Цветы валерианы

Это был один из тех моментов, когда Рольф особенно ясно осознавал, почему Распределяющая Шляпа так и не предложила ему Гриффиндор. Невилл смотрел невидящим взглядом, казалось, совсем забыв о том, что помимо него в комнате кто-то есть. Его глаза лихорадочно блестели, голос упал до хриплого, нервного шёпота. В облике профессора Травологии была какая-то пугающая одержимость, побуждавшая Рольфа помимо воли отодвигаться от него всё дальше и дальше, насколько позволяла больничная койка. Невилл — смешно сказать! — заставлял его чувствовать тревогу, почти страх. И напряжённо размышлять, куда же Поппи могла положить его волшебную палочку. А Лонгботтом всё продолжал:

— ...И вот однажды, в тот год, когда я начал здесь преподавать, я вышел из теплиц и отправился погулять. Был тёплый майский вечер. Сам не помню, как я оказался в Лесу, но передо мною была широкая утоптанная тропа. «Не о чем беспокоиться, — вот как я думал. — Я же не школьник!» — Невилл тихо рассмеялся. А потом повысил голос: — Внезапно я вышел на поляну. Кругом были маки, маки... целое поле маков. И... мне стало очень страшно. Впервые я почувствовал, что действительно схожу с ума. Не когда-то, не «может быть», а прямо здесь и сейчас. Я убежал. Сломя голову, не разбирая дороги... пытаясь обогнать саму смерть. Я плутал в лесу, натыкаясь на деревья, моя одежда порвалась, я был в крови, в поту, и мне было страшно... Постоянно.

Невилл, как ни странно, говорил почти спокойно. Только руки, лежавшие теперь на коленях ладонями вверх, едва заметно дрожали. Рольф невольно вспомнил своё блуждание в Лесу. Было ли ему страшно? Нет. Совсем нет. Ему было тоскливо и мучительно больно, словно с ним никогда больше не случится ничего хорошего. За год до его отъезда из Хогвартса, из тюрьмы сбежал Сириус Блэк. Тогда в замок пустили дементоров. И те сновали по территории, питаясь эмоциями школьников и сея уныние... Те ощущения в Лесу напомнили ему эффект присутствия дементоров. Как будто мир навсегда лишился способности любить и радоваться... Но, видимо, эффект от поляны тоже у каждого был своим. Невилл, между тем, продолжал:

— Лес так и не выпустил меня. Когда я бежал сломя голову, я забрёл, казалось, в самую чащу и снова вышел на ту же поляну. И потом... У меня просто сдали нервы. Вот так, — он едва заметно пожал плечами. — Я кое-как дополз до самого центра... И сдался. Я лежал ничком среди маков и думал: «Ну и что? Я сойду с ума. Отлично. Я никогда не дружил с головой, так что это когда-то должно было случиться. Так почему бы не прямо сейчас? По крайней мере, я больше не буду ждать!» Я расслабился и начал ждать прихода безумия. Но... — Невилл снова тихо рассмеялся, — ты знаешь, что самое смешное? Ничего не произошло! Совсем ничего... Я ждал и ждал, я уже начал сердиться — мол, ну когда же? — но слышал только звук собственного сердца и чувствовал запах маков. Он даже перестал казаться мне неприятным... Что-то такое в нём было... Волшебное, чудесное. Хороший запах!

В этот момент Рольф почему-то вспомнил, что Невилл любил есть за завтраком: булочки с маком. Похоже, Лонгботтом действительно разобрался со своими проблемами. Что вряд ли можно сказать о нём, Рольфе... «Почему всё-таки Лес отпустил меня?» — размышлял Саламандер, снова позволив себе потерять нить повествования. Лонгботтом не замечал этого. Теперь в облике профессора Травологии снова не было ничего пугающего. И он излагал окончание истории отстранённым тоном сказочника, решившего поведать старую и давно известную всем легенду:

— ...Говорят, что человек, прошедший испытание поляной, не просто находит себя, он делает из того, что раньше его пугало, источник силы. Свою «особую способность», если хочешь.

