Судьба моя

С тех пор, как Онегин покинул пределы Российской империи, прошло семь лет; велик этот срок или мал, мы судить не можем; нам известно только, что срок этот оказался недостаточным для того, чтобы наш герой забыл блистательную княгиню Гремину. Он уехал вскоре после объяснения с нею, объяснения, которое должно было поставить крест на всех его мечтах и надеждах.

Он был в отчаянии, удручён и оскорблён отказом; он решил, что не сможет излечиться от тоски и грусти, но вскоре переменил это печальное намерение. Покидая пределы опостылевшей отчизны, Евгений был уверен, что забудет эту жестокосердную женщину. Новые впечатления, перемена мест, новые знакомства и новая любовь вытеснят из его сердца воспоминания о прекрасной княгине.

И вот Онегин объездил пол-Европы, и всё, о чём он некогда читал и даже рассуждал с умным видом в светских гостиных, предстало перед ним воочию. И красоты Шварцвальда, и таинственные каналы Венеции, и шотландские замки, воспетые Скоттом, и английские поместья, раскинувшиеся среди холмов, где белели облачками стада овец, — всё это он лицезрел без удовольствия и интереса. Ещё меньше радости ему доставил высший свет — что в Лондоне, что в Риме, что в Париже, всё было едино. И все женщины были одинаковы, разнясь лишь типом красоты и положением в обществе. Он наслаждался победой над одной из прославленных красавиц парижского света (насколько можно наслаждаться чем-либо, коли тебя снедает скука и тоска), когда неожиданное известие — случайная новость, оброненная случайным же знакомым, — заставила его сорваться с места и поспешить вернуться в родные места.

До той самой встречи с соотечественником, поведавшем ему новости петербургского высшего света, Евгений полагал, будто Жозефина де** надёжно вытеснила из его сердца образ Татьяны Греминой; но едва он услышал, что знаменитый генерал Гремин уж год как скончался от последствий полученных на войне с Наполеоном ран, все угасшие было чувства всколыхнулись в сердце Онегина с новой силой.

О нет, он и на минуту не забывал её! Эта любовь, спасительный жар которой он с радостью ощутил после стольких лет молчания и разлуки, — последнее, что осталось живого в его усталом, разочарованном существе. Только ответная любовь Татьяны может исцелить его от несчастия, только подле неё он вновь сможет ощутить себя цельным, живым и способным радоваться жизни.

Она свободна; препятствий к их соединению нет, больше нет. Онегин не обманывался в своих надеждах и прекрасно понимал, что заполучить Татьяну можно лишь ценою брака, но в нынешнем душевном состоянии он готов был пожертвовать и своей опостылевшей свободой. И, хотя по-прежнему роль супруга и отца семейства нимало не привлекала его, Евгений вернулся в Россию с твёрдым намерением жениться на княгине.

Парижский свет и Жозефина де** недоумевали и строили догадки относительно внезапного бегства Эжена Онегина из французской столицы, но его это совершенно не волновало. Как, неужели эта надменная, безынтересная, пресная Жозефина могла занимать его воображение, если не сердце?..

Нет, в мире существовала только одна женщина — княгиня Гремина!

Евгений не нашёл её в Петербурге. Ещё во время болезни князя всё его семейство переселилось в его имение, мызу в окрестностях северной столицы; а ныне же Татьяна и вовсе уехала к матери, которая, как говорят, была опасно больна.

К матери, к старухе Лариной, в ту самую деревню! Те самые места, о которых она мечтала среди светской суеты Петербурга, где они встретились впервые, где она полюбила его, грезила о нём! Евгений ликовал. Лучшего и представить было нельзя. В самом деле, хорошо старуха Ларина сделала, что заболела!

И вот теперь Онегин шагал по запущенным анфиладам дядюшкиного дома, не вслушиваясь в лепетанье старой ключницы, удивлявшейся его приезду, и не обращая внимания на тревогу управляющего, вообразившего, что хозяину есть дело до его работы.

Ему было дело только до одного — до соседей Лариных. Анисья взахлёб пересказывала Онегину последние новости и, хотя большинство известий было свойства весьма печального, на сердце у Евгения становилось всё легче и веселей.

* * *

Первый добрососедский визит Евгения к Лариным состоялся вскоре после его приезда; ему не терпелось увидеть прекрасную княгиню и, хотя надежды застать её в одиночестве не оправдались, он смог вдоволь наглядеться на неё.

Впрочем, если бы не присутствие этой овеянной романтическим ореолом особы, Онегину было бы очень тяжко и скучно находиться в доме Лариных, и большинство людей испытывали бы сходные чувства на его месте. На всех предметах лежала печать грусти и унылости, даже некой заброшенности, хоть старомодная гостиная и была прибрана наилучшим образом. Некогда уютный и благополучный дом старинного семейства Лариных превратился в обиталище трёх вдов (ибо молодой улан, весёлый муж Ольги, также покинул этот мир во цвете лет). А наличие малых детей, беспечных и шумных, не столько оживляло усадьбу, сколько подчёркивало мрачность обстановки. Очень уж резок был контраст между юными личиками, полными жизни, и атмосферой увядания и забвения, царившей вокруг.

Почтенная хозяйка дома, которую Онегин смутно помнил бойкой и бодрой тётушкой, в коей было достаточно энергии, чтобы переженить весь белый свет, превратилась в маленькую, высохшую старушку. Болезнь сильно повлияла на неё, сделав слабой, боязливой и мнительной; речь её была неразборчива, и тем не менее болтала старуха Ларина без умолку, точно боялась остановиться. Онегин не понимал ни слова, присутствовавшая рядом Ольга, видимо, тоже. Лишь для Татьяны слова матери не были загадкою; она всё понимала и с удивительной лёгкостью и тактом переводила вопросы и пожелания больной, позволяя ей участвовать в общей беседе без больших неудобств для окружающих.

