Миражи

В Приюте Вула стояла непривычная тишина. Впервые за долгое время солнце согнало с неба тучи и пасмурная погода сменилась настоящей весенней теплотой. В послеобеденный час дети гурьбой высыпали во двор, радуясь возможности покинуть наскучившие серые стены. Лишь одна незаметная фигурка так и осталась сидеть в спальне для девочек, сгорбленная и не по-детски сосредоточенная. Маленькие, будто кукольные пальчики неуклюже суетились над льняной салфеткой. Дело, казалось бы, нехитрое: знай себе да направляй иглу с нитью. Но это лишь на первый взгляд.

У Эми Бенсон не было таланта к английской вышивке, но была, к её счастью, недюжинная усидчивость. И, несмотря на все ошибки, она каждый день с завидным упрямством продолжала своё дело, едва выдавалась свободная минута. Раз за разом распускала запутавшиеся нитки, колола пальцы, но не останавливалась. Вот и сейчас шумным играм на свежем воздухе Эми предпочла вышивание. Причина у неё на то было веская, и никто, кроме самой Эми, об этой причине не знал. Её бы просто не поняли, а то и подняли на смех. Благо сверстники не донимали лишними вопросами спокойную и довольно замкнутую девочку. Детвора больше беспокоилась о себе: как бы стянуть с кухни лишний кусок булочки к чаю, а то и сбежать со скучного урока. Разных мирских забот хватало всем приютским, и детям, и немногочисленным работницам. На Эми мало обращали внимание, потому что хлопот она никому не доставляла. А большего от неё и не требовалось.

В пустой спальне можно было спокойно работать, наслаждаясь покоем и свежестью ветерка, дующего из приоткрытого окна. Правда, этой непозволительной роскоши Эми была лишена, как только в спальню заглянула Марта.

— И что за сквозняк ты здесь устроила, юная английская роза! — неодобрительно покачала она головой, прежде чем захлопнуть ставни. У Марты была привычка обращаться так абсолютно ко всем девочкам в приюте — чаще, как ни странно, в моменты нравоучений. А это было приятно: роза — цветок не полевой, где попало не растёт. От нежных ароматных роз веяло недоступным Эми аристократизмом. — Ведь не лето на улице, так и заболеть недолго. А мне потом ночами не спать в лазарете, всё смотреть за вами, болезными.

Вопреки напускной ворчливости, Марта нравилась Эми. Её нельзя было назвать чересчур сердобольной, но и воспитанников своих она не обижала, на благо приюта трудилась исправно. Эми порой только удивлялась, как она столько всего успевает. Их приют, хоть и был совсем небольшим, считался далеко не худшим в окрестностях Лондона. Поговаривали, что миссис Коул сейчас едва вытягивала его из нищеты. Но при других она никогда не жаловалась на трудности и про вверенное ей детище говорила не иначе как с гордостью. За порядком здесь следили, и Эми, погрустив первое время, решила, что и ей грех жаловаться: пусть бедно, зато чисто. И с крышей над головой. И с вездесущей Мартой, на которую Эми просто не могла сердиться.

— Что это тебя так развеселило? — прищурилась Марта, уперев руки в бока.

Эми постаралась подавить улыбку.

— Ничего. Просто я чувствую себя леди, когда вы называете нас английскими розами.

Марта лишь махнула рукой.

— Сколько вас ни поучай, вы только то и слышите, что нравится. Ветреные девицы. Ставни больше не открывай, поняла? А если и открываешь — то сама уходи из спальни. Да и правда, чего тут сидишь-то одна, когда все подруги во дворе?

— Мне нужно, — уклончиво ответила Эми, сложив руки на своей заветной салфетке.

Марта не стала допытываться и вновь оставила её в одиночестве. А у Эми с вышивкой дальше как-то совсем не задалось. Вроде бы послушная сегодня игла вдруг самым коварным образом проткнула ей указательный палец. Совсем рядом с другим, уже почти зажившим проколом. Эми вздохнула сквозь сжатые зубы и почему-то не успела прижать палец к губам, как делала в таких случаях раньше. Промедление дорого ей обошлось. Теперь куда больше промелькнувшей боли Эми волновала алая капля, тут же пятном расплывшаяся на светлой ткани.

