Мельпомена

Значит иностранец. Людей всегда тянет туда, где их нет. Быть может, он действительно хорошая партия для Мелани, и я лишь завидую чужому счастью. Почему же я не достоин такого же банального житейского благополучия? Чем я хуже?

В коридоре, прямо возле двери в комнату Лавуана, пронзительно скрипнула половица, заставив Фриду и Филиппа машинально повернуться в сторону противного звука. Через мгновение в проеме оказался Рене, переминавшийся с ноги на ногу, ощущая явный дискомфорт от ситуации.

– Что-то случилось с повозкой? – поинтересовался Лавуан.

– Нет, мсье Лавуан, – тихим голосом ответил Рене. – Я отогнал ее за угол, чтобы она никому не мешала, – парнишка двинулся в сторону собеседников. – Я боюсь, мы не успеем на рынок, если сейчас же не поторопимся…

Фрида была явно ошарашена видом Рене. Пусть она ничего не говорила, но взгляд ее кричал от изумления этим странным существом. На лице виднелась гримаса интереса и ужаса, а также целого ряда сопутствующих вопросов, которые, стоило бы Рене покинуть комнату, тут же посыпались на писателя.

– Фрида, это Рене, – представил своего товарища Лавуан. – Назовем его, скажем, одним из сожителей, с коими мне пришлось делить свой кров в эти нелегкие времена. Рене, это Фрида, моя добрая подруга и коллега по работе в театре.

Характеристика, данная Филиппом, воодушевила Фриду так сильно, что глаза ее неестественно засветились. Девушку только что приняли в серьезные круги французского театрального общества, и не в качестве обслуги, чье место возле гардероба, а в равную себе позицию. Разумеется, после такого комплимента все думы о странности новоприбывшего мальчика сразу уже улетучились из рыжей головы девушки.

– Очень приятно, – сдержанно поклонился Рене. – Кажется, меня все больше затягивает в мир театра. Никогда бы не подумал, что окажусь в таком обществе…

– Жизнь порой приводит нас в самые странные места, – пожал плечами Филипп. – Разве думал я, что окажусь в цирке? Конечно же нет. Но я благодарен сему обстоятельству.

– Почему же? – поинтересовалась Фрида. – Это спасло Вас от смерти, – спохватилась девушка, ответив на свой же вопрос, – как же я сразу не догадалась…

– Не только поэтому. Атмосфера цирка помогла мне дописать свою пьесу. Сказать по правде, я полагал, что после всех произошедших событий, мне не удастся завершить свой труд.

– Жаль только, что его так и не покажут на сцене, – вздохнула Фрида.

Филипп достал из сумки свою пьесу. Мятые страницы молчаливо глядели на писателя. Какой же кошмар. Никто и впрямь не увидит моей работы.

– Нам надо ехать, – повторил Рене.

– Ты прав, – согласился Лавуан.

Оба француза двинулись в сторону выхода, как вдруг услышали недовольный голос немки:

– Мсье Лавуан! Я еду с вами! Не для того я ходила сюда изо дня в день, чтобы обрести Ваше присутствие на несколько минут, и затем вновь навсегда потерять!

Голос Фриды звучал твердо и четко. Она не потерпит отказа.

– Хорошо, Фрида, – кивнул Филипп. – На нас всех вполне хватит места. Идемте же.

Троица быстрым шагом покинула здание, не попрощавшись с хозяйкой, не пожелавшей выходить из своей комнатушки. Они направились к краю здания на пересечение с соседней улицей, где оставил свой экипаж Рене. Мальчик сильно волновался за целостность оставленной им на произвол судьбы повозки, потому спешил куда больше остальных. К счастью, с брошенной телегой и лошадью было все в порядке, что удивительно в столь большом городе.

– Слава Богу, – взмолился Рене в благодарностях вездесущему.

– Слава добрым французским горожанам, – поправил его Филипп.

