Не спрашивай, не говори

XIV. Семейные тайны

Монро загремел в больницу, разминувшись с Грином на сутки. Лавлейсс со своей компанией заметно воспряли духом, а вот Флинт и Фицгерберт даже сперва не заметили отсутствия сильнейшего из соперников. Должно быть, когда тебе вышибают землю из-под ног, брошенная сверху веревочка не слишком утешает...

Но Грин должен был выписаться к Битве умов, и раз уж они договорились помогать друг другу, Юстина твердо намеревалась выгрызть для него победу... или, по крайней мере, попытаться — когда они с Уиттиер сидели в архиве и читали незаконченную работу Грина, ей в голову полезли недостойные искренней сомнения. Вдруг у них ничего не получится? Но она решительно тряхнула головой, прогоняя неприятные мысли — выйдет или нет, а попытаться она обещала, — и углубилась в текст.

"Влияние гиппокампа на формирование и возникновение условных рефлексов у насекомоядных и грызунов", — гласило название. "Гиппокамп — часть лимбической системы головного мозга и гиппокамповой формации. Участвует в механизмах формирования эмоций, консолидации памяти, пространственной памяти, необходимой для навигации"...

Грин, наученный чужим опытом, все записи вел от руки — и сейчас его осторожность была как никогда кстати. По крайней мере, на взгляд Юстины, которой в рукописном тексте всегда было проще сориентироваться, чем в бездушных распечатках — вымаранные слова и даже абзацы, вставки, стрелки на полях помогали ей вникнуть в ход мысли написавшего, как жесты и мимика человека помогали понять смысл сказанных слов.

— Идея такая — сперва мы учим ежей и крысок прыгать через кольцо, потом отрезаем у них кусок мозга и учим заново, а потом смотрим, насколько хуже получается, когда чего-то важного нет, — по крайней мере, именно такая картинка сложилась у Юстины в голове после чтения. — Или типа того.

— Только не говори, что нам придется резать ежей! — взмолилась Уиттиер. Честно говоря, Юстину перспектива резать беззащитную живую мелочь тоже совершенно не вдохновляла; она еще раз просмотрела листы и улыбнулась:

— Нет, Грин уже всех порезал, нам только осталось досчитать и описать, что он там увидел... так, это тебе, — она отложила листы с описательной частью и заключением, — изобрази тут что-нибудь умное, а я посчитаю результаты. Парни, вы пока в резерве.

— Чтобы изобразить что-нибудь действительно умное, мне нужен англо-эрудитский словарь, — нахмурилась Уиттиер, — но я попытаюсь.

У нее всегда были неплохие сочинения, но Юстина не имела права упрекать Уиттиер за неуверенность — она и сама в себе сомневалась.

Потянулись дни за расчетами. Теперь вместо того, чтобы после школы проводить время с подругами, Юстина мчалась домой — считать, ведь с каждым днем они были все ближе к Битве и не имели права не успеть. Николь и Валери снова на нее обижались, на сей раз всерьез; казалось их терпению скоро придет конец. Возможно, Юстина бы выслушала и попыталась понять их точку зрения, даже извинилась... но именно в тот день пришли новости из больницы.

— Итан говорил с Монро. Отравление диаморфином... он, оказывается, из бывших, но сейчас клянется, что не принимал.

— С чего вдруг нам ему верить?

— В медкарте Монро об этом ни слова, я посмотрел, но у него имплант(5) стоит; я пробил по базе — подсадка была в тринадцатом году, реабилитация в течение года без срывов. Если бы он после такого продолжал принимать, все бы давно об этом знали. Кроме того, он довольно подробно описал обстоятельства приступа, и в целом его слова похожи на правду... да и лгать ему как будто уже незачем. Но я это говорю к тому, что поодиночке лучше не ходить, — спокойно, даже как-то буднично произнес Мимура, а Юстину просто трясло. Кто-то из эрудитов использовал запрещенный наркотик, чтобы избавиться от соперника по интеллектуальной игре, а другой эрудит говорил об этом так, будто обсуждал погоду за окном... в тот момент она готова была отвесить самой себе пинка за то, что полезла куда не просили, и до зубовного скрежета завидовала Смитти, очень удачно схватившему простуду. В тот день ей было совершенно точно не до подруг с их обидами и шепотками за спиной.

Затем подряд случились два нервных срыва — предположительно нервных срыва, ведь на деле там могло быть что угодно — у какого-то парня из компании Монро, Юстина не запомнила его имени, и у Лавлейсса. Узнав о последнем, сразу трое — парень из его команды и остаток Неистового квартета — отозвали свои заявки на участие.

— Как я их понимаю, — бурчал Флинт. Его и Фицгерберт удерживали в списке участников только новости из больницы: Грин шел на поправку и был готов выписаться к Битве. Бросить его сейчас они просто не могли... но и не пытались скрывать, как им страшно. Этих двоих и раньше-то нечасто видели поодиночке; теперь же они и вовсе друг к другу как приклеились и в каждую перемену сбегали в архив к Мимуре. Из школы же их теперь забирал высокий парень, страшно похожий на Флинта — то ли дядя, то ли старший брат, — чью фракцию Юстина, как ни пыталась, определить не смогла. "Финеас-то? — страшно удивился Флинт, когда она, устав гадать, спросила прямо. — Никто он по фракции уже лет десять как... да он, вроде, и не скрывает особо"...

"Можно подумать, я вижу, скрывает он или нет", — проворчала себе под нос Юстина, глядя вслед потрепанному авто Финеаса Флинта, и поспешила в библиотеку — нужно было взять пару книг по статистике, да и Джей с Уиттиер договорились ждать ее там.

