Судьба моя

Онегин не помнил, сколько времени стоял здесь, предаваясь грустным воспоминаниям и сладостным мечтам; но его размышления были прерваны самым жестоким и прозаическим образом. Громкий возглас «Эге-гей!» нарушил гармонию и тишину, и на испятнанной солнцем дорожке показался грозный всадник лет шести — верхом на палочке, размахивающий игрушечной сабелькой.

Дитя было очаровательно, и многие умилились бы его белокурым волосам, румяным щёчкам и весёлой резвости, свидетельствующей о превосходном здоровье, но Евгений взирал на мальчишку безо всякого удовольствия. Впрочем, настроение нашего героя резко изменилось, стоило ему лишь поднять глаза: вслед за ребёнком по аллее шла княгиня, держа за руку тоненькую девочку и увлечённо беседуя с нею; позади них выступала нянюшка с пухлым, сонным малышом лет пяти. Онегин тут же возненавидел девчонку, так и льнувшую к княгине, нахально цеплявшуюся за её руку — ту самую руку, которую Евгений так долго мечтал поцеловать.

Они сошлись; положенные приветствия были сказаны без запинки; Евгений с трудом уяснил, что белокурый мальчик, ловко скакавший на палочке и доблестно вступивший в бой с зарослями высоких трав у дорожки, — единственный сын княгини, Митя; мальчик, цеплявшийся за руку няни — отпрыск Ольги, Петруша. Девчонка тоже оказалась дочерью Ольги, хотя лицом и сложением гораздо больше напоминала Татьяну.

— Не правда ли, Митя очень похож на своего отца? Вы давно знали его, Евгений Иванович, — мягко произнесла княгиня, провожая своего отпрыска таким нежным взглядом, что Онегин вновь испытал горькие муки ревности. — Митенька, не лезь в крапиву! — добавила она тут же довольно строгим тоном, и бедный наш герой чуть не вздрогнул от столь быстрой перемены. Митенька вздрагивать и не подумал, однако оставил куст крапивы в покое и ринулся вперёд по дорожке, раскидывая направо и налево полчища воображаемых неприятелей.

Евгению осталось лишь заверить, что Митя очень похож на генерала Гремина, хотя на самом деле он не только не разглядел митиного личика, но и никак не мог найти сходство между памятными ему мужественными чертами Михаила и нежными чертами маленького ребёнка. Татьяна улыбнулась чуть грустно и понимающе, и Онегину стало ясно, что его ложь была разгадана и не произвела на княгиню благоприятного впечатления, но, кажется, он за неё прощён.

Татьяна впервые заговорила о своём муже с тех пор, как с восхитительным достоинством приняла соболезнования Евгения по поводу постигшей её утраты. К чести Онегина, следует отметить, что он в тот момент чувствовал себя отвратительным лицемером и был противен самому себе. Некогда князь Гремин был одним из немногих людей, кого Онегин ценил и уважал; теперь же его ранняя смерть заставляла бывшего друга ликовать!

«Вот что делают с нами женщины!» — подумал Евгений, восхищаясь тем, как низко он пал из-за своей непреходящей страсти. И какой бы благородной, какой бы святой не являлась прекрасная княгиня, она должна, должна была оценить по достоинству силу его чувства!

Но теперь, во второй раз, Онегин не мог повторить снова вынужденный панегирик покойному мужу Татьяны и отцу её детей; но она будто бы этого и не ждала. Евгений мечтал о том, чтобы нянька ушла гулять с детьми куда-нибудь подальше, и с этой тайной надеждой присоединился к ним — для того лишь, чтобы, повторив пару пустых, банальных фраз, проводить всю процессию к дому!

Оказалось, они уже завершили утренний моцион. В деревне Татьяна вновь стала ранней пташкой и завела обычай гулять с детьми по утрам; Евгению осталось лишь согласиться с её мнением по поводу пользы раннего вставанья и пеших прогулок, и с тем откланяться, так как принять приглашение и зайти в дом он не мог. Старуха Ларина, Ольга, дети, а возможно, и Буянов — это было выше его сил!