Не медля ни секунды, она помчалась в уборную, включила кран и подставила салфетку под холодную воду. Постаралась как можно бережнее отмыть кровь, пока мысленно корила себя за оплошность: надо было всё-таки подойти к старшим девочкам или Марте за напёрстком. Непременно надо было. Но Эми так не хотелось лишний раз кого-то о чём-то просить, посвящать в свои проблемы. За проведённые в приюте месяцы она так и не завела ни с кем дружбы. Ей не составляло труда смешаться с толпой, но в то же время держаться особняком. Главное — ничем не выделяться. Так было проще, потому что в приюте выскочек не любили. Даже тех, кто отличался от других вроде бы и не по своей воле. В этом можно было убедиться на примере Тома.

На него, по обыкновению мрачного и молчаливого, Эми как раз наткнулась в коридоре, выходя из уборной. То, что он тоже был здесь, не удивляло. Она ни разу не видела Тома играющим с другими детьми. И было толком не понять: он избегает их общества или же они — его. Видимо, всё сразу.

Быстро спрятав недоделанную салфетку за спину, Эми неуклюже улыбнулась, что-то пробормотала в знак приветствия и была такова. Наверное, со стороны она выглядела очень глупо. Ей не хотелось, чтобы Том думал, будто она его боится или сторонится из высокомерия. Эми вовсе не относилась к Тому плохо, а даже наоборот. Но вот по-настоящему заговорить с ним ей не хватало духу. Она не сомневалась: без веского повода он, пожалуй, и не станет с ней разговаривать. Такого необычного мальчика стоило чем-то заинтересовать. Показать себя достойной беседы с ним. Достаточно было лишь посмотреть на него, чтобы понять: он явно знает и понимает больше всех их, глупых детей, включая и её саму. Он отличался глубоким осознанным взглядом и держался всегда так уверенно; не то чтобы гордо, но очень степенно. Эми он казался маленьким серьёзным аристократом среди них, простых бедных сирот. Хотя о происхождении Тома она ничего не слышала. Но в своей голове уже столько всего напредставляла! Не будет же такой мальчик выслушивать какую-то праздную девчачью болтовню.

Поэтому заговорить с ним у Эми пока не вышло. Но она знала, что однажды такой день наступит. Ей было непонятно, почему другие дети чурались Тома. Она ни разу не видела, чтобы он с кем-то дрался или даже обзывал. Но от неё не укрылось, что порой ему хватало одного взгляда, чтобы кто-то из приютских уступил ему дорогу и обошёл загадочного мальчишку стороной. Очевидно, что с ним предпочитали не связываться, и от Тома явно веяло авторитетом. Но при всём этом он казался совершенно одиноким. Никто не подходил к нему, не перебрасывался словом, не звал присоединиться к игре. В столовой Том сидел в отдалении от всех, и ни одна живая душа не горела желанием занять рядом с ним место. Возможно, Эми просто чудилось, но даже миссис Коул смотрела на него настороженно, будто с опаской. Иногда провожала долгим, внимательным взором, и что-то неуловимое мелькало в её умных глазах. Явно не сочувствие и не жалость. Но и не страх же? За что можно было бояться одиннадцатилетнего мальчишку? Конечно, Эми показалось. Она, как и любая девочка её возраста, могла всякого нафантазировать.

Быть может, в приюте что-то произошло ещё до приезда Эми. Что-то, заставившее всех сторониться Тома. Она здесь пока и года не провела, поэтому многого могла не знать. Другие дети Тома не обсуждали, скорее просто старались игнорировать его существование. А расспрашивать их Эми, конечно, не стала. Она надеялась, что ещё получит шанс узнать Тома самостоятельно. Это желание не отпускало её с того самого дня, когда у Эми появился общий с ним секрет. Том мог и не помнить, а вот Эми запомнила хорошо. Возможно, она уже знала про Тома чуть больше других. И эта мысль немного согревала ей душу.

