В следующей жизни, когда я стану кошкой...

5

Несмотря на все усилия дока Брауна, не отходившего от дочери ни на шаг, и горькие микстуры сопящего эскулапа, Алисе делалось все хуже. Кашель одолевал ее, она захлебывалась им, задыхалась и без сил валилась на подушку после очередного приступа. В три дня она исхудала, носик ее заострился, бледные щеки впали, под глазами залегли темные круги. Девочка ослабла настолько, что едва могла держать в руках чашку с чаем и крысобаку, устроившуюся было поспать на ее груди, не могла согнать, чтобы вздохнуть свободнее.

Суровая и непреклонная Барбарелла изловила отчаянно сопротивляющуюся крысу и, усадив ее в клетку, отнесла Бобби. С тех пор крысобаке строго-настрого было запрещено было появляться в комнате Алисы, и если ей и удавалось удрать из лаборатории, то она печально сидела на окне, заглядывая в комнату больной и жалобно попискивая.

Док рвал и метал.

Врачу он ни на йоту не верил — все его предписания тщательным образом выполняются, так отчего же Алисе хуже? Отчего она совсем не может дышать, и даже согревание ног помогает мало?!

В конце концов он издергался сам и измучил больную, ежеминутно справляясь, а не стало ли Алисе лучше, и суровая Барбарелла выставила его вон, вслед за крысобакой, строго-настрого запретив тревожить покой дочери.

Но просто сидеть сложа руки док не мог. Ему жизненно необходимо было что-то делать, как-то бороться с болезнью Алисы, и, если уж ему запретили подносить ей лекарства и поправлять подушки, он сумеет найти себе достойное и полезное занятие!

— Мы сами, сами за нее будем дышать. Да-с! — горячо воскликнул он, уверенно шагая по заросшей сорняками тропинке к флигелю Бобби, да так скоро, что длинноногий вечный студент не поспевал за маленьким разъяренным доком.

— Но как, доктор?! — растерянно спросил Бобби где-то позади, и док разразился гневной бранью в адрес незадачливого целителя.

— Кислород! — проорал он, выпутываясь из кустов, в которые нечаянно угодил, и возвратившись на дорожку, яростно отряхнул свою одежду от приставших к ней мокрых листьев. — Мы дышим кислородом, дорогой мой Бобби, и его в окружающем нас воздухе не так много! Вот если б Алиса вдыхала только его — тогда б ей хватало!

— Но, уважаемый доктор, как же она сможет вдыхать только один кислород, — промямлил Бобби, а док Браун разразился торжествующим смехом, потирая в предвкушении руки.

— Сможет, дорогой Бобби, сможет, если мы ей поможем! — ответил он, безо всяких церемоний врываясь во флигель Бобби. Сам хозяин дома, крайне заинтригованный, неотступно следовал за ним.

В подвале Бобби док, едва не споткнувшись о поскуливающего Тоби, надежно привязанного к ножке стола, заметался вдоль шкафов, лихорадочно отыскивая глазами что-то.

— Мы построим машину, которая будет отделять из воздуха кислород специально для Алисы! — торжествуя, заявил док, заглушая грохот, который произвел Бобби, когда свалился с лестницы в груды труб и деталей.

— Но доктор, — в полнейшем восторге протянул Бобби, почесывая бока и разглядывая порванную об какой-то зловредный ржавый обломок штанину, — это же уйма времени! А мисс Алисе помощь нужна уже сейчас...

— Чушь! — выкрикнул док, лихорадочно разгребая шестеренки трубочки, винты, сваленные на рабочем столе Бобби и выбирая нужное. — Ерунда! Тут дел всего на полдня! Эх, жаль, заклепка маловата... Бобби, ты не был бы столь любезен, не съездил бы к нам, в мою мастерскую? Мне нужно много чего, а у тебя я подходящих материалов и инструментов не вижу. А отлучаться от Алисы я никак не могу, сам понимаешь!

— Съездить? — уточнил Бобби, с опаской косясь на дока.

— Ну да, — беспечно подтвердил тот, копаясь в ящике с инструментами. — На машине — так быстрее, полагаю.

