Простонародные рассказы, изданные в столице

Безвинно казненный Цуй Мин

Сообразительность, живость ума
людям от Неба дана;
Глупость, не вникшая в сущность вещей, —
сколь ненадежна она!
Ревность начало берет неизменно
в линии тонких бровей;
В пору копья и меча возникает
вольных речей глубина.
Желтой реки на Изгибе-Девятке[220]
много опасней сердца;
Скрытая латами в десять слоев,
злоба в лице не видна.
Нас заставляют вино и красотки
дом и страну погубить;
Скрытая правда в «Истории»[221], в «Песнях»[222]
нас не обманет одна.

Единственное, что можно обнаружить в этом стихотворении, — предупреждение о подстерегающих нас бедах.

Дороги в мире тесны и узки,
сердца людские неизмеримы;
Великий Путь призывает в дали,
людские чувства в мелочах тонут.
То хлопоча, а то притаившись,
все ставят выгоду главной целью;
Но только глупо и бестолково
одни несчастия навлекают.
Семью хранят, о себе пекутся,
и средств находят десятки тысяч.

Вот почему в древности люди говорили:

Суровость рождает всегда суровость;
веселье рождает всегда веселье.
Между суровостью и весельем
всего пригоднее осторожность.

В этом рассказе как раз и пойдет речь о том, как некий господин был убит сам, погубил свою семью и стал причиной гибели еще нескольких людей лишь из-за того, что пошутил, будучи пьяным. Но сначала я приведу другую историю, которая будет вступлением к основной.

В годы правления Юань-фэн[223] нынешней[224] династии жил молодой студент Вэй, по имени Пэн-цзюй, по прозванию Чун-сяо. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, он женился на девушке, прелестной, словно цветок и яшма. Не прошло и месяца, как настало время весенних экзаменов[225]. Вэй простился с женой, собрал свои вещи и отправился в столицу[226] сдавать экзамены. Перед разлукой жена сказала ему:

— Получишь ли должность чиновника или не получишь, возвращайся скорее. Помни о нашей любви.

— Мои способности зовут меня к заслугам и славе, — ответил Вэй. — Не тревожься обо мне.

Расставшись с ней, он отправился в путь и прибыл в столицу. И действительно, он сразу выдвинулся: оказался девятым в числе самых лучших, получил должность в столице, блестяще начал карьеру. Естественно, он сразу же написал домой письмо и отправил его с человеком, которому поручил перевезти свою семью в столицу. В письме он сначала сказал о погоде[227] и описал, как получил должность чиновника, а в конце в шутку добавил: «Поскольку в столице некому заботиться обо мне, я взял наложницу. Я с нетерпением жду, когда ты приедешь ко мне, чтобы нам вместе наслаждаться почетом и роскошью».

Слуга взял письмо и все необходимое для дороги и отправился в путь. Он прямиком явился в дом господина, встретился с его женой, поздравил ее, затем вынул письмо и вручил ей. Госпожа распечатала его и, прочитав последнюю фразу, сказала слуге:

— Господин оказался таким неблагодарным! Не успел он получить должность чиновника, как взял вторую жену!

— Когда я был в столице, я ничего подобного не заметил; мне кажется, господин пошутил, — ответил слуга. — Приехав в столицу, вы узнаете все доподлинно, а пока не нужно беспокоиться.

— Если так, — сказала жена, — я не буду принимать это всерьез.

Так как сразу не оказалось подходящей лодки, она, готовясь в дорогу, в то же время подыскала оказию и прежде всего отправила в столицу письмо, чтобы муж не беспокоился. Человек, с которым она переслала это письмо, прибыл в столицу, разузнал, где ему найти недавно сдавшего экзамены Вэя, и отдал письмо. Вэй угостил посланца вином и закуской, затем тот ушел, и больше о нем речи не будет.