Или… или ему показалось, что в этом приглашении было больше добрососедской учтивости, нежели искреннего желания его видеть?..

* * *

Судьба не благоволила к Онегину и так и не подарила ему встречи с княгиней наедине. Однажды вечером терпение его иссякло. День был жаркий и душный, и Евгений не находил себе места ни на улице, ни в доме; всё мнилось ему глупым и скучным; на бильярд и смотреть не хотелось, страницы книг расплывались перед глазами. Он повернул портрет Байрона лицом к стене, потому что ему показалось, что знаменитый поэт над ним насмехается, и отбил нос Наполеону, швырнув ни в чём не повинный бюст в угол.

«Князь Гремин бы посмеялся! Сказал бы — укоротил ты нос Бонапарту, как мы в двенадцатом году!» — Онегин усмехнулся этой внезапной мысли, но весело ему не стало, совсем наоборот. Сравнение с ныне покойным другом и соперником было отнюдь не в пользу Евгения. Да, он был жив и здоров, а князь давно пребывал в могиле, но… Генерал Гремин мог одерживать действительные победы на поле брани, становиться героем легенд и вписывать своё имя в скрижали славы, тогда как Онегин только и был способен, что отбивать носы беззащитным скульптурам!

«И для чего я живу на свете? — вздыхал он про себя. — Всё мне противно, всё не мило, никто не понимает меня! Я так потеряю рассудок… И в этой Богом забытой дыре, и в высшем свете европейских столиц, нигде мне нет места… Быть может, лишь подле неё… нет, больше я молчать не стану… не могу!»

Повинуясь мгновенному порыву, Евгений кинулся к письменному столу, одним движением руки расчистил себе место среди царившего там беспорядка, отыскал чистый лист бумаги и, не давая себе времени подумать, обмакнул в чернильницу перо. Через полчаса пол вокруг него уже был усеян скомканными черновиками; но наконец он сочинил послание, кое удовлетворило его. Мы не станем приводить здесь это письмо, заключавшее в себе страстные признания, нежные мольбы и клятвенные заверения, а также нечто более весомое — предложение руки и сердца.

Перечитав письмо и присыпав листок песком, Онегин откинулся на спинку стула со вздохом облегчения. Ему стало легче — оттого ли, что он излил свои чувства на бумаге, или оттого, что воздух посвежел, а на горизонте собрались сизые тучи, и первые капли дождя уже упали на раскалённую землю и высохшие листы деревьев. Несмотря на приближение грозы, Евгений позвал слугу и потребовал немедленно отнести письмо княгине Греминой и вручить лично в руки.

Слуга прибыл, когда стихия уже бушевала вовсю; вымокший и продрогший, он доложил о том, что поручение исполнил в точности: нашёл барыню одну в зале и вручил ей послание, которое она, едва взглянув на подпись, спрятала в карман. Барыня была очень взволнована и бледна.

Она волновалась, она переживала! О да, он знал, знал! Отправив Федьку сушиться в людскую, Евгений улыбнулся безносому Наполеону и поворотил Байрона лицом к белому свету.

* * *

Между тем, пока Онегин метался по своим покоям и писал письмо, Татьяна проводила не более спокойный и приятный вечер, хотя и по другим причинам. Жара действовала на всех в доме; Ольга, жалуясь на духоту и головную боль, рано легла в постель, оставив Татьяне ухаживать за страждущей от перемены погоды матерью. Дети переносили жару легко, но Татьяну беспокоило, как бы Митя не перегрелся на солнце, забывшись среди своих весёлых игр — особенно когда он играл вместе с двоюродным братцем Гришуткой.

Наконец первые признаки надвигающейся грозы дали о себе знать; старушка Ларина заснула глубоким, благодетельным сном, и Татьяна оставила её на верную горничную. Выйдя из материнской спальни, она нашла Митю и Гришутку в парадной зале, где они катали обручи. Княгиня появилась на пороге в тот самый драматический момент, когда Гришин обруч, чересчур ретиво подгоняемый хозяином, подпрыгнул и врезался в консоль, на которой стояла ваза с нежничающими пастушками. От удара ваза, и без того стоявшая некрепко, покачнулась и упала на пол, разбившись на добрую сотню осколков. Ваза была старомодной и безвкусной, и Татьяна не стала бы бранить племянника за неё, но Гриша, увы, об этом не подозревал. Услыхав испуганный возглас Мити, мальчик обернулся, увидел тётку и закричал, указывая на кузена пальцем:

— Это не я, это всё он!