От переизбытка эмоций Бобби даже дышать перестал.

— Вы доверите мне свою машину? — чуть слышно переспросил он.

— Ну конечно, мальчик мой! Что за вопрос! Я всецело тебе ее доверяю! — отозвался док, яростно мусоля нашедшийся огрызок карандаша. Вырвав относительно чистый лист из старой записной книжки, он поспешно принялся на нем записывать необходимое ему для работы оборудование, и Бобби следил за его рукой глазами, полными совершеннейшего изумления и восторга. — Привези вот это. И не забудь взять гибких трубок побольше!

Сама мысль о том, что он может как-то помочь, не оставаться в бездействии, не быть беспомощным свидетелем, казалось, вдохнула в дока жизнь. Тихий и напуганный, он вдруг стал снова собой — деятельным, шумным.

— Мы победим этот недуг! — уверенно восклицал он, перерывая запасы сокровищ Бобби, гремя проржавевшими чайниками, кастрюлями со спиленными ручками, старыми ключами. — Понимаешь? Пришло время науке показать на что она способна! Микстуры, черт подери...

— Но микстуры, сэр, — опасливо пробираясь вслед за доком Брауном сквозь тот кавардак, который он устроил, бормотал Бобби, — микстуры — это тоже достижение современной науки!

— Чушь! Ерунда! Вчерашний день! — яростно и страстно парировал док, потрясая связками тонких металлических пластинок, перемотанных кое-как проволокой. — Нужно идти вперед! И наденьте мой цилиндр, не то тоже простудитесь, и ваша матушка мне этого не простит.

К ночи Бобби привез все, что требовалось. К величайшей радости дока — который все же волновался, хоть и тщательно это скрывал, — Бобби ничего не забыл, ничего не поломал и управился с машиной так лихо, словно ездил на ней с рождения. Он даже подтянул пару ослабевших узлов, крепче завернул чуть заржавевший болт, прочистил отводную трубку, плюющуюся паром, и машина работала как часы.

Не теряя ни минуты, док приступил к созданию аппарата, который всасывал бы воздух и, отделяя из него кислород, подавал бы его по трубке в специальную маску. Саму маску из тонкой кожи усадили шить сопротивляющуюся Барбареллу, которая напоминала о времени ужина, покуда Бобби, даже не вытерев прокопченного лица, разогревал горелку и готовил одинаковые, горящие жаром медные новенькие заклепки.

...Алиса заходилась кашлем, разрывающим ее грудь, и даже пробравшаяся в ее комнату крысобака не решалась забраться на ее постель — так громок и ужасен был кашель. Алиса слабым голосом позвала Барбареллу, но та не отозвалась. Никого рядом не было, и Алису на мгновение одолел страх — страх одиночества и беспомощности. Так страшно было остаться один на один со своей немощью, без поддерживающей руки и доброго слова, без участия, без внимания, без свечи, зажженной в ночи...

В темноте девочка с трудом откинула одеяло и спустила тонкие ножки на прикроватный коврик, потянулась к микстуре, стоящей на столике у кровати, жалобно зазвякал стакан, в который дрожащей рукой она наливала лекарство.

Обжигающий горечью глоток не принес облегчения, Алиса поперхнулась и закашлялась еще сильнее.

Весь ее мир превратился в дикую боль, с каждым вдохом терзающую грудь, Алиса без сил упала в подушки, закутала в душные горячие одеяла ноги, чтобы хоть немного отодвинуть, отсрочить приближение приступа, когда даже жадно раскрытый рот не мог вдоволь хлебнуть живительного воздуха.

Дыхание стало совсем трудным делом. Она вдыхала часто до головокружения, чтобы потом одним мощным выдохом-кашлем выплюнуть из себя всю живительную порцию кислорода и начать все сначала.

Над головой мечущейся в бреду Алисы, в глубоких ночных тенях, качались резные листья сонных деревьев, между ними на черном бархате неба расцветали звезды, вышитые серебряными нитками. Молочной мутью проливался, змеясь, Млечный путь, по которому неторопливо плыло неповоротливое морское чудище; стремительные дельфины, расплескивая жемчужный свет, рассекали своими блестящими телами звездные дороги, то выскакивая из звездных рек, то погружаясь в глубокую бархатную черноту, перепрыгивая начерченные мерцающим светом тонкие нити параллелей и меридианов.

