По праву друга

Глава 9. По праву друга

Это и впрямь была отличная идея — палочка в рукаве. Точнее, на руке под рукавом. Провозившись несколько вечеров с двумя кусками эластичной ленты и полоской белой ткани, я соорудил нехитрую, но удобную конструкцию, с помощью которой палочка незаметно крепилась с внутренней стороны левого предплечья рукоятью вниз, и, скрытая манжетой форменной сорочки, упиралась в основание ладони.

По моим наблюдениям, среди студентов больше так палочку не носил никто. Ее доставали из внутреннего кармана мантии, выволакивали откуда-то из глубины школьных сумок, хранили в специальном чехле через плечо или на поясе, словом, как угодно, но не в рукаве.

Разумеется, я не мог не похвастаться своим изобретением перед учителем. Тот сдержанно одобрил, но посоветовал тренировать скорость реакции и точность попадания.

Не скажу, что последовать его совету оказалось так уж просто: прошло не меньше месяца ежедневных многочасовых тренировок, прежде чем моя «Сектумсемпра» с первого раза срезала воткнутый в землю прутик именно в том месте, где мне было надо. Я не уставал восхищаться универсальностью этого заклинания: в зависимости от конкретной цели его невидимое лезвие могло то расширяться до размеров настоящего меча, то сужаться в маленький карманный нож. Главное — сделать верное движение палочкой и направить магическую силу в нужную точку. Мне доставляло немалое удовольствие упражняться на опушке Запретного леса: листья и ветки так и летали. Но когда я попробовал перерезать ствол дерева, палочка вырвалась из рук и ощутимо заехала по лбу: тут она оказалась умнее своего владельца.

Так прошел апрель, а за ним и май. В начале лета основные занятия уже прекратились. Правда, я записался на курсы трансгрессии и они, вместе с тренировками у леса, занимали почти все время от завтрака до ужина.

В тот июньский день с утра было пасмурно и душно. Вечером в небе то и дело погромыхивало. Надвигалась гроза. После отбоя я долго ворочался, что-то тревожное было разлито в стоячем воздухе... Наверное, поэтому я чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда у кровати возник домовик.

— Господин профессор велел передать вам это, — скороговоркой выпалил он, сунул мне в руки большой, плотно набитый конверт и исчез.

Я сел на постели и озадаченно повертел его. Действительно, «С. Снейту, Слизерин» было написано рукой учителя. Очень странно... мы виделись сегодня, он поинтересовался, как у меня идут тренировки. И ни с того ни с сего — письмо...

Пожав плечами, я сломал печать и открыл конверт.

Внутри оказались убористо исписанные листы пергамента, скрепленные фигурной скрепкой в виде герба факультета, и два отдельных бумажных листка, поменьше размером. На одном, пожелтевшем от времени, с рваными краями, строчки шли в столбик. Их, словно конвой — заключенных, сопровождали на полях многочисленные вопросительные и восклицательные знаки. Второй листок — совсем новый — привлек мое внимание своим началом: «Синклеру, моему ученику»

Я схватил его и прочитал следующее:

Обстоятельства вынуждают меня срочно покинуть школу. Как долго продлится мое отсутствие, вернусь ли — не знаю. Поэтому сейчас пишу то, что хотел бы сказать лично.

Первое. Оставляю Вам несколько моих разработок и прошу сохранить их. Если судьба будет ко мне благосклонна, мы с Вами сможем перевернуть всю науку зельеварения. Если же суждено иное — считайте это письмо завещанием, которым я передаю все права на свои идеи Вам.

Второе. Очень скоро мое имя смешают с грязью, назовут предателем и убийцей. Прошу Вас как моего верного единомышленника и как друга (надеюсь, что это так) — не верьте ни единому слову. Даже если будет казаться, что улики неопровержимы и все факты налицо.

И последнее: не прекращайте занятий боевой магией. Весьма вероятно, в ближайшем будущем Вам пригодятся эти навыки.

С.С.

PS: также оставляю несколько строк одного магловского поэта. Я далеко не во всем с ним согласен, но в свое время они помогли мне не потерять себя. Надеюсь, помогут и Вам.

Перечитал еще раз. Где-то у сердца холодным комком заворочалось предчувствие непоправимого. Взял второй листок... Первые строчки показались очень знакомыми:

Владей собой среди толпы смятенной,

Тебя клянущей за смятенье всех,

Верь сам в себя наперекор вселенной,

И маловерным отпусти их грех...

Ну, конечно! Наш разговор на поляне у озера!

Я прочитал остальное:

Пусть час не пробил, жди, не уставая,

Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;

Умей прощать и не кажись, прощая,

Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,

И мыслить, мысли не обожествив;

Равно встречай успех и поруганье,

He забывая, что их голос лжив;

Останься тих, когда твое же слово

Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,

Когда вся жизнь разрушена и снова

Ты должен все воссоздавать c основ.

Умей поставить в радостной надежде,

Ha карту все, что накопил c трудом,

Bce проиграть и нищим стать как прежде

И никогда не пожалеть o том,

Умей принудить сердце, нервы, тело

Тебе служить, когда в твоей груди

Уже давно все пусто, все сгорело

И только Воля говорит: "Иди!"

Останься прост, беседуя c царями,

Останься честен, говоря c толпой;

Будь прям и тверд c врагами и друзьями,

Пусть все в свой час считаются c тобой;

Наполни смыслом каждое мгновенье

Часов и дней неуловимый бег, -

Тогда весь мир ты примешь как владенье

Тогда, мой сын, ты будешь Человек! (1)

Чернила сильно выцвели, похоже, учитель записал это не один десяток лет назад. Рядом с «Умей прощать...» чернели три жирных вопросительных знака, столько же караулили «Останься тих...» Зато «Пусть все в свой час..» были окружены настоящим восклицательным салютом.

