Потанцуем?

И как эссенция разливается волшебство

Его законы не умещаются в голове

<…>

Ты вызываешь меня на танец — я поднимаю вуаль

Здесь чувство ритма нам ни к чему, здесь важней чувство такта

И я слежу за каждым следующим тактом

И с каждым тактом улыбаюсь смелей

© Princesse Angine — Фантастический вальс

Большой зал был украшен белыми цветами, и на фоне искрящегося яркими звёздами зачарованного небесного потолка казалось, что сами стены парят в облаках. Маленькие столики на четыре или шесть человек по всему периметру и освобождённое от факультетских столов и, вроде бы, даже увеличенное заклинаниями пространство в центре зала.

Нервно перебирая складки на серебристом платье, сверху которого была накинута открытая мантия на пару тонов темнее, Гермиона стояла в очереди, чтобы войти в знакомые до мелочей двери и на прощание окунуться в магию школы, вдохнуть пропитанный древним волшебством воздух Хогвартса, а наутро собрать оставшиеся вещи и уехать в окончательно взрослую жизнь. Год после окончания войны пролетел слишком быстро — ей казалось, что за пропущенный седьмой курс она успеет понять, как ей жить дальше, но, увы, времени, как обычно, не хватило.

В коридоре у дверей стояли профессора Флитвик и Вектор, накладывавшие на каждого входившего неизвестные чары. В зал впускали по одному, и ещё никто из вошедших не появился в коридоре снова, выискивая друзей или свою пару — все растворялись в слышавшихся изнутри музыке и смехе.

Наконец Гермиона дошла до порога и замерла, настороженно переводя взгляд с профессора Флитвика на профессора Вектор и обратно.

— Не беспокойтесь, мисс Грейнджер. Это совершенно безвредные, немного усовершенствованные чары отведения внимания. Вы не увидите лицо партнёра, не сможете его идентифицировать и узнать. Голос, улыбка, даже аромат духов, если они были вам известны, также никак не свяжутся у вас со знакомым или другом. И, конечно, своё имя никто из танцующих назвать не сможет. Это волшебный карнавал — позвольте себе ночь лёгких, непродуманных решений, улыбок, смеха, танцев и грёз. Действие чар закончится с восходом солнца. Или же, если сложившаяся пара обладает искренними чувствами и после совместного танца совпадёт, вынудив вмешаться саму магию Хогвартса, морок спадёт сам собой.

Филиус Флитвик ободряюще улыбнулся ей и в последний раз махнул рукой.

— Значит, я могу танцевать с разными незнакомцами и считать, что танцую с одним и тем же человеком? — уточнила Гемиона, нахмурившись.

— Вы поймёте, этого не объяснишь словами, — мягко пообещала Септима Вектор и открыла дверь, приглашая её войти в зал.

В середине уже двигались несколько десятков пар, плавно скользя в неторопливом вальсе. Скорее всего, на бал приехали ещё и выпускники прошлых годов, друзья выпускников этого года и, возможно, кто-то ещё — танцующих было очень много. Гермиона обвела помещением взглядом и не наткнулась ни на одно знакомое лицо — все присутствующие были будто бы известны ей, но при попытке докопаться до правды — «Кто же это такой?» — мозг тут же будто натыкался на глухую каменную стену. И лишь во главе преподавательского стола на месте директора восседала профессор Макгонагалл, явно отказавшаяся участвовать в этом невольном сумасшествии. Она участливо и светло улыбалась каждому входящему, и Гермионе стало интересно: видит ли Минерва всех, кто заходит, в их истинном облике или же и на неё действуют наложенные профессорами чары?

Медленно обойдя половину зала по дуге и остановившись у одного из ещё не занятых столиков, она уже хотела было сесть, как сзади послышалось глухое покашливание. Гермиона обернулась: перед ней стоял мужчина в тёмно-синей, почти чёрной, мантии. Чары работали очень любопытно: она осознавала, что перед ней мужчина, он казался ей симпатичным, но она не смогла бы описать его даже самой себе. При попытке прояснить детали внешности слова и мысли разбегались в разные стороны.

Мужчина кивнул ей и протянул руку, приглашая на танец:

— Позволите пригласить вас, таинственная незнакомка?

Гермиона пожала плечами и вложила руку в его ладонь: она обязательно докопается до основы этого заклинания позже, а пока, как и советовал профессор Флитвик, впервые за последние два года позволит себе расслабиться и ни о чём не думать — тем более, мужчина уже обнял её, мягко потянув за собой в живое море танцующих пар. Стараясь из-за долгого перерыва в занятиях не наступить на ногу кавалеру (а когда-то она занималась в школе танцев, ещё маггловской), Гермиона кружилась в танце, придерживая край платья, чтобы не упасть, запутавшись в нём.

Первый и единственный раз она присутствовала на подобном мероприятии на четвёртом курсе, будучи парой Виктора и сопровождая его на Святочный бал. Вспомнив, как ощущались объятия Крама, Гермиона прикидывала, какова могла быть вероятность, что Виктор приехал на этот бал и теперь танцевал с ней вновь. От собственной глупости кружилась голова, и она захихикала, завертевшись в очередном па. Конечно же, Виктору нечего здесь делать, и всё же Гермиона понимала, что радовалась бы встрече: Крам по-прежнему оставался островком детства, беспечной юности, которую у неё забрали или же она сама отдала без особого сопротивления, решив, что взрослому на войне будет легче. Виктор ассоциировался у неё в голове с праздником, школой, беззаботным летом в Болгарии, прогулками в парке, поцелуями под навесами и в беседках, вдали от папы и мамы, жизнью, в которой не нужно было делать сложные выборы, потому что всегда можно было подождать и позволить себе выбрать позднее.

