Не спрашивай, не говори

— Там другое... Юджин во время инициации, — слово "погиб" он проглотил, но в глухом негромком голосе оно и так прекрасно читалось. — Я про Энтона, ты его не знала... отец тогда с Отречением год судился, можешь у своих родителей спросить, они наверняка в курсе.

"Грин, значит? Надо же, как их ударило", — сказал отец, услышав про эксперимент. Юстина вспомнила первое общее собрание, блеснувшие в глазах Грина слезы; вспомнила напряженные плечи и нервный взмах руки при упоминании того скандала — да, их ударило, очень сильно ударило.

— Может, ты расскажешь?

— Нечего тут рассказывать, — отрезал Грин, будто очнувшись. Нервно раздавил в жестянке окурок, отогнул манжет рубашки и взглянул на часы: — Нам еще уроки делать и к Отречению ехать, так что докуривай и пойдем... что, что ты так смотришь?

— Что у тебя с рукой? — чуть выше браслета наручных часов его запястье охватывал синяк, и Юстина готова была поклясться, что вчера ничего такого не видела.

Грин встряхнул рукой, пряча синяк:

— А, это... после тренировки смазать забыл, — и очень серьезно посмотрел Юстине в глаза: — Только не воображай себе лишнего — я кто угодно, но не жертва. У меня есть цель, есть способы ее достичь и есть методы сделать эти способы наиболее эффективными, вот и все.

— Каким образом твои методы связаны с синяками?

— По ситуации, иногда напрямую, — он оглянулся и понизил голос: — Например, чтобы узнать, кто из отреченных точно меня не пошлет с моими просьбами, пришлось как следует растянуть лодыжку. Буду очень благодарен, если ты не станешь об этом трепаться.

Юстина редко говорила первое, что приходило в голову, но сейчас омерзение от методов Грина — и одновременно восхищение его целеустремленностью — было настолько сильным, что она не удержалась:

— Я вот смотрю на тебя и не знаю, нос тебе разбить или поаплодировать.

— Первое придется долго объяснять, второе преждевременно. Нам еще...

— В Отречение ехать, я помню.

Если Энтон Грин погиб из-за Отречения, что чувствовал его брат перед поездкой в сектор этой фракции? Насколько вообще могла утешить мысль, что твой эксперимент, может, и сохранит жизни чьим-то братьям — если вообще хоть как-то сработает — но не вернет твоих собственных? Но Итан Грин уже подобрал свою треснувшую маску, отряхнул от пыли, аккуратно подклеил и снова нацепил на лицо, так что спрашивать Юстина не стала. Как и говорить, что вряд ли после таких откровений Отречение хоть чем-то ее удивит.