Филе пятнистого оленя

— Вы хотите, чтобы мы сделали это втроем?

И сразу встаю, как только она выдавливает нерешительно после долгой паузы:

— Может быть, пройдем в спальню?

И еле сдерживаюсь, чтобы не заметить язвительно: «Может, лучше сделаем это прямо здесь?..»

— О-о! — с деланной восторженностью произносит он, входя в спальню и видя на узенькой кровати — как они, интересно, помещаются на ней вдвоем? — меня, бесстыдно-голую, откровенно разметавшую упругое тело поверх одеяла. Я в самой соблазнительной позе из всех, которые знаю, но на них, кажется, она не действует. Тем более что он после своего дурацкого «о-о!» тут же испуганно оглядывается на жену.

Я лежала тут одна минут десять. Она привела меня и ушла, и я разделась и легла. Рассматривать особо было нечего — все так же скромненько и убого, как и на кухне и во второй, проходной комнате. Так что я лежала и думала о том, что они, видимо, давно уже решили заманить меня в свою постель. Когда-нибудь, когда подвернется удобный случай. А он вдруг подвернулся сегодня — и потому даже ее муж, пригласивший меня, был к этому не готов. Но решил, видно, что другой оказии может не представиться — а может, рассчитывал на отказ. А она, от которой исходила инициатива — я была уверена, что идея ее, она тут была лидером и вождем, — тем более не ожидала меня увидеть.

Я думала о том, зачем им это надо. Они не были похожи на людей, затаскивающих на супружеское ложе молоденьких девочек, — я стопроцентно была у них первой. Так зачем? Чтобы освежить собственные сексуальные отношения, использовав меня? Или она хочет посмотреть на него с стороны? Или она фригидна и хочет научиться чему-то у такой явно развратной девицы, как я, хочет что-то увидеть, что-то попробовать, чтобы поддержать гаснущий интерес мужа? Или хочет проверить, насколько сильна его тяга к другим женщинам?

Я решила, что первый ответ был самым верным. Им просто стало скучно вдвоем, обыденно, и серо, и неинтересно — и она первая это поняла. Поняла, что дальше будет так же, даже хуже. Поняла, что она стареет и, если не изменить что-то сейчас, потом будет поздно.

И вот она пришла к выводу, что им нужна молоденькая девочка — которая поделится с ними своей молодостью и свежим телом, через которую они заново откроют самих себя, вернут угасшие эмоции и чувства. Девочка уйдет — наверняка осчастливленная вниманием столь взрослых, опытных и богемных людей, — а они останутся. Они новые, помолодевшие, наполнившиеся влечением друг к другу.

Оно показалось мне любопытным, мое открытие. Хотя мне сложно было поверить, что в их постели когда-то происходило то, что происходит в постелях тех мужчин, в которых оказываюсь я. И я была совсем не против их намерения использовать меня — они были не первыми, кому приходила в голову эта идея, но в действительности это я использовала всех. Брала то, что мне надо, и уходила — оставаясь равнодушной и холодной, подходя к сексу как к эксперименту, участвуя в нем телом, но не душой.

А они все не шли, только голоса доносились, ровный такой шепот, — и вот наконец появились. И он издал свой дурацкий возглас — явно искусственный — и замер в дверях. А она обогнула его, и обошла кровать, и легла рядом со мной — все в том же потертом голубом халате, который запахнула еще плотнее. Лишь рыхлая белая нога высунулась, с ногтями цвета слоновой кости, не слышавшими слова «педикюр».

Я протянула к ней руку, коснувшись дряблой груди через одежду, — но она резко отстранилась, едва не свалившись на пол, показывая мне всем своим испуганным видом, что ей это не надо. Идиотизм ситуации, которая вдруг показалось мне понятной и даже забавной, вернулся — и я лежала и наблюдала, как раздевается ее муж. Робко и неловко, отвернувшись от нас и глядя в окно, словно видит там что-то ужасно интересное, — и как бы невзначай снимая с себя на удивление многочисленные предметы одежды. И наконец он заставил себя отвернуться от окна — и, прикрыв рукой что-то незначительное, пошел к постели и лег так, что я оказалась между ними.

