Дядя Федор и Кубок Огня

— Как видишь, я не отступаюсь от своих слов, и повторил их при родителях, — предельно серьезно сказал дядя Федор.

— Но почему? Почему я? — с какой — то странной тоской в голосе спросила Гермиона.

Холодный, морозный воздух отрезвил их, и теперь они могли разговаривать, но первые же слова снова начали поднимать температуру, подогревать, так сказать, разговор.

— Потому что это правда! — воскликнул дядя Федор и взмахнул руками.

Он, конечно же, говорил правду, потому что первая влюбленность всегда делает из объекта обожания нечто неземное и прекрасное. Нечто такое, что кажется, жизнь готов отдать, и от одного вида которого душа воспаряет в небеса и порхает там, напевая во весь голос. Дядя Федор еще не осознал этого факта, не выразил его словами для самого себя, но он уже готов был с жаром «биться с драконами во славу своей принцессы».

Но, внезапно, взмах руками спустил на влюбленных, не осознающих, что они влюбленные, целую лавину снега с низко нависающих ветвей дерева. Снег забился за воротник, холодил спину, прошелся по лицу, и некоторое время раздавался только кашель, звуки рук, бьющих по одежде, морозный скрип под ногами. Сразу стало холодно и зябко, и все же, отряхнувшись и посмотрев друг на друга, синих, взъерошенных и припорошённых снегом, Гермиона и дядя Федор вначале робко улыбнулись друг другу, а потом расхохотались во весь голос.

Наклонились поднять шапки, столкнулись лбами и выпрямились, сблизившись.

— Ты прекрасна, Гермиуонна, — сказал дядя Федор, приближая лицо и невольно закрывая глаза.

И они поцеловались, холодными и потерявшими чувствительность губами, под рождественской елкой, с которой в виде украшения свисали чьи-то белые туфли с пряжкой в форме тыквы.