— Ты веришь в это? — улыбнулся Рольф, снова возвращаясь к необременительному тону полудружеской-полусветской беседы. — Я бы не отказался найти в себе «особую способность», если честно...

— Я понимаю, о чём ты, — усмехнулся Невилл. — Опять-таки, не знаю точно. Но могу рассказать ещё одну историю!

Рольф махнул рукой — мол, валяй, чем больше, тем лучше — и Невилл продолжил:

— ...Один мальчик страдал от собственной замкнутости и нелюдимости и от того, что у него не было друзей. Однажды он забрёл в лес и нашёл там поляну с фиалками. Убежал. Заблудился. Хагрид его нашёл случайно, потому что мальчишка не привык кричать, даже будучи в беде. Мальчик отогрелся у него в хижине, а потом сбежал... — Невилл выдержал паузу. — Сбежал обратно в лес. Он не мог позволить каким-то цветам себя победить. Он снова нашёл ту поляну и вернулся уже сам. В лесу он понял, что его способность скрывать свои эмоции может быть не только проблемой, но и силой. И... — Лонгботтом опустил глаза и принялся нервно перебирать складки простыни на соседней с Рольфом кровати, — спустя много лет случилось так, что сотни людей... — а может и вся магическая Британия, кто знает? — оказались спасены благодаря этой его способности.

— Это был Снейп? — еле слышно прошептал Рольф.

— Да, это был Снейп, — Невилл улыбнулся грустной и немного смущённой улыбкой. — Хагрид рассказал мне эту историю тогда, после моего испытания. Когда я вышел из Леса и свалился на пороге его хижины.

— И ты больше не боишься сойти с ума? — поражённо спросил у него Рольф.

— Мне кажется, я больше вообще ничего не боюсь... — усмехнулся Лонгботтом. — Кроме гнева нашей директрисы и старости. Но на первое я не нарываюсь, а до второго ещё далеко...

Он закатил глаза, и они с Рольфом рассмеялись. Рольф смеялся, оглядываясь по сторонам и невольно удивляясь, что солнце светит, как обычно, и во всём облике Больничного крыла по-прежнему не было ничего необычного. В то время как он словно вернулся из путешествия в таинственную и неизведанную землю. И снова это мучительное чувство слабости, несоответствия... Как ни странно, с куда большим удовольствием Рольф бы сейчас послушал историю человека, который так и не смог заставить себя встретиться с вызовом Леса второй раз. Это бы успокоило его и дало понять, что сковавший его ужас нормален... Саламандер чувствовал, но отказывался признаваться даже самому себе в этом понимании: рано или поздно придётся снова попытать счастья с этой поляной. Без вариантов. Как герой сказки, получивший задание, не может внезапно отказаться или передоверить его кому-то другому. Лучше бы он не знал о ней вообще... Но сейчас Рольф смеялся. Потому что принял решение: узнать, что с ним творится. До конца. Чего бы это ни стоило.

17 ноября. Хогвартс. Библиотека.

«...Уже на последнем курсе W.A.D.A. к ней пришло признание. Историю восхождения имени Луны Лавгуд искусствоведы отсчитывают от перфоманса «Сердцебиение», показанном на выставке, которую мисс Лавгуд организовала вместе со своим учителем, а впоследствии мужем, Кшиштофом Ковальски...»

Рольф помнил профессора Ковальски, но вовсе не как художника, а как боевого мага, исключительно хорошо разбиравшегося в Тёмных Искусствах. В Дурмстранге Рольфу довелось преподавать именно тогда, когда профессор вернулся после «творческого отпуска». Что ж, по крайней мере, это объясняло часть удивительных умений Луны, в которых Рольф уже успел убедиться.

Вообще-то Рольф пришёл в библиотеку, чтобы, наконец, отыскать рецепт и побочные эффекты загадочного приворотного с цветами валерианы. В три часа должен был прийти «золотой ученик» Малфой. Гораций Слагхорн буквально навязал Рольфу «консультацию с этим невероятно эрудированным в вопросах Зельеварения студентом». Саламандер же рассчитывал справиться сам...