Теперь, когда война закончилась, ей казалось, что она упустила нечто важное, бесценное, что уже нельзя было вернуть — и это ещё если не думать о родителях, снять с которых заклинание так и не получилось. Она провела почти четыре месяца перед началом седьмого-восьмого курса в Австралии, пытаясь снять свой Обливиэйт. Однако у неё не вышло. Ни последние маггловские деньги из трастового фонда на её имя, ни одолженные у Гарри и не принимаемые им назад галлеоны («Ты хочешь обидеть меня, Гермиона? Ты была рядом в самые тёмные дни и неоднократно спасала мне жизнь, неужели ты думаешь, что я возьму эту несчастную горку металла назад?»), потраченные на лучших магических лекарей — ничего не смогло вернуть прошлым мистеру и миссис Грейнджер воспоминания о дочери. Если же не принимать в расчёт своё сиротство при живых родителях, Гермиона чувствовала, что в бесконечной гонке за жизнь и свободу проворонила нечто иллюзорное и потому неосязаемое, но необходимое для жизни. Возможно, разучилась радоваться тому, что она жива, здорова и всё время мира теперь в её кармане. И, кружась в танце с незнакомцем и улыбаясь ему или самой мысли о том, что теперь она имеет право улыбаться, а не стискивать палочку и бояться вздохнуть громче, чем возможно, она внезапно ощутила, как падает с плеч невидимый и не ощущаемый до того груз.

Завершив танец, они замерли, по-прежнему держа друг друга в объятиях, но морок не спал. Гермиона и незнакомец синхронно улыбнулись друг другу и сделали шаг назад, отпуская к тем, кто, возможно, предначертан им самой магией — или же профессора просто обманули их, потехи ради. После первого вальса Гермиону ангажировали ещё трижды, но по окончании танцев результат был всё тем же — и оба, она и её временный партнёр, невесело вздыхали, улыбались и расходились в разные стороны в поисках чего-то или кого-то, кто сможет унять неясную жажду, поселившуюся, кажется, в каждом из присутствовавших, как только они перешагнули порог Большого зала.

Отдышавшись, Гермиона медленно устремилась к присмотренному ею ещё перед вальсом столику. Рассматривая кружившиеся по центру зала пары, она невольно пыталась угадать, где сейчас находились Гарри, Рон, Джинни, Невилл, Полумна и остальные ребята. Ей было даже любопытно, который из танцоров Малфой и сможет ли она почувствовать, что это он, если судьба сведёт их вместе в танце. Хихикнув, она помотала головой: ну уж нет, если ей и суждено встать в пару со слизеринцем, то это должен быть никто иной, как Северус Снейп.

После её неловких действий по спасению профессора, который на тот момент был, в общем-то, всего лишь предателем и убийцей и, по мнению друзей и сокурсников, не заслуживал её переживаний, между ней и Снейпом сложились странные, натянутые до хрустального звона отношения.

Оправданный за прошлое лето по всем инкриминированным ему статьям, Снейп вернулся в школу, оставив пост директора куда больше подходившей для этого Макгонагалл, и снова преподавал Зельеварение, отпустив профессора Слизнорта на заслуженный отдых. Снейп больше не цеплял Гермиону на занятиях, но давал самые тяжёлые задания на углублённом курсе по зельям, куда она пошла осознанно, желая поступить в Академию при больнице Святого Мунго и в будущем стать колдомедиком, и очень ехидно смотрел из-под ресниц, когда она неуверенно сдавала ему склянки с образцами. Несколько раз в месяц она, по просьбе мадам Помфри, помогала ему с заканчивавшимися в больничном крыле зельями, он хмурился, отвечал что-то резкое на её вопросы или предложения, но никогда не хамил и изредка прислушивался к её словам, а иногда Гермиона ловила неясные долгие взгляды или замечала, что Снейп почти решался сказать что-то, но, видимо, снова и снова не находил слов и потому продолжал молчать или бурчать про неровно нарезанные ингредиенты — так они оба чувствовали себя на своих местах и только почудившаяся обоим неловкость тут же уходила.

Они так и не поговорили о том, что произошло тогда в Визжащей хижине, как именно ей удалось привести его в чувство, успеть ввести ему противоядие и напоить зельями, восстанавливающим и кроветворным, иначе никакие лекари не смогли бы вернуть его к жизни. Он так и не сказал ей «спасибо» или «проклинаю вас за то, что видели меня слабым», ну или что-то в этом духе. Она так и не призналась, что всю жизнь винила бы себя, если бы не попыталась спасти его, потому что так и не смогла до конца поверить в то, что он был предателем, потому что помнила, как все эти годы он истово защищал их от всех опасностей, потому что и сама не знала до того, как упала перед ним умирающим на колени, что отдала бы многое, чтобы его последние мысли были о ней.

Гермиона не хотела, чтобы он назвал то, что внезапно сложилось между ними — тонкая ниточка нервного взаимопонимания и терпения, сдобренная внезапно проявившимся странным уважением, — долгом жизни, она не желала, чтобы он делал что-то только из-за призрачного обязательства — они уже почти шагнули в новое тысячелетие, пора бы уже забыть о средневековых традициях, пусть волшебники и с кряхтением отпускали что-то старое и древнее.

Гермиона пыталась делать вид, что ничего не происходило, что всё осталось как прежде, но, конечно, ни один из них не мог сказать, что они были просто профессором и студенткой — они стали людьми, накрепко связанными обстоятельствами и общим прошлым, мужчиной и женщиной, которые внезапно оказались лицом друг к другу без привычных масок и испугались невиданной силы узнавания. Или это всё ей просто мерещилось или грезилось.