"Идем с нами, Алиса! Это начало большого путешествия! Не бойся. Все проходят его. Миллионы и миллионы миров; иначе их не увидеть. Идем с нами, Алиса!"

Огромное лохматое солнце, катясь в пустоте, нещадно сжигало темную прохладу багровыми лучами, насквозь просвечивающими закрытые веки. От солнечного ветра у Алисы пылали щеки, губы, горел лоб. Она слышала, как кричат птицы, сопровождающие путешественников в дальних плаваниях, как хлопают наполненные солнечным ветром призрачные паруса безумных в своей отваге и желании познать неизведанное звездных странников, отправляющихся открывать новые земли — к берегам огромного космоса.

"Идем с нами, Алиса! Жизнь повсюду. Она унесет тебя далеко отсюда, ты увидишь многое. Идем с нами, Алиса!"

“Наверное, туда ушла мама”, — думала она. Вдох горячего солнца своим жаром высек слезы из ее глаз и принес тонкий отпечаток, видение — рассыпавшиеся на ветру черные волосы, лукавый взгляд.

— Мама, — позвала Алиса, но ее голоса, задушенного болезнью, не было слышно.

Странная вещь — жизнь. Кто мы, куда идем? Кто эта женщина, которую Алиса видела только на фотографиях и привычно называла мамой? Откуда она пришла и куда ушла?

"Все мы приходим, однажды встречаясь в одной точке, и расходимся — каждый своим путем. Вечность подарила нам несколько кратких мгновений счастья встречи, мы успели стать друг другу родными, значимыми... На другом конце Вселенной, в другом мире, в теле другого существа, я остаюсь тебе мамой. Потому что однажды мы встретились..."

Поднимаясь ступень за ступенью над болезнью, Алиса в одно мгновение падала вниз, глубоко в красную душную смерть, не в силах дышать из-за колючего песка, которым, казалось, была засыпана ее грудь, и даже плотное прикосновение кожаной маски к ее лицу не заметила. Она и так задыхалась, а где-то непостижимо далеко ангелы уже пели свои тяжелые хоралы, встречая ее.

"Идем с нами, Алиса!"

— Дыши, Алиса!

И она послушно вдохнула, вынырнув из тяжелого пестрого бреда, и кислород внезапно тонкой острой струей, холодной, как колодезная вода, проник в ее хрипящую грудь, расползаясь по веткам бронхов, оживляя поникшие листья деревьев-легких.

— Дыши!

Она пила этот странный, но такой вкусный воздух, шипящий и фыркающий паром, напивалась им до прояснения рассудка, до погасших алых углей, до тонкого серого пепла, до утреннего неясного света, льющегося сквозь оконное стекло.

Гасли потревоженные лохматые солнца, тускнели, отодвигались далеко, за взрывающиеся кучевыми облаками туманностей ясные звезды, затихал веселый плеск флажков и мощные вздохи призрачных парусов...

— Дыши!

Алиса ухватилась за маску, накрывающую ее лицо. Ее пальцы легли поверх пальцев отца, она привычно нащупала грубый рубец на указательном пальце, покой снизошел на нее. Вдох-выдох... Они были шумные и тяжелые, но наполняющие ее тело жизнью.

— Папа, — произнесла она ясно и внятно, хоть на ее лице и лежала маска. — Мне хорошо, папа. Умирать не страшно, папа.

Над собою, в сером утреннем свете Алиса увидела лицо отца, тонкие морщинки в уголках глаз и глаза, полные слез.

— Ты не умрешь, девочка моя! Все будет просто отлично, Алиса, — невнятно бормотал док, всхлипывая то ли от радости, то ли от проходящего испуга, а Бобби, неустанно крутя ручку новой машины, над которой они с доком трудились всю ночь, принудительно нагнетал мехами чистый кислород в ее горящую грудь.