Письмо словно продолжалось в строчках неведомого мне поэта, страсть и порыв, подчиняясь разуму, наполняли его жизнью. И, наверное, именно эти стихи, похожие на заклинание, заставили сунуть под подушку все бумаги, кое-как одеться и опрометью кинуться из слизеринских спален на поиски учителя.

Я бежал навстречу нарастающему шуму. Коридор, поворот, еще один, главная зала... оттуда выскочил какой-то парень в мантии поверх пижамы, налетел с разбегу на меня и остановился, ошалело тараща глаза:

— фффу... это ты! Чуть не залепил в тебя «остолбеней»...

Я узнал вечного взрывателя котлов Лонгботтома.

— Что случилось?

— Беда! — выкрикнул он и побежал к выходу из школы. Я бросился за ним. Во дворе толпились студенты и преподаватели, кто-то плакал, кто-то негромко ругался. Почти все смотрели на небо: там среди грозовых туч мерцал зеленым огромный оскаленный череп, изо рта которого, изгибаясь, выползала змея.

— Он убил его, понимаешь?! Безоружного! — донесся откуда-то громкий, на грани истерики голос. — Какая же гнусная сволочь... проклятый трус!

Сквозь толпу брел рыдающий Поттер, которого поддерживала Гермиона. Увидев меня, он остановился.

— Что, вышел полюбоваться? — сквозь зубы процедил Гарри. — Ты опоздал: сбежал твой разлюбезный учитель! Предал, убил и смылся, трусливая крыса!

— Да что ты говоришь такое... — я никак не мог понять, что происходит, и от этого становилось все страшнее. — Кто убил? Кого?!

Гермиона, опередив своего друга, тихо проговорила:

— Снейп убил Дамблдора и ушел вместе с Пожирателями Смерти.

— Не попадайся мне на дороге, слизеринский ублюдок, — добавил Поттер, — иначе ты мне ответишь за своего... — он скривился от омерзения — профессора.

Известие о смерти директора выглядело до такой степени неправдоподобным, что в какой-то момент показалось нелепым розыгрышем. За шесть лет учебы мы настолько привыкли видеть его величественную фигуру в центре преподавательского стола, слышать его напутственное слово в начале учебного года, знать, что Хогвартс возглавляет самый великий волшебник современности и мы все находимся под его защитой... Если б прекратилась смена времен года или день перестал чередоваться с ночью — мы бы, наверное, и тогда не были бы столь изумлены, растеряны и подавлены.

Едва ли кто-то спал в ту ночь. Слизеринцев срочно собрал в гостиной профессор Слагхорн, который весь год перед этим вел уроки зельеварения. Выглядел он не лучше нас, говорил сбивчиво, рука, в которой он комкал носовой платок, заметно подрагивала.

— Это ужасно, ужасно.... я надеюсь, министерство предпримет расследование... Мерлин Великий, кто бы мог подумать, столько лет проработали вместе... — он перестал бормотать и заговорил отчетливей. — В сложившейся ситуации временно исполнять обязанности директора будет профессор МакГонагалл. Я же по ее просьбе принимаю на себя руководство вашим факультетом... Впредь до особого распоряжения министра. Насколько мне известно, похороны профессора Дамблдора состоятся послезавтра. Уроки отменяются. И, друзья мои, будет лучше, если сразу после этого вы все разъедетесь по домам. А сейчас расходитесь, пожалуйста, по своим спальням.

Слагхорн печально вздохнул и вышел. Никто больше не двинулся с места: нас, в отличие от остальных факультетов, давила двойная тяжесть, и трудно было решиться остаться с ней один-на-один.

— Слушайте...а где Драко? — робко поинтересовалась Пенси Паркинсон.

Несколько голов по привычке повернулись в сторону Крэбба и Гойла. Но сейчас эта пара была такой же испуганной и унылой, как и остальные. Без своего вожака они, кажется, даже стали меньше ростом.

— Его еще с вечера не было, — буркнул Крэбб. — Не знаю, куда он делся.

Это стало последней каплей. При всех своих недостатках, Малфой, тем не менее, являлся единодушно признанным лидером факультета. Быть может, он сумел бы сейчас сказать что-то, что как-то помогло бы справиться с навалившейся бедой...

— Неужели вы верите, что профессор Снейп убил директора? — не выдержал я.

— Не будь идиотом, Синклер, — заметил Блейз Забини, — Поттер был там с начала до конца, все видел.

— С каких это пор вы стали так доверчивы к гриффиндорцам? Другие свидетели есть?

— Ночью в школе побывали Пожиратели Смерти, и тому есть куча свидетелей, — ответил Блейз. — А ты сам знаешь, что Снейп был одним из них. Может, Поттер и врет, и директора прикончил кто-то другой, но декана-то в школе нет! Он ушел с ними!

— И Драко с ними! У них... Драко... Драко! — вдруг запричитала Пенси, заливаясь слезами. Ее принялись успокаивать...

Я не стал дожидаться, чем все закончится и ушел к себе. Осторожно вытащил из-под подушки письмо... Сомнений не оставалось: учитель имел в виду события сегодняшней ночи. «Пусть лгут лжецы, не снисходи до них...» Завтра Поттер скажет мне правду. Обязательно.

Утром никто особо не торопился с подъемом и умыванием. Такое безделье было бы почти блаженным... если забыть о поводе, вызвавшем его.

Чтобы как-то бороться с противной апатией, я тщательней обычного выгладил свою одежду и даже начистил ботинки. Мне становилось легче при мысли, что учителю было бы приятно видеть аккуратного и подтянутого ученика.