За день до этого. Хогвартс. Учительская.

— Я очень благодарен вам за предложение, Гораций, но уверяю, я вполне способен...

— Молодёжь, — усмехнулся Слагхорн. — Вот я вас Зельям никогда не учил. Но мог бы представить, какой вы студент!

— И какой же? — недоверчиво приподнял бровь Рольф.

Иногда ему казалось, что в каждом учителе Хогвартса живёт прорицатель вроде Трелони, настолько настойчиво они пытались предсказать его перспективы в школе, распознать черты характера... Но старый слизеринский лис (внешне, правда, скорее напоминающий моржа), по словам коллег, ошибался редко. О его способностях сразу угадывать способных студентов ходили легенды. Сейчас Слагхорн страдал без своего Клуба (признанного «разжигающим чувство магического превосходства» и закрытого по указанию Министерства), но подходящие «кадры» всё равно видел за версту. Как и неподходящие.

— Способный... — загнул палец на руке декан Слизерина. — Общительный. Слегка легкомысленный. Могу поспорить, что в библиотеке вы бывали нечасто, но зачёты всегда сдавали хорошо... И могу поспорить, что вам часто помогали делать задания. Однокурсницы.

— Совершенно верно! — развёл руками Рольф и недоверчиво улыбнулся, словно только что стал свидетелем фокуса.

— Ну, вот поэтому вам и необходима помощь человека, который всё вам объяснит, не заставив тратить время на поиски! Пока вы не обратились за информацией к прежним каналам...

На следующий день, 17 ноября. Хогвартс. Библиотека.

Слагхорн тогда многозначительно ему подмигнул.

Рольф, вспоминая это, сердито засопел и постарался сконцентрироваться на книгах по зельям, лежавших перед ним. Общественное мнение Хогвартса сделало из него чуть ли не сексуального маньяка, честное слово! Он вспомнил слова Невилла: «запутался в страсти». Больше всего напоминает название дешёвого романа в мягкой обложке.

До трёх оставалось ещё полчаса. А он, вместо того, чтобы искать ответ — тем самым избавив себя от позора «консультации» с человеком в три раза младше — всё не мог оторваться от подшивки, посвящённой Луне. Это завораживало... Вот групповая колдография третьего курса. Луна стоит с самого края и смотрит куда-то вбок. А вот она получает орден Мерлина... Ничего удивительного, что Рольф принял её за студентку: невысокая и хрупкая, Луна всегда выглядела моложе своих лет. Здесь ей, выпускнице и героине войны, можно было дать не больше тринадцати. Кажется, раньше она любила жёлтый цвет. На большинстве ранних колдографий Луна выглядела отсутствующей и какой-то слегка потерянной. Даже на своей дебютной выставке. На собственной свадьбе (пышная жёлтая фата, диссонирующая и с нарядом невесты, и, тем более, с нарядом жениха — как Ковальски не возмутился?) она по-прежнему производила впечатление угловатого подростка, словно бы случайно оказавшегося во взрослой жизни.

Не похоже, что этот брак сделал её счастливой...

За неделю до этого, 9 ноября. Хогвартс. Астрономическая башня.

— У вас есть дочь? Так вы...

Рольф сам толком не знал, что хотел сказать. Неизвестно, что его больше пугало: чужие дети или перспектива иметь собственных. Он не представлял Луну в качестве матери. Абсолютно. И поэтому был уверен, что и она относится к детям так же, как он. Как эта девушка, сидевшая на подоконнике, уперев босые ноги в противоположную стену (на левой щиколотке поблёскивает серебристая цепочка с брелоком в форме ласточки), что-то напевавшая себе под нос, плетя венок из синих цветов... Как она могла быть матерью девочки-подростка? Это не укладывалось в его голове!

Что «так вы»? В голове роились самые странные и нелепые картины: от коммуны хиппи со «свободной любовью» и запрещёнными зельями до картинного романного негодяя, обманувшего чувства несчастной девушки и смывшегося, узнав о последствиях.