Рассказывают дальше, что Вэй, получив письмо, распечатал его и увидел, что там нет никаких лишних слов и сказано только: «Ты в столице взял себе наложницу, а я здесь нашла себе нового мужа; когда-нибудь мы вместе приедем в столицу». Прочтя это, Вэй понял, что его жена тоже шутит, и не придал этому большого значения. Но не успел он еще спрятать письмо, как ему доложили, что его пришел навестить один из студентов, державших экзамены вместе с ним. На подворье для сдававших экзамены Вэй занимал лишь одну комнату, у него не было здесь, в отличие от дома, отдельной приемной; а пришедший был в хороших отношениях с Вэем, да к тому же знал, что у него здесь нет семьи, поэтому он прошел прямо в его комнату и сел. Они поговорили о погоде, и через некоторое время Вэй поднялся и ненадолго вышел. Между тем гость стал рассматривать бумаги у него на столе; он увидел письмо, нашел его очень смешным и нарочно принялся читать вслух. В это время вернулся Вэй, и, застигнутый врасплох, он смутился, покраснел и объяснил другу:

— Это все пустяки. Я пошутил над ней, и она в шутку написала это.

— Однако такими вещами не шутят, — смеясь, ответил гость, попрощался и ушел.

Этот человек был молод и любил поболтать. Он сразу же рассказал о письме всем приехавшим в столицу на экзамены. Нашлись и такие, которые из зависти к Вэю, успешно выдержавшему экзамены несмотря на молодость, довели эту новость до высоких инстанций, представив ее как всему городу известную историю. При этом они добавляли, что Вэй слишком молод и несерьезен, чтобы занять столь важный пост, для которого требуется человек высоконравственный, и что его следует понизить в должности и назначить на службу вдали от столицы. Вэй негодовал, но ничего не мог поделать. В конце концов он так и не преуспел в чиновничьей карьере, погубив свое прекрасное, как парча[228], будущее из-за пустяка. Вот как одна шутливая фраза может лишить высокой должности.

Сегодня я расскажу еще об одном человеке, который тоже только из-за шутки, брошенной спьяну, погиб сам[229] и погубил еще несколько человек, которые были втянуты в это дело. Они лишились жизни, хотя никакой вины за ними не было. А почему? Вот как говорится об этом в стихах:

Дороги в мире круты и узки,
все плачут на этом свете,
И люди, стоящие в стороне,
напрасно смеются над этим:
Взгляните на белые облака —
они не имеют сердца,
И все-таки их за собой увлек
порывистый буйный ветер.

Рассказывают, что при императоре Гао-цзуне[230], когда столица была перенесена в Линьань, пышности и роскоши, богатства и почестей было не меньше, чем в прежнем государстве со столицей в Бяньцзине. Там, в новой столице, слева от моста Цзяньцяо, жил некий господин, по фамилии Лю, по имени Гуй, по прозванию Цзюнь-цзянь. Предки его были людьми состоятельными, но когда имущество перешло в его руки, оказалось, что судьба не была к нему благосклонна. Сначала он учился, потом, чувствуя, что у него здесь, того и гляди, ничего не получится, переменил профессию и занялся торговлей. Однако, подобно тому как не может быть хорошим монахом человек, вступивший на монашеский путь в зрелом возрасте[231], он не преуспел в торговом деле, к чему у него, тем более, не было природных данных, а потому не только не нажил богатства, но и свое потерял. В конце концов он оставил свой большой дом и снял маленький, в две или три комнаты. Еще в молодости он женился на девушке по фамилии Ван. Они уважали и почитали друг друга. Но так как у них не было детей, то господин Лю вскоре взял вторую жену, по фамилии Чэнь, дочь торговца печеньем. В семье ее стали звать Второй сестрицей. Это произошло еще до того, как Лю совсем разорился. Все трое жили в любви и согласии, и в доме не было никого постороннего. Лю Цзюнь-цзянь был мирным и кротким человеком, земляки любили его и почтительно говорили ему: «Господин Лю, судьба тебе пока не благоприятствует, дела твои идут плохо, но пройдет некоторое время, и для тебя обязательно наступят счастливые дни». Однако это были только добрые пожелания, а откуда он мог ждать хоть малейшей удачи? Он печально сидел у себя дома и уже ни за что не мог приняться.

