Баллада о лжецах

Чем заканчивается война

Двадцать второй год Четвертой Эпохи прославился как Год, в который ничего не произошло. Стране больше не грозили ни голод, ни лихорадка, ни разруха — ничего. И за это стоило выпить. Эльфийская бурда развязывала язык еще похлеще эреборского пива, эреборское пиво тоже добавляло тумана в голову, и Три Охотника, собравшись за дубовым столом в самом грязном трактире Минас-Анора, не следили за словами. Фарамир от приглашения почтительно отказался.

— Это ведь мы с Фарамиром придумали, — начал Арагорн. — Составили указ о перенаселении народов...

— Каком переселении? — скорее из пьяной осторожности, чем из любопытства спросил Гимли.

— Разрешили основывать поселения на территории Гондора всем, кто пришел в страну искать крова. И освободили от вассальской клятвы тех, кто захотел Гондор покинуть. Решение опасное, но иначе кто бы так скоро отдал тебе часть Итилиэна, Леголас?

— Скоро? — певуче протянул эльф. — Согласен. Мне всегда казалось, что вы зря считаете двадцать лет столь большим отвременьем.

— Сроком, Леголас, сроком. Ты мне лучше вот что скажи, — Гимли ударил кулаком по столу. — Как давно ты знал, что нам потребуется этот указ?

— Простите меня, друзья мои, — торжественно произнес Арагорн. — Леголас, помнишь, я написал тебе с просьбой о помощи? — Эльф легко кивнул. — Я не забывал о твоем щедром предложении крепкого слова, крепкого плеча и крепкого вина, но я не мог просить тебя оставить Зеленолесье и вытащить Гондор из болота. Поэтому я надеялся, что ты решишь так сам.

— И что заставило тебя думать, что я так решу? — вкрадчиво спросил Леголас.

— Твой ответ пришел спустя пять дней: ты уже был в пути.

— Я понимаю.

— А я не понимаю! — взорвался Гимли. — Мне ты письма не отправил. Может, ты решил, что столице лучше выглядеть так, будто ее развалит дуновением ветра?

— Я знал, что Леголас тебе напишет; попросив о помощи и тебя, я бы вызвал подозрения у столь мудрого гнома, — Арагорн усмехнулся. Гимли расхохотался и толкнул эльфа локтем в бок:

— Эк выдумал! Славно мы его, правда же?

Эльф оперся локтями о стол.

— Друг Арагорн, помнишь, как я дуб в комнатах выращивал?

— Помню. Я тогда и решил окончательно...

— Это я решил, мой друг, — эльф обреченно покачал головой и звякнул по столу тремя монетами. — Твоя взяла, Гимли.

— Я понимаю, — пробормотал Арагорн, стало тихо, в голове посветлело.

— Мир нас испортил, — изрек наконец Гимли и постучал кружкой по столу. — Определенно. Были бы на войне, так бы и выложил нам как на духу: так, мол, и так, стена снесена, враг прорвался и сейчас снесет тебе голову. А ты что? "Господа любезные, если вас не затруднит, навестите нас и прихватите с собой секиры — в птиц покидать или во что покрупнее". Тьфу!

— Тьфу! — хором подхватили все. Снова стало тихо.

— Гимли, Леголас, — Арагорн понизил голос. — Что вам предложило Кольцо?

Леголас с Гимли переглянулись.

— Уверен, гномов не нужно соблазнять сладкими словами, им только покажи какую побрякушку, — нараспев произнес эльф, глаза его смеялись.

— Верно-верно, а эльфам только начни рассказывать про звезды и деревья, так те и слушать не станут, что за завитушками этими прячется, сразу на все согласятся, еще и лишнего наобещают, — подначил Гимли.

— Не скажи, друг Гимли, — порывисто возразил эльф. — Право же, Кольцо совершило непростительную ошибку, рассказав мне, как ярок Эарендиль в третьем месяце; ему стоило лишь напомнить мне, кто его выковал, и я бы не справился с желанием собственными глазами увидеть творение того безумца, что завел дружбу с гномом!

— Так вот почему тебя так поразили врата Кхазад-Дума! — Гимли стукнул кулаком по столу.

— Сказал тот, кто сам даром что муху не проглотил!

— Леголас, — прервал эльфа Арагорн, — я слышал, Зеленолесье теперь свободно от зла.

— И нет лесов зеленее, — торжественно склонил голову эльф, яростно сверкнув глазами.

— Нет, мой друг, — согласился Арагорн. — Гимли, спокойно ли в Эреборе?

— Юный Торин, краснеющий при одном взгляде на мою красавицу-сестру, хоть она и старше на пятьдесят лет — и не смейся, старик ушастый! — теперь Торин Камнешлем и король моей драгоценной горы. Спокойно ли в Эреборе? Друг мой, я не был так уверен, что от Одинокой горы останется лишь груда камней, даже тогда, когда к нам шастал тот шепелявый хмырь! Но когда в Эреборе спокойно, это не Эребор, — удовлетворенно закончил Гимли и приложился к пятой кружке.

— В Гондоре теперь тоже спокойно, спасибо вам, — Арагорн — король Элессар — усмехнулся в бороду. Кольцо просчиталось лишь раз: хранители получили желаемое сами. Его друзья выиграли свою войну; он сам будет побеждать в своей день за днем. И первая битва уже выиграна — вчетвером... впятером.

— Спи спокойно, Боромир.

Воистину мудр Эру, давший каждому голосу свою мелодию в общей Песне. Мудра и простая ткачиха, острым взглядом выхватывающая среди многоцветья ниток именно ту, с которой предстоит начать шитье. Мудр был и король Элессар, и не красивыми речами или громкими победами, а тем, что каждому в его правление находилось место в Гондоре.

Первого марта сто двадцатого года Четвертой Эпохи король Элессар умер. До смерти короля из собранного им странного совета уже ушли старик Имрахиль, смелая Эовин и верный Фарамир. После смерти Элессара Арвен Ундомиэль, Вечерняя звезда, отправилась на Керин Амрот, где и обрела покой. Эльф Леголас и гном Гимли, как рассказывают, ушли за море.

Занявший место Элессара Эльдарион, сын эльфов, помнил своих учителей и правил уверенно и мудро, однако не стяжал военной славы и не ославил свое время ни одной войной.

Имен его сыновей и внуков уже не вспомнит даже самый древний летописец: старые сказания были позабыты, и дети росли смелее воспитавших их отцов. Ржавые мечи были извлечены из оружейных. Барабаны ударили в глубине.