Путники сели на козлы. Втроем было куда теснее и неуютней: пусть Фрида и была весьма миниатюрна, места она занимала достаточно для создания дискомфорта всем присутствующим. Тем не менее, никто из мужчин, прекрасно помня реакцию девушки на пренебрежительное отношение к своей персоне, не стал лишний раз возмущаться обстоятельствам. К тому же, наш писатель, по своему обычаю, был целиком и полностью погружен в свои мысли, едва уделяя внимание окружающему миру. Его донимала мысль о невозможности рассказать публике о своей важной, по мнению Лавуана, работе. Почему мир увидит МОЮ работу в интерпретации какого-то наемного бездаря? Как так вышло, что столь захватывающая пьеса, одна из лучших, что выходила из-под моего пера, никогда не доберется до большой сцены? Почему этот мир столь несправедлив? И ведь речь же не только про меня и мои чувства – черт с ними! Обычный горожанин никогда не сможет насладиться прекрасно поставленным спектаклем! Ему останется только довольствоваться той нелепостью, что выдают за сценарий! В порыве собственной гордыни, Филипп развернул повозку на ближайшем повороте и стал удаляться от рынка в сторону театра.

– Мсье Лавуан, я полагала, что вы приехали на рынок, – заметила Фрида. – Вы повернули в обратную сторону, – данное замечание встревожило Рене.

– Да, нужно решить еще один важный вопрос, – ответил Филипп. – Это не должно занять много времени.

Проехав по прямой дороге, и дважды повернув, телега очутилась на улице, выходящей на театральную площадь. Именно здесь немка и поняла место назначения путников:

– Мсье Лавуан, не стоит Вам показываться в театре! Мсье Гобер этим будет явно недоволен! Никто не ждет Вас там, каким бы важным человеком до всех недавних событий Вы ни были! Прошу, мсье Лавуан, давайте поедем на рынок!

– Да, давайте же поедем на рынок! – истерично поддержал Рене.

Филипп не внял мольбам спутников и продолжил движение в сторону бывшего места работы. Театральная площадь в это время суток была полна любителями погулять без должной причины. Они ходили взад и вперед, непрерывно общаясь, занимая тем самым свой досуг. Филипп предался бы мысленным укорам по отношению к таким людям, но все его внимание занимала сложная и важная речь, которую он готовил для мсье Гобера. Я объясню ему все как есть. Скажу, что дописал, что готов предоставить финальный материал, что актеры согласны с моей версией пьесы – уверен, они поддержат в нужную минуту. У директора просто не будет шанса парировать мои доводы! Мой писательский вес слишком высок, чтобы оставлять меня без внимания.

Повозка остановилась прямо у входа. Жестом Филипп показал Рене и Фриде не следовать за ним, а найти место для повозки. Мальчику не понравилось новое задание, точь-в-точь похожее на старое, но он подчинился и принялся отгонять лошадей прочь с площади. Фрида же, не усидев на месте, ринулась за уходящим в большие двери театра Лавуаном.

Театр, по своему обыкновению в это время суток, пустовал. Несколько энтузиастов, периодически бывавших на репетициях перед большим концертом, впрочем, бродили туда-сюда в надежде выцепить какого-нибудь актера из труппы, дабы провести непринужденную беседу, приобщившись тем самым к высокому искусству. Пробираясь между несколькими зеваками, заслонявшими проход к концертному залу, Лавуан сильно ругался на французского человека, проклиная его навязчивость и бестактность. Фрида пыталась не отставать: Филипп то и дело слышал ее крики, доносящиеся где-то позади. Мозг писателя машинально игнорировал реплики немки, считая их совершенно бессмысленными в данной ситуации.