Рассказывают, что однажды, когда господин Лю скучал дома без дела, к нему пришел семидесятилетний слуга его тестя, старый Ван.

— По случаю дня своего рождения наш старый господин приказал мне зайти за вами и вашей женой и проводить вас к нему, — сказал слуга.

— Я в такой тоске провожу день за днем, что забыл даже о дне рождения тестя, — ответил господин Лю.

Затем он с первой женой собрал необходимые вещи, связал в узел, и старый Ван понес его на спине. Второй сестрице они велели остаться стеречь дом.

— Сегодня мы не сможем вернуться, но завтра вечером придем обязательно, — сказали они и ушли.

Они прошли больше двадцати ли и наконец пришли к дому господина Вана. В этот день за столом было много гостей, поэтому зятю было неудобно жаловаться тестю на свою бедность. Поговорили лишь о погоде. Когда все разошлись, тесть оставил зятя ночевать в комнате для гостей.

С наступлением дня тесть пришел к зятю и сам начал разговор.

— Зять, тебе нужно иначе вести свои денежные дела, — сказал он. — Говорят ведь: «Если человек не работает, а только ест, то и гора, у которой он сидит, может исчезнуть, и земля, на которой он стоит, может провалиться»[232]. И еще: «Глотка глубока, как море, а дни и месяцы быстры, как ткацкий челнок»[233]. Ты должен подумать о каких-нибудь надежных доходах. Моя дочь отдана тебе на всю жизнь; мы надеялись на достаток в еде и одежде, а разве она может довольствоваться тем, что у тебя есть сейчас?

— Все верно, но неужели вы, мой уважаемый тесть, не можете понять того, что выражено в пословице: легче подняться на гору и поймать тигра, чем начать жаловаться другим на свою бедность? — сказал со вздохом господин Лю. — При теперешнем моем положении кто, кроме вас, пожалеет меня? Мне остается лишь по-прежнему бедствовать. Просить помощи у других — только утруждать себя понапрасну.

— Я не в обиде на тебя за эти слова! — сказал тесть. — Но глядеть на вас равнодушно я не могу. Сегодня я дам тебе немного денег. Тебе их как-нибудь хватит, чтобы открыть лавку с предметами первой необходимости[234], и тогда вы сможете жить на доходы с нее. Разве это не хорошо?

— Я тронут вашей добротой и вниманием, — ответил господин Лю. — Что может быть лучше?

После обеда тесть вынул пятнадцать связок монет[235] и отдал господину Лю со словами:

— Возьми пока эти деньги и приготовь все, что нужно, чтобы открыть лавку. Когда начнешь торговать, я дам тебе еще десять связок. Твоя жена пусть останется здесь на некоторое время. Когда же ты откроешь лавку, я сам провожу дочь к тебе и заодно поздравлю тебя. Что ты скажешь?

Господин Лю долго благодарил тестя, затем взвалил деньги на плечи и сразу же ушел. Когда он пришел в город, давно уже наступил вечер. Ему пришло в голову, что один его знакомый, мимо дома которого он проходил, согласился бы быть посредником в торговых делах и, конечно, хорошо было бы с ним посоветоваться. Когда он постучал к нему в дверь, хозяин откликнулся, затем вышел и с поклоном спросил:

— Чему я обязан вашим посещением? Вы хотите мне что-то сказать?

Господин Лю по порядку изложил суть дела. Тогда тот человек ответил:

— Я сейчас дома и не занят. Если я могу быть вам полезен, я охотно помогу.

— Это очень хорошо, — сказал господин Лю и сразу же заговорил о своих торговых планах.

Хозяин оставил господина Лю у себя, достал чашки, тарелки, и они выпили по нескольку чашек вина[236]. Господин Лю не умел много пить; он сразу почувствовал, как у него все поплыло перед глазами, попрощался и сказал: