Баллада о лжецах

Когда городу дают новое имя

Двадцать первое вирессэта(1) первого года Четвертой Эпохи вошло в историю славного Гондора как День, в который ничего не произошло. Король Элессар с самого восхода солнца пребывал в прескверном настроении, однако отчет о состоянии страны выслушал со всем вниманием, правда, не в отведенных для подобных встреч покоях, а на утренней прогулке — если, конечно, так можно было назвать рваный шаг от северной стены первого яруса до южной — третьего.

— Государь, положение дел на сей день таково...

Фарамир с обязанностями правителя Гондора справлялся примерно — настолько, насколько мог справляться человек, не наделенный королевскими полномочиями. Настроения народа — "переменчивые", запас продовольствия — "скудный", состояние городских стен — "развалины", — все это Фарамир тщательно выведывал, оценивал и исправно рассказывал; как говорят в Гондоре, без всякого соуса: прямо, честно и, Арагорн не стал бы кривить душой, невкусно.

Серый от пепла Белый город раскинулся десятками мощеных улиц. На той, где уже почернел от копоти камень, не так давно трудились кузнецы. Вот измазанный глиной порог пустого дома — жилище гончара. А на главной площади венчали на царство его, короля Элессара, и Арвен, дочь Элронда Полуэльфа. Толпились у стен воины и ремесленники, люди Гондора и Рохана и эльфы Ривенделла, все вместе до земли кланялись отважным хоббитам.

— ... орки пожгли посевы на юго-востоке страны. То самые плодородные земли, откуда на столы поступает около десяти тысяч...

Воистину мудр Эру, давший каждому голосу свою мелодию в общей Песне. Мудра и простая ткачиха, острым взглядом выхватывающая среди многоцветья ниток именно ту, с которой предстоит начать шитье. Не мудр был лишь новоявленный король Гондора.

— ... по верхнему берегу Андуина вспыхнула озерная лихорадка. Дома исцеления переполнены...

Далеко внизу темнели конюшни, откуда не так давно отправились в Роханские степи — к пещерам Хельмовой пади — Гимли с Леголасом. Их последние наставления и не думали покидать и без того тяжелую голову.

— Ты поднимешь страну с колен, — Леголас хлопнул друга по плечу. — Помни, что можно и за уши из трясины вытянуть, если совсем... мутноводье?..

— Болото, — помог Гимли.

— Знать бы еще, где у страны уши, — пробормотал Арагорн. — Верчу клубок, верчу, но до сих пор не представляю даже не то, как его распутать, а сколько в нем нитей.

— Если потребуется крепкое словцо и крепкое плечо — ты знаешь, где меня искать. Я явлюсь, — Леголас непривычно серьезно заглянул в глаза, и Арагорн распрямил спину. — А если еще что покрепче — это уж я сам найду.

— А когда поймешь, что эльфийская бурда утопит в себе лишь этих... тощих, эреборский эль — к твоим услугам, — ворчливо уточнил Гимли. — Ты уверен, парень?

Чистосердечное «нет» повисло в воздухе непроизнесенным.

— Да.

— Что ж... В добрый путь! — Леголас кивнул коротко и даже чуть разочарованно. — Пусть...

— И снова он про свет! Звезды на деревья еще повесить реши, чтоб лес проклятущий не такой темный был, — Гимли дернул эльфа за рукав и внушительно шепнул Арагорну: — Ты Друг гномов. Стены не развалятся.

— Крепки ли стены в Белом городе, Фарамир? — спросил Арагорн, оторвав взгляд от конюшен.

— Крепки, государь Элессар. Стена трескается не первый век; все еще стоит. Но если бы вы спросили меня не о крепости стен, а о том, важны ли трещины для облика города, я бы сказал, что важнее стало бы их отсутствие...

Дослушав Фарамира, Арагорн уже в одиночестве зашагал в сторону цитадели, где пышным цветом цвело Древо Королей. День был холодный, белый камень плакал. Погнутый ясень в расселине качал головой в пооблетевшем венце — вспоминал сожженных заживо братьев. Белое Древо клонило седые ветви к земле; ни листом не отвечало ветру, безмолвное, одинокое, безмятежное.

— Меня ли ждал ты, Минас-Тирит? Потомка Исильдура, некровное дитя Элронда Полуэльфа, предводителя дунэдайн, слугу и соратника Тенгеля Роханского? Так кровь моя — твоя кровь, жизнь моя — твоя жизнь! — Арагорн приветливо раскрыл объятия. — Но тебе мало моих рук, тебе нужны сотни, тысячи...

Белое Древо невозмутимо стояло перед государем, как неверный подданный, уверенный в своей безнаказанности. Король Элессар сплюнул на землю. Холодное солнце смотрело на белые стены города с глубоким безразличием; только ему ничего не было нужно от непутевого короля.

— Ну что ж... В погоню за честным словом! Отныне люди будут звать тебя Минас-Анором, о город солнца, моё обещание, — утвердил король. В то, что новое имя что-либо изменит, он, конечно, не верил, но нужно было решить хоть какой-то вопрос. И, пожалуй, пришло время воспользоваться щедрым предложением и написать тому, кто мог найти слова на любой случай, а если вдруг что не складывалось, а синдарин безнадежно путался с вестроном — и придумать их.

«Леголас, добрый друг,

Звезды сегодня яркие. Выражаю искреннюю надежду, что ты не сгинул в пещерах Агларонда и не сгубил Гимли в лесах Фангорна, а потому Зеленолесье уже приняло тебя как сына.

Здоров ли Великий лес?

В Гондоре все спокойно. Люди устали от войны и теперь искренне радуются миру. Столица переименована в «Город Солнца» , Минас-Анор — первый шаг к благоденствию.

Впрочем, не стану увиливать боле от истинной причины моего письма тебе. После разрушений и бесчинств, учиненных ордами Саурона, страна разваливается, и я не знаю, какую стену подпереть могучим дубом, чтобы остановить беспорядки. Вместо плодородной земли — пепелища. Урожая этой осенью не будет. Люди из окрестных деревень лишены своих домов, и теперь улицы Белого города полны беженцев. Им не найти здесь ни крова, ни занятия, ни хлеба. Ум мой в смятении...

Да осветят звезды твой путь, дорогой друг!

Элессар»

В светлых залах Минас-Анора в час утренней зари тишина была тягучей, терпкой, густой, как туман. В нее хотелось вслушиваться — в шаги, шорохи, звон оружия... хруст бумаги. Птице до лесов Сумеречья лететь пять дней по ветру, коню — десять дней по ровной дороге. Спустя двадцать два пришел ответ, как и положено, написанный на вестроне, однако выведенный совершенно по-эльфийски: витиеватыми буквами.

«Арагорн, рад вести от тебя, пусть и недобра эта весть!

Звезды в эти дни действительно яркие, но уверен, что ни одна не сравнится с красой Ундомиэль.

Благодарю за то, что сохранил память о былом величии моего Дома, пусть навряд видел его в те годы. Увы, оставаться Зеленолесью Чернолесьем еще не одну луну: деревья черны от пожарищ. Знал бы ты, как тревожат душу их стоны...

Позволь дать тебе совет: если хочешь удержать осыпающуюся стену, оплети ее плющом. При всем моем уважении к, — под яростным чирканьем угадывалось «Белому городу», — Городу Солнца, для дуба почвы там скверные.

О, несчастны эдайн, собирающие плоды трудов своих лишь листопадницей(2)! Боюсь, не смогу сказать ничего дельного, к стыду своему, вынужден признать, что все надежды учителя возлагали на моих братьев.

Да будет путь твой светел, а рука — крепка!

Леголас»

В делах государственных рассчитывать на старого друга, всю свою долговечную юность проведшего в лесах, действительно не приходилось: все равно что спросить о черных днях ясный ручей или легкомысленную птицу. Но журчание воды и песня жаворонка дарили успокоение, особенно если не было нужды разбираться в бессмыслице их слов.

Король Элессар устало прикрыл глаза и позвал стоявшего за дверью стражника:

— Передай лорду Фарамиру: пусть ждет меня после восхода первой звезды в западной галерее.