И Татьяна, и сын её онемели от такой дерзости; но вскоре Митя пришёл в себя и воскликнул:

— Маменька, неправда, я не разбивал! Она случайно разбилась…

— Вот ещё! Ты и разбил! — возразил Гриша, крича как можно громче, будто сила его голоса могла придать убедительности словам; но этот вопль только рассердил княгиню, чьи уши уже были истерзаны за день мучительным бормотанием больной и капризной старухи.

— Нет нужды спорить, дети, — ледяным тоном заявила княгиня. — Я видела, что произошло. Ты, Гриша, разбил вазу нечаянно, и я не стала бы за это тебя наказывать. Но ты солгал и свалил вину Митю, а этого я так оставить не могу.

Гришутка не привык к такому обращению; он раскрыл рот, готовый зареветь; но Татьяна уже смягчилась и сказала более спокойным голосом:

— Извинись перед Митей, Гриша, и забудем об этом. Ведь ты простишь его, правда, Митя?

Митя кивнул, так как он был добрый и необидчивый мальчик; но его братца такое предложение не устроило. В извинениях Гриша видел нечто для себя унизительное, и ответом княгине было категоричное «нет, не буду!».

— Гриша, подумай! — произнесла княгиня, строго сдвинув брови; она и прежде замечала, что Ольга изрядно избаловала сына, но всё же была удивлена его теперешнему упрямству. Но Гриша не стал слушать увещеваний, а пронёсся мимо тётки, точно вихрь, и побежал к матери.

Ворвавшись к Ольге, Гриша вывел мать из приятной дрёмы, что весьма раздосадовало её; но гнев и раздражение излились отнюдь не на их виновника, а на голову сестры.

Немало удивительного пришлось выслушать Татьяне; она и зазналась, она и лезет не в своё дело, она и не имеет права воспитывать чужих детей… Будто родные племянники — это "чужие дети"! Едва ли не более, чем выпады в её собственный адрес, задело Татьяну то, что Ольга умудрилась обозвать Митю ябедой, хотя съябедничал как раз Гришутка. Но чем злее и несправедливее становилась Ольга, тем холоднее и спокойнее делалась княгиня; ровным голосом высказала она своё мнение сестре и оставила её наедине с ним, удалившись, дабы не выслушивать долее обидный вздор.

— Гриша обвинил моего сына в том, чего он не делал, и заслужил наказание за ложь; я сама всё это видела; если ты не доверяешь моим словам, то нам и говорить не о чем, — сказала Татьяна и возвратилась в залу, дабы позвать горничную, которая убрала бы осколки злополучной вазы.

Пройдясь по зале, княгиня вдруг вспомнила былое, благополучное и счастливое. Как же всё обернулось теперь! Ольга потеряла своего первого жениха, столь горячо её любившего, и отдалась человеку гораздо менее достойному. Она вышла замуж по любви, но любовь сия быстро закончилась; улан был игрок и пьяница; Ольге пришлось познать с ним нужду, долги и связанные с ними горести и унижения. Не раз скрывала она синяки за длинными рукавами перелицованных платьев, а однажды приступ ярости супруга лишил Олю половины её прекрасных вьющихся волос. Три с половиной года назад Ольга приехала в родное имение, показать матери внуков, коих уже было трое, и навестить родные края; но и родственники, и соседи понимали, что это означало. Так что известие о несчастном случае, унесшем жизнь лихого улана, никого не огорчило, а многих и обрадовало; однако оно не могло вернуть Оле ни молодости, ни красоты, преждевременно увядшей, ни чистоты и невинности чувств, которые в этом нелепом браке были обмануты и поруганы столь жестоко.