Какое-то время мы лежали неподвижно и молча. Я предприняла еще одну попытку сыграть знакомую роль — потянулась сладко всем бесстыдно-голым, сластолюбивым телом, чуть застонав. Но они не среагировали — пугливые, нерешительные, не знающие, что делать дальше, людишки, мнящие себя развратниками. Не скажи я ей на кухне, что все поняла и на все согласна, мы бы так и сидели там. А теперь что — я их насиловать должна, что ли?

Я снова потянулась к ней — и она не отстранилась на сей раз, она просто мягко подтолкнула меня к своему мужу. Мы оказались с ним лицом к лицу — и тут он мне улыбнулся. Робко так и в то же время весело — вот, мол, попали мы, а?

Мне начало все это надоедать. Я решительно протянула руку вниз, отводя его кисть, вцепившуюся в собственное достоинства, которое скорее следовало считать недостатком. И так по-медсестрински начала массировать спящий орган — а потом развела ножки и потянула владельца этого органа на себя. Прозаично и банально — но что делать, если моя тонкая игра оставляла их равнодушными?

Он сел между моих ног, поглаживая себя, виновато улыбаясь, извиняясь за отсутствие эрекции. Я ощутила, как во мне нарастает возмущение — меня хочет столько мужчин, приятных, хорошо одетых, видящих во мне красивую эротичную женщину, а я лежу тут перед этим старым бесполым придурком, бледнотелым и бесплечим, морщинистокожим и неожиданно жирнобоким. У которого вдобавок ничего не стоит. Мне захотелось встать и уйти — но я не привыкла так поступать, мне надо было довести дело до конца. Хоть до какого-нибудь.

А к тому же мне все еще было любопытно. И еще я понимала, что он стесняется ее. И я призывно улыбнулась ему, пошире разводя ножки, притягивая тем, что находится между ними, его взгляд. И шепнула хрипло:

— Я так вас хочу…

Он вошел в меня наконец. Долго дергал там себя и наконец вошел чем-то полутвердым. И ни с того ни с сего начал играть роль искушенного в сотнях постельных битв донжуана — и двигался медленно и якобы чувственно, прикрыв глаза и притворно постанывая.

Но я видела, как он косится на жену, — и заметила из-под прикрытых век, как он тянет к ней руку, как бы показывая, что они вместе, как бы напоминая, что именно вдвоем они хотели получить удовольствие, приглашая меня. Но она убрала свою руку подальше — и сейчас механически поглаживала ею мое плечо, обозначая участие в процессе.

Я испугалась, что он ослабнет, и решила подыграть. Шептала бессвязные слова страсти, просила не останавливаться, разве что ногтями в спину его не впивалась, опасаясь, что с ним от неожиданности может приключиться инфаркт. Мне хотелось кинуться на нее, преодолеть ее сопротивление и оказаться у нее между ног, подставляя ему попку, — или сесть ей На лицо и потянуться к нему ртом. Пусть это будет по-настоящему ярко и необычно, пусть запомнят этот акт, как запоминают меня все мои любовники.

Но я подавила это желание. Сказав себе, что они ведь неискушенные абсолютно, они, наверное, делали это десять раз за всю свою долгую совместную жизнь, и неизменно в темноте и под одеялом — и откуда им знать, как это должно быть между теми, кто знает, и умеет, и чувствует. Они наивны и невинны — и ни к чему их пугать. К тому же они ведь соблазнители, а я как бы соблазняемая — и ни к чему меняться ролями, когда съемки близятся к концу.

Хорошо, что я ничего не стала предпринимать. Потому что образ донжуана ему оказался не по плечу. Он вдруг задвигался все быстрее и быстрее, подогреваемый мной, задышал часто, и я поняла, что он сейчас кончит — видимо, во время редких совокуплений с женой он так же быстро кончал в нее, через пару минут после старта, и стоит ли удивляться, что секс им приелся?

