Орнейские хроники -2

«Ударивший командира в спину подлежит особой казни, называемой Трилистник».

Умирать осужденному предстояло три раза: сначала не до конца задохнуться в петле, дрыгая ногами на потеху народу, затем со вспоротым брюхом любоваться на свои потроха, и лишь после палач топором снес бы буйну голову. И добились же. Тогда к нему в камеру и пришел невзрачный человечек. Предложил избавление от казни. Влиятельным господам нужен был верный человек с воинскими умениями, кому отступать некуда и терять нечего. Хин согласился. Чего не согласиться-то? Казнили какого-то бедолагу, имевшего несчастье быть похожим на него. А его посадили в карету и привезли полюбоваться да послушать вопли. «Трилистник» собрал много людей. Невиданное же. Палач, желая угодить толпе, делал все долго. Так что Хину вполне удалось проникнуться моментом.

Его привезли сперва в Талассу, и он впервые встретился с нанимателями, которые внятно объяснили, чем он теперь будет заниматься. А затем — в уединенное и охраняемое загородное поместье. Где находилось — так и не скажешь, везли с повязкой на глазах, а стены высоки. В поместье были и другие «ученики». Всего около десятка. Но приятельствовать Хин ни с кем не собирался. Поначалу заставляли упражняться то в ножевом бое, то на кулаках или в стрельбе. Потом пошло иное — про яды, и как действуют, как разговорить пьяного, как запугать трезвого. Как выдать себя то за купца, то за жреца. Какие краски да бабские притирания годятся, чтобы из белокожего северянина в знойного южака превратиться. Или наоборот.

Он мотнул головой. Из всей этой заварухи он вынес ненависть к аристократам и небрезгливость. Разумеется, его наниматели тоже принадлежали к высшему сословию. Однако для Хина они были не людьми, а порождением Теней. Никогда он не видел их лиц, и так было проще. Ему говорили, что делать, он исполнял. И со всем тщанием. Ибо очень хорошо помнил, каково это — вслушиваться в шаги стражников, гадая, идут ли уже за ним или нет. Платили исправно, а утруждали не так, чтобы непосильно. И все его устраивало. Но прошлой осенью велели в Тайную стражу наняться, и Хин испугался: а ну как узнает его кто? Семь лет — немалый срок, так ведь и память у иных собачья. Или Товье справки наведет...

«Больно кому ты сдался» — хмыкнул тогда седобородый при виде его заминки. — «Ври складно, да в одно. Тебя и мать не признает сейчас».

Хин, поразмыслив, согласился: далеко он ушел от диковатого озлобленного парня из глухомани. А в «легенду», что ему состряпали, так почти и сам поверил.

Все прошло проще, чем ему представлялось; теперь же предстояло сучку благородную без визга и копоти выкрасть и доставить в этот дом, и вот это задание уже совсем не нравилось Хину. Он-то думал, что шпионить всего лишь представлен. А тут вон что. Его смущало не столько высокое положение сьеры Лары и охрана, а нечто, что исходило от нее, мелькало во взгляде. Непостижимое разумом, но весьма ощутимое, вздыбливающее волоски по всему телу...

— Ты заснул что ли? — недовольно спросил молодой, выставляя на стол флакон из зеленоватого стекла: — Вот снадобье. Его пары вызывают глубокий и долгий сон. Смотри, сам не надышись. И помни, сьера Лара не должна закричать, если не хочешь, чтобы за тобой погналась половина Талассы.

— В поездках сьеру Лару постоянно сопровождают драгуны, нападать на улице — дураком быть, — угрюмо ответил Хин. — И дом охраняют. Единственно, когда возможно добраться до нее — на выходе из госпиталя Сестер. Каждый второй и четвертый день седмицы она бывает там с полудня и до часа вола. Карета во двор не заезжает, я тоже жду у ворот. И солдаты к часу вола начинают скучать. Есть там привратник, блаженный старец, с ним никаких хлопот. Кого охранять-то? Калек?

