Орнейские хроники -2

— Полагаю, в общих чертах вам известно, в чем обвиняется Пеан, — полуутвердительно проговорил Товье.

Лара кивнула:

— Мой супруг написал мне о предательстве среди солдат и о подозрении, что этот человек связан с галейцами.

— Замечательно, — Остановившись возле скромной двери, Товье отпер ее. — Прошу вас.

Войдя внутрь, Лара огляделась: небольшая комнатка, погруженная в полумрак, затененные тяжелыми портьерами окна, у стены, на возвышении — кресло, рядом свисает витой шнур.

Товье зашел следом и сказал, понизив голос:

— Сьер Эрнан уведомил меня, что вы способны не только определить, лжет ли арестованный, но и... большее. Отсюда вы услышите и увидите все, а ваше присуствие останется незамеченным.

«Так значит, его светлость рассказал о моих способностях. К лучшему, теперь не придется лгать мне».

Товье поднялся на возвышение и сдвинул рычажок. На уровне глаз сидящего человека в стене открылось небольшое круглое отверстие. В комнату проник рассеянный свет, донеслись неясные голоса.

— Я вас оставлю, сьера Оденар, — совсем тихо сказал Товье. — Приду после окончания допроса. Если что-то потребуется — потяните за шнур. Да поможет вам Странник.

— Да поможет, — отозвалась Лара, садясь в кресло.

Дверь за начальником Тайной стражи закрылась. Лара достала футляр со Звездой и положила на колени, затем прильнула к глазку. За стеной обнаружилась довольно просторная комната. У дальней стены — массивный стол и три стула с высокими спинками. Два из них пустовали, на третьем сидел совершенно лысый мужчина в чиновничьем кафтане, и делал пометки в пухлой тетради.

Перед столом ерзал на табурете еще один мужчина — в потрепанной одежде, худощавый, со всклокоченными волосами. Скрипнула дверь, в допросную быстрым шагом вошел Товье. Чиновник вскочил на ноги и поклонился.

— Начинай, Антуан, — приказал Товье, усаживаясь на центральный стул.

Лара открыла футляр, взяла камень в руки и вновь посмотрела в глазок, мысленно устремляясь к арестованному. Звуки приблизились, она услышала неровное дыхание Пеана и сосредоточилась, чтобы поймать поток.

— Итак, ты Гастон Пеан, владелец харчевни в Карде под названием «Три медяка»? — гнусаво спросил Антуан.

— Дак известно же вам сие, добрые сьеры, — пробормотал харчевник. — Уж по десятому разу вопрошаете...

— Сколько нужно, столько и спросим. А ты отвечай, — оборвал его чиновник.

— Все верно... я и есть.

— Ален Бестье, твой племянник, бывал у тебя с друзьями?

— Бывал...

— Не припомнил кого из друзей? Может, говорил с кем подолгу или часто встречался?

— Н-не припомнил... Р-разные люди были, — Пеан принялся нервно озираться по сторонам.

— Не вертись, шею сломаешь, — вдруг сказал Товье и харчевник притих и сжался.

Лару замутило от отвращения, смешанного с жалостью. В ауре Пеана сплетались едко-желтые цвета страха и бурый — глухая, неодолимая ненависть к допрашивающим, а еще горькое недоумение: за что? Его-то за что?! Глубоко вздохнув, она усилила напор.Будто продираясь сквозь плотный, оплетенный паутиной кустарник. Пеан издал невнятный горловой звук. А допросная вдруг искривилась, поплыла. Нахлынули досада и злость, и Лара осознала, что это — чужие, не ее чувства. Она откинулась на спинку кресла, и опустила веки, пытаясь удержать поток.

Ален, дери его Тьма, должен три кроны. Обещался с жалования отдаст, так только месяц уже миновал. А ведь есть деньги, точно есть! И хмырь этррурский опять приперся... У него бы и одалживал. Сразу видно — не перебивается с хлеба на воду!

