длиться всего два часа, тогда как речь, произнесенная Джексоном, и те речи, что готовили британцы и французы, занимали от четырех до восьми часов. Это, очевидно, никуда не годилось. Вышинский теперь считал, что речь Руденко необходимо существенно растянуть и «насытить», по его словам, документальными доказательствами. Он разделил собравшихся на четыре группы. Каждая должна была подготовить раздел речи по назначенной ей теме: военные преступления и преступления против человечности; фашистская идеология; агрессия против Чехословакии, Польши и Югославии; и агрессия против СССР[535].

Вышинский опасался, что к тому моменту, как Руденко должен будет произнести свою вступительную речь, ему ничего не останется сказать. Ранее этой осенью Руденко поддержал Джексона, когда тот сделал обвинение в заговоре ключевым в этом деле. С тех пор Джексон запрашивал у Руденко оригиналы всех советских документов, настаивая, что они необходимы для доказательства нацистского заговора[536]. Уже на первой неделе суда американские обвинители зачитывали неиссякаемые свидетельства о преступлениях, совершенных в отношении советских людей. Вышинский приказал Руденко выступить против Джексона и потребовать, чтобы американские обвинители оставили все документы, касающиеся СССР, советскому обвинению[537]. Вышинский не собирался позволить украсть у себя оружие.

Вышинский дождался конца первого заседания комиссии, чтобы поднять самый деликатный вопрос из всех: просьбу Джексона от 9 ноября, чтобы британские, французские и советские главные обвинители написали секретные меморандумы, подробно излагающие суть потенциальных военных преступлений их собственных стран, в предвидении возможных контратак со стороны защиты[538]. Еще в Москве советские руководители по-своему отреагировали на запрос Джексона. Не признавая за собой никаких грехов, они составили список «запретных тем», которые не хотели выносить на обсуждение в зале суда. Теперь Вышинский представил его на обсуждение собравшимся.

Неудивительно, что этот сверхсекретный список – напечатанный в Москве на одном-единственном листе бумаги – содержал ряд пунктов о советско-германских отношениях: «отношение СССР к Версальскому миру»; «советско-германский пакт о ненападении 1939 года и все вопросы, имеющие к нему какое-либо отношение»; «посещение Молотовым Берлина, посещение Риббентропом Москвы»; и «советско-германское соглашение об обмене немецкого населения Литвы, Латвии и Эстонии с Германией». В списке были и более общие темы, относящиеся к советской внешней политике: «вопросы о проливах [Босфор и Дарданеллы], о якобы территориальных притязаниях СССР»; «Балканский вопрос»; и «советско-польские отношения» (особенно касающиеся «Западной Украины и Западной Белоруссии»). За рамками остались и любые вопросы, «связанные с общественно-политическим строем СССР» и «советскими прибалтийскими республиками»[539].

Немного обсудив угрозы со стороны немецкой защиты, члены комиссии Вышинского изучили список. Вышинский велел Руденко достичь устной договоренности с другими обвинителями «не касаться ряда вопросов, чтобы СССР, США, Англия и Франция и другие Объединенные Нации не стали предметом критики со стороны подсудимых». Для верности он также поручил Руденко и Никитченко заблаговременно изучить сотни документов, которые другие страны-обвинители планируют представить Трибуналу: нужно будет выявить любые документы, касающиеся тем из московского списка или как-то иначе нарушающие советские интересы[540]. Вышинский остановился в шаге от полного удовлетворения просьбы Джексона: он не разрешил Руденко делиться физическим экземпляром списка ни с кем из западных обвинителей. Он сам не получил на это разрешения от Сталина и Молотова. Вышинский также понимал, что, как только копия пойдет по рукам, советская сторона потеряет возможность защищаться путем правдоподобного отрицания.

Визит Вышинского стал событием даже для тех, кто не был осведомлен о его непосредственном участии в процессе и видел в нем лишь высокопоставленного советского чиновника. Джексон устроил в «Гранд-отеле» ужин в его честь. Тейлор впоследствии вспоминал, что там присутствовали все «крупные фигуры», кроме британцев, занятых другими мероприятиями. Ужин состоялся почти сразу после заседания комиссии Вышинского; Вышинский и Горшенин приехали прямо с обсуждения советской делегацией Джексона и его мотивов. Один раз в тот вечер Вышинский встал и предложил тост за подсудимых: «Скатертью им дорога из суда на кладбище!» Все осушили бокалы прежде, чем закончили переводить, и американские судьи в шоке услышали, что только что выпили за смерть обвиняемых[541]. Наверное, единственный раз советские представители не возражали против слишком медленного перевода с русского на английский. Вышинский явно наслаждался моментом[542].