— Ты опять сидишь над своей салфеткой? — вернувшаяся с прогулки Милдред бесцеремонно влетела в спальню.

Красная, запыхавшаяся, с растрёпанными рыжими кудрями, она выглядела довольно хорошенькой. Как и следовало выглядеть вечно бодрому ребёнку после хорошей прогулки на свежем воздухе.

Эми думала о своём, едва глядя на Милдред. Ей повезло, что ткань отмылась и не осталось ни следа крови. Впредь Эми пообещала себе быть аккуратнее. Исколотых пальцев ей было не жалко, а вот салфетку — единственное хоть сколько-то ценное, что она взяла с собой в приют, — очень. Ведь если что случится и она пропадёт, другой у Эми не будет.

— Сколько можно, для кого ты это вышиваешь? — не отставала Милдред, подскочив к сидящей на кровати Эми.

Та крепко прижала драгоценную вещь к коленям, чтобы у взбалмошной товарки не было и шанса вырвать её из рук.

— Я покажу её тётушке, когда она вернётся за мной, — слегка покраснев, ответила Эми. — Она порадуется. Мне непременно нужно закончить эту вышивку.

Враньё давалось ей с трудом: у Эми попросту не было такой привычки. Но в приюте волей-неволей приходилось учиться новому. Честность тут не всегда выступала другом.

— Ха, тётушке? Ты правда думаешь, что она придёт? Зачем она тогда тебя здесь бросила?

Эми не стала отвечать. Молча уставилась в окно, размышляя о том, какой будет хороший день, когда она наконец закончит свою работу. Уже было готово больше половины. И то, что с каждым днём пустая сторона салфетки становилась всё меньше, заполняясь новыми и новыми стежками, несомненно радовало Эми. Её тётка была большая искусница в вышивке гладью и раньше расшивала невероятными сюжетами из фольклора целые скатерти. Чему-то она успела научить и Эми до отъезда в приют. Но до мастерства ей было ещё далеко. Многое приходилось делать по памяти, а это была задача нелёгкая.

Милдред что-то ещё говорила, но Эми прослушала. Разошедшуюся девчонку резко оборвала их старшая соседка по комнате.

— Помолчи уже, несносная! Не обязательно так громко завидовать. Эми не виновата, что у тебя нет своей тётушки.

Милдред как-то сразу насупилась и незаметно выскочила из спальни, не став спорить с той, у кого язык поострее. Эми почувствовала себя неловко. Большинство детей в Приюте Вула было круглыми сиротами. У неё же, в отличие от остальных, была не только тётка, но и вполне себе живые родители. Правда, отец давно сидел в тюрьме; причину она не знала, да и не помнила его почти. А мать и сейчас, наверное, бродила где-то пьяная по лондонским улицам. Жизни без бутылки она уже не мыслила, из-за чего Эми и попала на воспитание к престарелой тётке. Но та в последнее время стала совсем плоха из-за нескончаемых болезней: то спину прихватит, то с лёгкими беда. Когда стало понятно, что растить Эми дальше ей не по силам, тётка собрала в кулёк отложенные за годы сбережения, взяла Эми под руку и привела её в Приют Вула. Туда всех подряд не брали, да и уже жившим там детям едва хватало места. Но тётка каким-то образом сумела договориться с хозяйкой, и для Эми сделали исключение. С тех пор свою родственницу она не видела, а на память только и осталась льняная салфетка с начатой вышивкой да несколько мотков разноцветных ниток.

Эми твёрдо знала: лес на её салфетке ещё разрастётся. Она обязательно доделает каждую веточку, каждую шишку и цветок. А затем преподнесёт своё творение в дар. Просто потому, что больше нечего. Но ведь мама когда-то, ещё будучи в ясном уме, говорила Эми: неважно, сколько стоит подарок, если вручать его с душой. И дочери эти слова запомнились.