Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

* * *

Пока доклад ТАСС ходил по рукам в Москве, западные обвинители советовались со своими правительствами по поводу болезни главного советского обвинителя. Они были вполне уверены, что Покровский лжет или что, по словам одного британского чиновника, малярия Руденко – «дипломатическая болезнь»[452]. Но все равно надо было как-то реагировать.

18 ноября британские, французские и американские почетные караулы в полной униформе упражнялись перед Дворцом юстиции. За этим представлением наблюдали съехавшиеся со всего мира журналисты и фотографы и гадали, начнутся ли процессы в назначенный срок[453]. Внутри Дворца юстиции тоже кипела суета. Группа французских, британских и советских психиатров, не дождавшись американских коллег, освидетельствовала Штрайхера. Они сочли его психически здоровым (хотя и страдавшим, по их словам, «невротической одержимостью» евреями), и Трибунал утвердил заключение врачей. Трибунал также поручил Ниву найти защитника Борману[454].

Тем утром Покровский сообщил Руденко, что на его ходатайство об отсрочке поступили ответы французского и британского обвинителей, но не американского. Дюбост сказал, что хочет поддержать советскую позицию, но не будет выражать поддержку в письменной форме. Британцы и слышать не хотели об отсрочке. Они заверили Покровского, что Руденко не будет нужен в Нюрнберге еще почти месяц: вступительные речи Джексона, Шоукросса и Франсуа де Ментона займут в совокупности три-четыре недели. Покровский спросил Руденко, объявить ли ему, что советская делегация не сможет участвовать в открытии Нюрнбергского процесса в случае, если отсрочку не дадут. Он попросил ответить побыстрее, отметив, что планирует созвать совещание Комитета главных обвинителей на следующее утро[455].

Опять вмешался Вышинский. Он указал Покровскому «никаких заявлений до того, как будет нам сообщено решение Трибунала, не делать». Вышинский также поручил ему точно установить, сколько времени собираются потратить главные обвинители на свои вступительные речи. Казалось нелепым, что речи американцев, британцев и французов затянутся на три-четыре недели. Ранее говорилось, что каждая займет пару часов. Может, Покровский чего-то не понял? Каждая вступительная речь действительно продлится несколько дней?[456]

Тем вечером Покровский сообщил Вышинскому больше информации. Да, вначале Комитет главных обвинителей решил, что вступительная речь каждого главного обвинителя займет два-три часа. Но дня четыре назад обвинители сочли, что времени потребуется гораздо больше. Покровский заявил, что уже известил Руденко о новом графике, который будет таков: сначала Джексон расскажет об «общем плане заговора», что займет два-три дня. Затем его помощники представят документы, на которые он ссылался. Следом Шоукросс выступит с речью о преступлениях против мира, которая займет целый день; затем британцы представят свои документы. Французы выступят третьими. Руденко будет последним, через три-четыре недели[457].

Покровский добавил, что вступительные речи будут опираться на документальные свидетельства, и разъяснил, что Джексон планирует выбирать утверждения из одного-двух абзацев Обвинительного заключения и подкреплять их «бесспорными документами». Он предложил аналогично детализировать вступительную речь Руденко, и порекомендовал включить в нее исторические сведения – например, факты нарушения Германией международных договоров. Покровский добавил, что западные обвинители считают целесообразным собрать небольшое количество свидетелей где-нибудь недалеко от Нюрнберга, например в Берлине или Париже; этих свидетелей можно будет быстро доставить в суд, если защита попытается оспорить достоверность каких-либо документов[458].

Наконец, Покровский попытался умерить страх Москвы перед тем, что подсудимые превратят Нюрнберг в площадку для нацистской пропаганды. Он отметил, что все обвинители хотят отнять у подсудимых возможность вовлекать суд в споры о действиях правительств союзников. Он объяснил, что именно поэтому обвинители сочли желательным поделиться друг с другом «списком вопросов, которые не должны обсуждаться на суде». Затем Покровский сообщил Вышинскому факт, по его мнению, доказывавший, что обвинители хотят в рамках этого процесса заниматься только делами подсудимых. Розенберг ходатайствовал о вызове свидетелей советских депортаций населения из Латвии, Литвы и Эстонии, но Комитет главных обвинителей ему отказал на том основании, что МВТ созван только для суда над европейскими странами Оси[459]. Покровский не принял во внимание, что судьи могут иметь иное мнение.

Эти новые сведения не очень убедили Вышинского в том, что советская сторона готова к процессу. Теперь выяснилось, что Руденко предстоит еще больше поработать над вступительной речью. Кроме того, КРПОМ должна была решить, как ответить на просьбу Джексона составить список запретных тем. Получив отчет Покровского, Вышинский менее чем через тридцать минут отослал ответ. Он поручил Покровскому продолжать настаивать на отсрочке. Если большинство обвинителей проголосует против советского ходатайства об отсрочке, Покровский должен будет объявить, что ему не разрешено участвовать в процессе без Руденко и что он обязан сообщить в Москву об отказе принять его предложение. Затем, на случай если Покровский не уловит намека, Вышинский открытым текстом проговорил: Покровский должен будет пригрозить отказом участвовать в открытии процесса, но не отказываться. Вышинский добавил, что Никитченко должен следовать той же инструкции[460].