— Молодец, — одобрительно заметил пожилой. — Действовать будешь не в одиночку. Солдаты — не твоя забота. Значит, через два дня. К часу вола к госпиталю подъедет возок. Возницу опознаешь по... трилистнику, приколотому к шляпе, — тонкие губы иронично скривились.

«Дери тебя Тварь Запредельная» — мысленно ругнулся Хин.

— Солдатами займутся. Это будет знаком, — продолжал пожилой. — От тебя требуется быстро прижать к лицу сьеры Лары тряпицу, смоченную снадобьем. И затащить ее в возок.

— В Альби мне потом оставаться нельзя, — буркнул Хин. — А может — и во всем Орнее.

— Здесь вас встретят. Тебя проводят до безопасного места.

«Или прикопают в саду...»

— Плата тебя не огорчит, — вставил молодой. — Если все пройдет, как надо, получишь сотню золотом. Ты нам нужен, Хин. Хорошо себя проявил — такими людьми не разбрасываются. Орней велик. Советую отсидеться в Ветанге. Иди в Кап-Феррет. Наш человек тебя найдет.

— А если не удастся?

— Ты уж постарайся. Иначе пеняй на себя. Если схватят или предать надумаешь — «трилистник» за счастье покажется, — с угрозой сказал седобородый. — Уж поверь, способ найдется тебя достать.

* * *

Записку от месьера Эрана доставили утром, когда Лара заканчивала завтракать.

Речь в ней шла о содействии в одном деликатном деле «с целью постичь истину», для чего Ларе предлагалось прибыть во Дворец Справедливости, что на площади Вздохов. Начальник Тайной стражи Товье должен был посвятить ее в остальные детали.

Впрочем, Лара уже знала, в чем заключается ее участие, и говоря по правде, никакой радости не испытывала. Днем ранее она получила непривычно длинное письмо Раймона, в котором тот излагал события прошлого лета, когда галейцы попытались завладеть Звездой. И в том числе он писал о предательстве одного из солдат, являющегося племянником арестованного. О последствиях своего пребывания в плену муж упомянул парой фраз, однако Лара вытянула из Каролины подробности, в том числе — о роли Уно в освобождении Раймона. Ей стала яснее подавляемая неприязнь парнишки, больше похожая на ревность. Ну что же, с этим она разберется чуть позже, тем более, что в этот раз муж оставил Уно в Талассе. Тот зимний вечер положил начало начало второму лунному месяцу. Улыбнувшись, она накрыла ладонью низ живота, где переливался лазоревым и сиреневым цветок зародившейся жизни. Однако улыбка сразу же погасла: предстояло скрытно присуствовать при допросе хозяина харчевни и попытаться определить, насколько он искренен в ответах, а если получится — посмотреть его глазами. Внутри всколыхнулось несогласие, неприятие. Она уже научилась ставить барьер от переживаний и чувств других людей. И старалась особенно сдерживать свои способности в отношении близкого окружения. Подло вторгаться в чужую душу! После полудня ее ждут в госпитале, что, если она напрасно истратит силу на участие в допросе?

Лара сжала губы. Но затем подумала про неровный рубец на виске Раймона, и другой, на плече, — странного, синюшного цвета. Ей и раньше казалось, что с той раной было что-то не так, а по словам Каролины выходило, что метательный нож был смазан ядом, и только чудом Раймон выжил. Когда он вернется, ей надо поработать с его плечом...

«Откуда сомнения? — спросила она себя. — Мой муж был на волосок от смерти. И от рук тех, с кем может быть связан Гастон Пеан, погибли другие. И погибнут еще, если не удастся выявить предателей».

Носительнице дара не должно роптать. Недавно часы отбили час Ласточек, ей хватит времени, чтобы восстановить силы.

Кивнув своим мыслям, Лара сказала горничной:

— Вивьен, перо и бумагу. Потом помоги мне одеться.