Наконец, Лавуан вошел в большой зал. Помещение ничуть не изменилось с момента последнего посещения писателя, чего нельзя было сказать о последнем. Небольшие группы людей, сидевших кучками по всей площади зала, были хорошо знакомы Филиппу – когда-то он даже имел удовольствие вести с ними светские беседы – но сейчас именитого писателя едва ли можно было легко узнать. Одна лишь длинная борода, скрывавшая под собой половину худого лица, не давала возможности признать в Лавуане Лавуана.

Не успел Филипп дойти до кулис, как навстречу ему вывалился в своем нелепом железном костюме Жак Трюффо. Писатель не хотел останавливаться. Беседа со старым знакомым быть может и была бы приятной, но заняла бы уж больно много столь необходимого времени.

– Мсье Лавуан, – раздался голос из трубы. – Как давно мы не виделись! Где же вы изволили пропадать? – Жак полез обниматься. Костюм, помимо очевидной тяжести и громоздкости, имел еще и неприятный запах грязи и пота. Очевидно, Жак не изменяет своим принципам…

– Добрый день, Жак, – поддержал приветствие Филипп. – Удивлен, что ты так быстро сумел меня узнать. Большинству – да и мне самому – это удается с трудом.

– Глупости, мсье Лавуан, – с лязгом наручей отмахнулся Жак. – Как настоящий актер, я сразу вижу истинный облик человека, вне зависимости от маски, которую он решил на себя натянуть. За бородой мудреца я вижу все того же Филиппа – гениального писателя и деятеля искусства!

– Лестно, лестно, – улыбнулся писатель. – Жаль только, что мудрости мне эта борода нисколько не прибавляет, – Филипп откашлялся. – Не знаешь где мне найти мсье Гобера?

– Директор у себя, – ответил Трюффо. – Не принимает, правда, никого. Говорит, ему перед премьерой все докучают ненужными расспросами. Все хотят узнать побольше про Вашу пьесу. Ждут большого успеха на открытии. Думаю, Вас можно поздравить с успехом!

– Не я дописывал пьесу, Жак, – грустно ответил Филипп. – Чем заканчивается ваш спектакль?

– Как чем? – недоумевал актер. – Разумеется счастливой развязкой. Злодеи наказаны, героиня счастлива и выходит замуж, а страна спасена.

Какой ужас!

– Мне нужно срочно передать Гоберу оригинальную пьесу! – вскрикнул Лавуан. – Никто не должен видеть этот ужасный финал, наспех собранный писателем-недоучкой! Публика будет в ужасе от этого…

– Не могу согласиться, дорогой друг, – голос по ту сторону шлема стал значительно тише и ниже. – По правде сказать, народу понравилось увиденное. Мы провели несколько предварительных показов на той неделе – пригласили сначала избранных зрителей, затем зрителей поизысканней, потом и вовсе раздали билеты случайным образом.

– И что, всем понравилось? – недоумевал писатель.

– Первая группа ушла в восторге, – отвечал Жак. – Но мсье Гобер сказал, что полагаться на мнение постоянных зрителей особо не стоит. Да, приятно, мол, что они оценили постановку, но они ровно в таком же ключе говорили и об остальных наших работах. Здесь едва ли удастся разузнать наверняка хорошая постановка или нет. Поэтому директор пригласил публику поважнее, в том числе и театральных критиков.

– Критики должны были догадаться, что перед ними наглая подделка, – вставил Филипп.

– Может они что-то и поняли… Во всяком случае, многие отмечали разный стиль повествования в начале и последней трети пьесы.

– Ну вот же! Умные люди!

– Но если прочитать печатные отзывы, коими уже пестрят все важные городские газеты, то стоит отметить, среди них нет ни одной отрицательной рецензии. Все, как один, хвалят постановку за самобытность, смелость и славное завершение истории. Особенно отмечают важность проблематики места женщины в обществе, что отдельно отметило общество суфражисток. Говорят, даже из Америки пришло благодарственное письмо, от такого же общества борьбы за права женщин. В целом, мсье Гобер доволен результатом. Как, впрочем, и я.