Чужими глазами она смотрит на столик в углу, где здоровенный русоволосый парень в расстегнутом бордовом мундире с сержантскими нашивками о чем-то тихо говорит с одетым по этрурской моде мужчиной постарше. У того из-под широкополой шляпы на белый отложной воротник падают вьющиеся пряди черных волос. Лицо остается в тени. Что-то знакомое есть в этррури. Знакомое и... неправильное. Приходит знание, что он не тот, за кого себя выдает. Столик приближается, и Лара видит, как мужчина протягивает сержанту свернутый в трубочку и перевязанный нитью листок бумаги. Еще один шаг. Она хочет заглянуть под шляпу...

— Прекратите, умоляю! Какая Тьма тут творится?! Не знаю я ничего, не зна-а-ю! Странником клянусь! Руку суну в Священный Огонь!

В уши ввинтился вопль Пеана, и видение рассыпалось. Лара зажмурилась, выдираясь из потока, нашарила футляр и убрала внутрь Звезду.

В допросной заговорили, затопали, потом все стихло. А через несколько мгновений дверь приоткрылась.

— Сьера Оденар, вам нехорошо? — прозвучал встревоженный голос Товье. — Послать за лекарем? Или воды желаете?

— Ничего не нужно, — она открыла глаза. Головокружение в самом деле быстро проходило. Гораздо быстрее, чем после видения Квилиана. Ее дар набирает силу?

— Этот безумец вдруг завопил и задергался. Пришлось вызвать стражу и отправить его в Кастель-Тристец. Он испугал вас?

— Гастон Пеан не виновен в том, в чем его подозревают, — твердо сказала она. — Однако попросите его вспомнить этрурри, который тоже наведывался в харчевню. Когда он придет в себя, конечно же. Пусть как можно подробнее опишет его. Это все, чем я могу помочь. Не очень много, правда?

— Вы помогли, сьера Оденар. Благодарю вас. Я все-таки пошлю за лекарем.

— Не нужно, — Лара поднялась на ноги.

— Позвольте, я провожу вас до кареты.

Товье смотрел на нее с плохо скрываемым и почти суеверным восхищением, а Лара все никак не могла избавиться от ощущения паутины, прилипшей к лицу.

Глава 7

Выйдя из дворца Справедливости, Лара на мгновение остановилась. Тягостное ощущение не проходило. Неприятно удивило то, что Пеан ощутил вмешательство. Впервые ее дар причинил страдание человеку.

Она бросила взгляд на башенные часы. Большая стрелка приближалась к полудню. Не послать ли записку Светлой Алфее и отменить визит в госпиталь? Но упадка сил Лара не чувствовала и, сев в карету, велела кучеру ехать в обитель.

По дороге она пыталась вернуть себе душевное равновесие. Что ее гнетет? Ведь выяснилась непричастность харчевника. Наверняка, Пеан скоро окажется на свободе и вернётся к своему ремеслу. Если Товье устроят его ответы в том,что касается этррури. Который вовсе и не этррури. Что-то знакомое было в том, как человек в ее видении наклонил голову, как протянул листочек бумаги сержанту. Если бы у неё было ещё несколько мгновений, она увидела бы его лицо…

Однако с какой лёгкостью ей удалось проникнуть в разум Пеана и вызвать нужные воспоминания! А если бы допрос длился дольше, могла ли она подчинить его волю себе, заставить не только вспомнить все до конца, но и рассказать? Или даже... сделать то, что она ему прикажет? Лара перевернула плечами от внезапного озноба. Дар — это тяжкое бремя. Так говорил Вальен, и она понимала его слова как неизбежность платы за способности физическим истощением. Но сейчас ей открылся и иной смысл фразы. Осознание власти над другим человеком. Великое искушение для души...

Мимо окна проплыли стены обители, и Лара приказала себе выбросить неуместные мысли из головы.

* * *

Хин с безразличным и даже ленивым видом потянулся, внимательно оглядывая переулок и небольшую площадь перед госпиталем. Жрицы устроили навес и поставили скамьи, где и расположились солдаты, ожидая, когда сьера Оденар изволит вернуться домой. Кучер отогнал карету под платаны, молодая листва которых уже давала достаточно густую тень, и теперь дремал на козлах. У коновязи переступали с ноги на ногу и позвякивали сбруей несколько лошадей под присмотром грумов. В будке у открытых ворот обители скучал привратник. Прошел зеленщик, сгибаясь под тяжестью корзины. Бедно одетый старик привез на тележке замотанную в дерюгу жену и, выйдя уже без нее, уселся под навес, подальше от солдат, тряся седой головой и размазывая скупые слезы. Все это Хин отмечал машинально, прислушиваясь, не раздастся ли стук колес и не появится ли обещанная повозка. Может, сорвалось дельце? Отчего-то сосало в желудке.

Посетителей было немного, и к часу вола почти все разъехались, зато возле перед входом собралось около десятка нищих обоих полов, ожидающих дармовую жратву. Две жрицы в передниках поверх хламид и белоснежных чепцах уже разливали из казана похлебку в подставляемые миски. Солнце, несмотря на то, что весна не перевалила и за половину, начало припекать, по брусчатке медленно перемещались тени. Хин приложился к фляжке: воды осталось на глоток, и вкус ее оставлял желать лучшего. Прополоскав рот, сплюнул на камни, с неприязнью думая о добродетельной сьере:

«Ишь. Прихоть благородной. А ты жди, пока натешится!»

Драгуны травили байки, не осмеливаясь, впрочем, гоготать в голос. Хин было встрял, но его шутку не поддержали. Ну а как же: вояки не считали сыскного за ровню и не скрывали презрения. Хин внутренне усмехнулся, но в следующий миг подобрался: в конце переулка показалась крытая повозка, запряженная парой крепких гнедых коней. Блеснул трилистник на тулье шляпы сидевшего на козлах человека, и Хин так и впился в его лицо глазами. Один. Внутри, что ли, прячутся? Сказано было, что солдаты — не его забота, но неуж возница в одиночку управится?

«Не подведи, Трилистник», — хмыкнул он.

Повозка остановилась, частично перекрывая выезд с площади, в тот миг, когда протяжный звон известил о наступлении часа вола. Экскорт сьеры Оденар пришел в движение: кучер, встрепенувшись, щелкнул в воздухе кнутом; солдаты вскочили, оправляя мундиры, и устремились к лошадям. Притворившись, что натягивает сапог, Хин извлек из-за отворота завернутый в платок флакон с зельем и, осторожно вытащив пробку, сунул флакон в карман, затем поднялся на ноги и спокойно пошел к воротам.

Он увидел приближающуюся сьеру Оденар. Старый привратник выбрался из будки, неуклюже кланяясь и что-то почтительно бормоча под нос.

До ворот осталось пара туазов и Хин замедлил шаги, напряженно прислушиваясь. Зацокали копыта. Сейчас или... За спиной грохнул выстрел и сразу же еще два. Знойный воздух прорезали крики и лошадиное ржание. Пронзительно завизжали женщины.

Сьера Оденар недоуменно вскинула голову, и Хин одним прыжком преодолел разделяющее их расстояние, на ходу доставая флакон и выливая его содержимое на платок. Привратник разинул было рот, но Хин врезал ему локтем под дых, в следующий миг прижал пряно пахнущую ткань к лицу сьеры. Та забилась, но быстро обмякла. Лязг металла, крики и треск ломающего дерева перекрыл еще один выстрел.

«Дери тебя демоны!»

Хин подхватил начавшую падать сьеру Оденар и обернулся, охватывая взглядом площадь: оба солдата лежали на мостовой, и под ними растекались кровавые лужи. Кучер свесился с козел, и неуправляемая карета, боком зацепив коновязь, накренилась; испуганные лошади бились в постромках. В руках у «Трилистника» дымился пистолет, и еще два — обнаружились у нищих! Вот так дела! Впрочем, удивляться было некогда. Жрицы голосили, не переставая, и один из мнимых убогих угрожающе прицелился в них. Из госпиталя выскочили еще несколько фигур в серых балахонах, бросились к воротам.