Мне не нужна была его сперма во мне — и я рывком подалась назад, заставляя его выскользнуть из себя. Он замер недоуменно и неуклюже пополз на коленях к моей соседке. И гордо навис над ней, явно требуя ртом доделать то, что я не доделала другим местом.

Я почувствовала, как она напряглась. И чуть повернула к ней голову, видя, что она растерянна. У них точно никогда не было такого — орального секса в смысле, — а он распалился и об этом забыл. А может, решил, что раз уж они стали такими развратниками, то пусть жена осуществляет то, чего ему так давно хотелось от нее, но что она неизменно отказывалась осуществить.

Я заметила, как она отворачивается. Не сомневаюсь, что, не будь меня, она бы жестко послала его подальше — но при мне не могла. И, видя, что он не уходит, что он не уйдет, пока не получит свое, опасливо открыла рот и потянулась к нему навстречу. Мне показалось, что лицо ее перекосила гримаса брезгливости — она делала это впервые, и ее мутило от того, что она делала.

Я не видела, что происходит — он был слишком мал, ей слишком близко пришлось к нему наклониться, и она закрыла мне обзор. Но по характерным звукам ясно было, что она давится, — для того чтобы сделать мужчине минет, все же требуется хотя бы минимальная подготовка. Идиотская сцена и так лишена была красоты и романтики — но можно было хотя бы попытаться закрыть глаза и представить себе нечто иное. А теперь, когда включили звук, это было уже невозможно.

Она бессильно откинулась наконец — и по его торопливым движениям я поняла, что он дергает себя рукой. Вот это он делал не впервые — потому что уже через минуту застонал комично и тяжело повалился на нее, каменнолицую, недовольную, похоже, разочарованную. И по невидимому экрану побежали короткие титры.

— Иди в душ!

Он подскочил, подброшенный ее командой, съежившись сразу, мелкими быстрыми шажками выходя из спальни.

Я подумала, что она специально отослала его — что ей хотелось сделать это втроем, но потом она засмущалась присутствия мужа и сейчас отправила его в ванную, чтобы остаться наедине со мной. Я нежно погладила ее по щеке, придвигаясь ближе, готовая доиграть свою роль, дать ей возможность целовать меня там, внизу — или самой довести ее до оргазма губами и языком.

Я слишком хорошо о ней думала. Она неуклюже рванулась от меня, и разъехавшиеся полы халата обнажили густо заросший лобок и мучнистые ляжки. А еще через мгновение она уже была у дверей.

— Может быть, вы хотели, чтобы я сделала вам приятно?

Она замерла испуганно, а потом суетливо изобразила подобие улыбки.

— Нет-нет, Анечка, что вы! Все было очень хорошо, спасибо…

И я осталась одна…

Еще минут через десять я, полностью одетая, поправляла косметику в пустом коридоре. Хозяева сидели на кухне, откуда доносились выдающие присутствие людей звуки — стук тонкой водяной струйки о дно раковины, звяканье чашек. Шепота слышно не было — они молчали. Что ж, им было о чем помолчать.

Я нарочито громко кашлянула, привлекая к себе внимание.

— Анечка, хотите чаю? — крикнула она из кухни, не выходя ко мне, вполне очевидно, не желая меня видеть. Стесняясь не меня — но себя, своей убогости, неопытности, зажатости, закомплексованности. Своей несвободы — с которой она прожила всю жизнь и с которой, как ей, наверное, стало сейчас понятно, она и умрет.

— Нет, спасибо, — отозвалась я вежливо, протягивая руку к нехитрому замку. Колеблясь, потому что немного неудобно было вот так уходить и я рассчитывала, что кто-то из них все же выйдет проводить меня. В конце концов, я сыграла свою роль — и их вина в том, что они не смогли сыграть свои, самими же выбранные, под себя написанные.