Утром 19 ноября, всего за двадцать четыре часа до начала слушаний, Комитет главных обвинителей собрался по просьбе Покровского и Дюбоста. Помощник американского обвинителя Тейлор впоследствии вспоминал, что это совещание было особенно «напряженным и конфликтным». Дюбост отказался удалять Круппа из уголовного дела. Он представил отдельное Обвинительное заключение против Альфрида Круппа и попросил других обвинителей вместе с ним подать этот документ в Трибунал. Он также предложил подать ходатайство, чтобы дело Альфрида объединили с делом остальных обвиняемых и судили всех одновременно. Покровский поднял вопрос о болезни советского главного обвинителя и указал на то, что включение Альфрида в список подсудимых не вызовет задержки сверх той, что потребуется для выздоровления Руденко. Шоукросс выступил против любой отсрочки; но чтобы потрафить французам, он предложил публично объявить, что британцы планируют выдвинуть обвинение против Альфрида и других промышленников и судить их вторым международным трибуналом[461]. Джексон отверг и предложение Дюбоста, и просьбу Покровского дождаться Руденко. Он заявил, что американский народ «крайне отрицательно» отреагирует на отсрочку в последнюю минуту и обвинит обвинителей и судей в организационной немощи[462].

В середине дня Трибунал вызвал обвинителей на закрытое совещание. Когда из комнаты удалили всех, кроме судей, обвинителей и переводчиков, Лоуренс поставил на обсуждение вопрос о болезни Руденко. Никитченко высказался за отсрочку, а затем слово взяли обвинители. Дюбост (который все еще надеялся выждать удобный момент, чтобы включить Альфрида в список подсудимых) заявил, что будет несправедливо продолжать без Руденко. Если русские не смогут участвовать в открытии слушаний, то не будут участвовать и французы. Шоукросс объявил, что его правительство все еще выступает против отсрочки процесса, но он не станет протестовать против советского предложения, если оно будет обнародовано и если советское правительство возьмет на себя полную ответственность за эту задержку[463].

Покровский, который подозрительно отсутствовал в начале совещания, ворвался в комнату посреди этой дискуссии. Он объявил, что только что разговаривал по телефону с Москвой и узнал, что будет достаточно пятидневной отсрочки. Благодаря некоему «новому изумительному целебному средству» Руденко идет на поправку. Ему нужно только три дня отлежаться, и через пять дней он будет в Нюрнберге. (Джексон написал в дневнике, что Покровский сообщил эти новости «без малейшей улыбки»[464].) Покровский повторил, что Руденко не назначил никого на замену себе и просит всех дождаться его возвращения. Джексон был по-прежнему непримирим. Он пообещал публично выступить против советской просьбы об отсрочке и заметил, что в этой ситуации не может взять на себя обязанность «представлять или защищать русские интересы». Трое западных судей – Лоуренс, Биддл и французский судья де Вабр – высказались против советского ходатайства. Лоуренс раздраженно спросил Покровского, почему бы советскому правительству просто не назначить того на замену Руденко. Покровский пообещал еще раз созвониться с Москвой[465].

Тейлор впоследствии рассуждал в мемуарах, что либо Руденко был действительно болен и хотел присутствовать на открытии слушаний, либо советская делегация «сговорилась с Дюбостом устроить задержку как предлог» для включения Альфрида Круппа в список подсудимых. Он считал невероятным, чтобы нехватка времени действительно хоть в какой-то степени была причиной советских попыток оттянуть процесс[466]. Однако Тейлор ошибался. Именно нехватка времени была главной причиной: никто и вообразить не мог, что советская делегация настолько отстала от других. Для подготовки одной только вступительной речи советского обвинителя предстояло выполнить гигантский объем работы. Французам тоже многое нужно было сделать, но их не тормозила бюрократия в советском стиле. В сравнении с ними американцы и британцы были вполне готовы.

Вернувшись с закрытого совещания Трибунала, Покровский и Никитченко быстро известили Вышинского о событиях дня. Покровский пересказал подробности споров обвинителей и высказал мнение, что подписывать второпях подготовленное обвинение против Круппа будет не в интересах Советского Союза. Никитченко согласился: он пересказал Вышинскому приватные разговоры членов Трибунала и заключил, что попытка отсрочить процесс провалена[467].

Ко второй половине дня 19 ноября стало ясно, что Нюрнбергский процесс начнется в назначенный срок – с советским участием или без него. Советские руководители призвали своих представителей в Нюрнберге отказаться от тактики проволочек. В конце дня Покровский известил Трибунал, что ему доверены полномочия представлять советское обвинение, пока не приедет Руденко. Итак, он больше не будет протестовать против открытия слушаний 20 ноября, если только будут соблюдены определенные условия. Главное из них: подсудимых не должны допрашивать в суде, а их защитники не должны выступать, пока не приедет Руденко. Судьи согласились[468]. Вечером 19 ноября Семёнов доложил Вышинскому, что согласие СССР начать процесс на следующий день было воспринято всеми «с большим удовлетворением»[469]. Вышинский передал это известие вверх по командной цепочке. Начали строить планы командировки Руденко и других советских сотрудников из Москвы в Германию. А Вышинскому было над чем подумать и помимо неготовности советской делегации. Джексон запросил список табуированных тем, и Вышинскому приходилось гадать, что конкретно знали западные обвинители и судьи о советско-германском сотрудничестве. Он и другие члены КРПОМ также должны были решить, какой информацией поделиться не только с Джексоном, но и с Руденко и другими членами советской делегации. Это были непростые вопросы.