Она написала несколько строк, извещая о своем прибытии и велела послать выбрала нераспашное строгое платье из темно-серого атласа с узкими рукавами и белой кружевной пелериной, закрывающей грудь и плечи. Затем взяла футляр со Звездой и опустила его в потайной карман, скрытый в складках юбки. Когда она вышла во двор, карета уже стояла напротив крыльца и солдаты сопровождения сидели в седлах. Подойдя к карете, Лара встретилась взглядом с телохранителем, приставленным к ней Товье, и остановилась. Хинардин Блесуа или Хин, всегда держался с почтением и без навязчивости, однако Лара ощутила волну напряжения и смутной, почти неуловимой неприязни. Что это могло означать?

Хин, поклонившись, открыл перед ней дверцу. Лара, устраиваясь на сидении и расправляя складки платья, еще на миг задержала на нем взгляд. Ни один мускул не дрогнул на невозмутимом, не лишенном хищной привлекательности лице телохранителя. Аккуратно прикрыв дверцу, он занял свое обычное место на запятках. Пожав плечами, Лара выкинула из мыслей странности настроения Хина и сосредоточилась на предстоящем деле. До сих пор не не приходилось проникать в память другого человека. Одно дело — заглядывать в ауру страждущих, ища затаившуюся болезнь, и другое — копаться в разуме допрашиваемого. Оставалось надеятся, что Звезда подскажет верный путь. Ее занимал и другой вопрос — насколько начальник Тайной стражи осведомлен об ее даре, ведь месьер Эрнан и жрецы не стремились расширять круг посвященных.

Карета выехала на площадь Вздохов и Лара невольно напряглась. Площадь снискала себе печальную известность во всем принчипате как место публичных казней. В центре возвышался каменный эшафот. Однако он был пуст, а горожане, не замедляя шага, шли по своим делам. Вершения правосудия, судя по всему, сегодня не предусматривалось. Лара лишь ощутила слабые отголоски давнего страха, страдания и злорадного любопытства, ошметками тумана плавающими над площадью.

С северной стороны нависал овеянный мрачными легендами Кастель-Тристец. Крепость-тюрьма из серых гранитных блоков, с четырьмя мощными угловыми башнями и зубчатыми стенами. Ее окружал глубокий ров, наполненный водой; с площадью соединял подъемный мост, охраняемый двумя часовыми. На противоположной стороне находился трехэтажный Дворец Справедливости, сложенный из бежевого камня. Слева к прямоугольному зданию примыкала часовая башня, и Лара из окна кареты залюбовалась на искусно сработанный циферблат. На темно-синем фоне сверкали позолоченные фигурки, символизирующие каждый час: серпик луны и упрямо нагнувший голову бык, изящная ласточка и напружиненный перед прыжком волк, многолучевой солнечный диск, и человечек с увенчанным колпачком шестом, который гасил огонь в высоком треножнике.

Карета проехала вдоль чугунной ограды, сочетавшей в своем узоре весы, меч правосудия и розу — символ Альби, и остановилась возле ворот, где расхаживал невысокий и юркий человек одетый по традициям законников в темное. На высокий ранг указывали бархат, а не сукно камзола, и золотая фибула с изображением вписанного в треугольник глаза.

Едва Лара сошла на мостовую, мужчина коротко, по военному, поклонился и заговорил, топорща пышные усы:

— Начальник Тайной стражи Товье. Мое почтение, сьера Оденар. Благодарю, что вы так быстро откликнулись.

— Милость Странника с вами, господин Товье. Буду рада помочь. Если сумею.

Мгновение Товье остро и цепко смотрел ей в лицо темными глазами, затем, спохватившись, опустил взгляд:

— Пройдемте, арестованного уже доставили. Я расскажу вам суть.

Они вошли в просторный вестибюль и поднялись на третий этаж. Если Лара думала обнаружить тягостную или даже зловещую обстановку, то она ошибалась. Внутри Дворец отличался от обычного магистрата разве что наличием часовых на входе и публикой. И возможно, меньшей суетой. Деловито сновали чиновники и писари, степенно шествовали судейские в мантиях, мелькали зеленые мундиры вестовых. Однако никаких влачащих тяжелые оковы узников под дулами мушкетов ей не встретилось.