Они в самом деле были там — за тем же столом, где обычно проводили заседания Общества, — но Джей сидел прямо на полу, обняв руками колени, Уиттиер полулегла на стол; оба сидели зажмурившись, но даже не пытались вытереть льющиеся потоком слезы.

Первой мыслью было со всех ног бежать к Мимуре. Или библиотекарю. Или сразу к врачу... ведь только на прошлой перемене Юстина видела обоих, и с ними все было в порядке! Ну да, они нервничали немного, но не настолько же... И тут из странной штуки на столе, похожей на старинный проектор, прямо ей в глаза брызнул свет. Юстина вскрикнула и зажмурилась от жгучей боли, рванулась вперед — она не знала, кто и зачем оставил эту дрянь на столе, знала только одно — выключить, выключить немедленно! — махнула рукой вслепую, смахивая "проектор" со стола. И только услышав стук и звон разбитого стекла, решилась открыть глаза.

Смотреть было больно, слезы, рекой текущие по лицу, мешали видеть, так что только с третьей попытки Юстина смогла разлепить веки и посмотреть на творение рук своих — выключенный проектор с разбитой вдребезги линзой. Прихватив его в одну руку, а другой опираясь на стеллажи, она медленно поползла в направлении архива — до медкабинета и тем более кабинета директора она бы точно не доползла, а Мимура, по крайней мере, мог добежать до врача.

— Ожог роговицы, как и у тех двоих, — сказала врач после осмотра, позволяя Юстине наконец-то закрыть глаза. — Больно?

— Очень, — не стала врать Юстина и крепко прижала к глазам прохладную влажную тряпку. — Я хоть не ослепну?

— Нет, хотя зрение у вас может упасть. Я выпишу лекарства, но в ближайшую неделю вам нельзя напрягать глаза — придется посидеть дома.

— Прекрасно, — черт с ней, с Битвой умов, но впереди маячили еще и семестровые зачеты! — А что это вообще было такое?

— Лазер, — ответил Мимура. — Цветной лазер, который, вообще-то, указывал в своей конкурсной заявке Лавлейсс; кто-то спер... извините, мэм, взял его разработку, прикрутил к ней камеру и механизм для дистанционного управления, а потом оставил на нашем столе и включил, когда ты подошла. Кстати, мэм, у самого Лавлейсса тоже был ожог роговицы?

— Да, и не только у него; к сожалению, никто из пострадавших, кроме мисс Придд, до сих пор не описал внятно, что с ними случилось — такое ощущение, что их искусственно вогнали в глубокую депрессию. Если дело в лазере, странно, что на нее он так слабо подействовал... Скажите, мисс, — обратилась доктор к Юстине, — как ваше настроение? Вы чувствуете подавленность, печаль, упадок сил?

— Нет, — Юстина рвано выдохнула, крепче прижимая мокрую тряпку к глазам. — У меня болят глаза, я чертовски зла, я готова разбить этот чертов лазер молотком, чтобы от него только куча мусора осталась — и если хотите знать, меня удерживает вовсе не упадок сил, а то, что я ни черта не вижу.

— Очень любопытно. Стало быть, цветное излучение на вас не подействовало вовсе... а как вы думаете, почему?

Не этого вопроса она ждала пятнадцать лет, но впрочем... какая уже разница?

— Я не думаю, я знаю — у меня ахромазия(6). Но они не могли об этом знать: я никому не говорила.

— Почему? Ведь законы Искренности...

— ...обязывают отвечать честно на прямой вопрос, но позволяют молчать, если вопрос не задан. В школе никто не проверял у меня цветовое зрение, — такие проверки не входили в обязательный осмотр; в принципе, Юстина могла бы и сама сказать о своей неполноценности, но кому же хочется в таком признаваться? Она была хорошо адаптирована, спасибо родителям; в младшей школе пользовалась мечеными карандашами, в средней — выучила наизусть все ряды цифр, составляющие цвета в разных цветовых схемах. Не путалась в сигналах светофора и до мельчайших деталей знала дресс-коды всех пяти фракций. Но дальтонизм в Искренности — это не просто дефект зрения. Это, ни много ни мало, удар по авторитету: какой же ты Искренний, если твои собственные глаза тебе лгут?.. — Но вы можете проверить информацию по моим родителям: Харолд Придд, ахромазия, Ирма Ашер, эритропсия(7), проходили лечение в девяносто девятом.

— Иначе говоря, у вас просто не было шансов родиться с нормальным зрением, верно? — по голосу Юстина предположила, что врач улыбается. — Ну что ж... можно сказать, вам повезло — генетический дефект сохранил вам ясность разума. Когда поправитесь, я все же проверю вас, а пока отдыхайте, мисс; я сообщу вашим родителям, что с вами случилось, они заберут вас домой.

Юстина кивнула и откинулась на спинку неудобного кресла.

Если вдуматься, своим глазам она была обязана не только разумом, но и жизнью вообще. Именно из-за своего увечного зрения Харолд Придд когда-то покинул Бесстрашие: с одной стороны, на кой бы им сдался дальтоник? С другой, режущий глаза контраст Искренности был ему самому куда милее, чем вечный полумрак подземного штаба — безрадостный, пресный, бесцветный. И именно редкое врожденное заболевание свело ее родителей в офтальмологии: обоим было вокруг тридцати пяти, оба были уже при деньгах и хороших должностях, когда благодаря Эрудиции смогли позволить себе увидеть мир таким, каков он на самом деле. А заодно увидели друг друга — бывает же.