Не менее старухи Лариной переменилась и её младшая дочка, любимица Оленька; впрочем, назвать её так ласково теперь едва ли у кого-то повернулся бы язык. Цветущая роза увяла, огрубела и расплылась; черты лица её, лишившиеся свежести и девичьей беспечности, потеряли всякое очарование. Евгению она и прежде не нравилась, и он не раз предостерегал бедного Ленского, что с возрастом красавица Оленька станет дурна, скучна и невыносима; но даже Евгений не мог представить, что сие произойдёт так скоро. Теперь Ольга казалась старее своей сестры, осознавала это и потому была так раздражена, что едва находила в себе силы быть хоть немного вежливой с гостем.

А Татьяна… Татьяна была настоящим сфинксом; Онегин восхищался ею всё больше с каждой минутой, но понять решительно не мог. Внешне она переменилась мало, разве что похудела и выглядела несколько усталой, что и не странно при таком положении в семье. Что ж, чем печальнее участь её теперь, тем охотнее променяет она княжеский титул и вдовью долю на новый брак, основанный на давней и, главное, взаимной страсти.

Евгений любовался её грацией и изяществом, и вспоминал ту нежную, робкую барышню, какой он нашёл её во время своего первого визита в этот дом; вспоминал он и блистательную княгиню, законодательницу петербургских салонов, покорившую его сердце. Здесь, в деревне, в старомодной гостиной, в простом платье тёмного оттенка, Татьяна была иной, новой, и вместе с тем по-своему прежней.

Она встретила его радушно и одновременно равнодушно, но другого он и не ожидал; вежливо поддержала беседу о его путешествиях, и в её внимании Евгений надеялся найти нечто большее, чем учтивость хозяйки и естественный интерес светской женщины, давно лишённой лучшего общества и застрявшей в глуши среди людей глупых и ограниченных. Желая понравиться ей, Онегин старался вовсю: он призвал на помощь всё своё остроумие и красноречие; его описания были прелестны, забавны и занимательны, шутки остры, а некоторые моменты даже трогательны. Во время самих своих путешествий он не испытывал и сотой доли той радости, какую испытал теперь, описывая увиденное и пережитое. Татьяна слушала его, пожалуй, с удовольствием, не забывая о внимании к больной матери; Ольга развеялась и перестала сердиться. Все, казалось, были очарованы им.

Словом, первый визит был довольно удачен. За ним последовал и второй, и третий, и четвёртый, но Евгению никак не удавалось застать Татьяну одну. Всегда с нею была старуха Ларина, которая положительно не могла обойтись без старшей дочери, без её нежной предупредительности и заботы; что ещё хуже, княгиню частенько окружали дети, коих Онегин с перепугу насчитал десяток; на самом деле их было четверо. Он никак не мог постичь терпение и ласковость, какие Татьяна проявляла по отношению к этим утомительным существам. Евгений всё не мог понять, почему их не держат в детской, как положено, и удивлялся, неужели княгиня Гремина не может приструнить нерасторопную няньку, столь часто упускающую из виду своих питомцев.

Кроме того, при появлении гостя непременно возникала откуда-нибудь Ольга, чьё внимание начинало тревожить Евгения, ибо по некоторым признакам он стал догадываться, что кто-то, а Оленька не собирается задерживаться в положении вдовы долее, нежели предписывают правила приличия. Впрочем, от Ольги его должен был спасти другой старый знакомец, небезызвестный Буянов, коего Онегин стал встречать у Лариных довольно часто. Правда, Евгений ещё не вполне уяснил, благосклонности которой из сестёр добивается доблестный сосед. Онегин говорил себе, что ежели этот глупец надеется завоевать княгиню, даму большого света, то его дерзания просто смехотворны. И всё же укол ревности оказался довольно болезненным для Евгения, и он стал искать встречи с княгиней ещё настойчивее.

И наконец ему повезло; прогуливаясь по заросшему парку в имении Лариных, он набрёл на ту самую аллею, где некогда произошло их первое объяснение. Да, верно; те самые деревья, тот самый вид, та самая скамья, уже разрушенная и заросшая. Со странным чувством смотрел Онегин на эти руины, на пятна солнечного света, всё так же сверкающие на дорожке, как и много лет назад; былое встало перед ним, яркое, ясное, точно это было вчера, а не во времена давние, отдалённые. В памяти мелькнул призрак несчастного Ленского, но Евгений постарался тут же отогнать его, сосредоточившись на прекрасных глазах княгини; надо сказать, за последние годы он достиг значительных успехов в умении отгонять эту печальную тень, и сейчас справился довольно быстро. О, теперь он обошёлся бы с бедным поэтом совсем иначе, но к чему стенания, если возврата к прошлому нет?..

Но мы погрешили бы против истины, если б сказали, будто Евгений сожалел и о том, как поступил тогда с Татьяной. Его пленила не уездная барышня, а неприступная княгиня, которая некогда была мечтательной и наивной барышней. Он полюбил Татьяну такою, такою он и надеялся обладать. Его волновала мысль о ней, о её любви, надёжно запрятанной в глубине нежного сердца под маской гордости и долга; что чувствует она сейчас? Проливает ли тайные слёзы над его старыми письмами? Надеется ли? Разгадала ли она его намерения и чувства? О, он не сомневался, что смутил её покой, и грезил о той минуте, когда вновь увидит, как сквозь завесу благопристойности прорвётся пылкое, страстное чувство, которое отныне незачем прятать и подавлять.