Из созвездия гончих псов

***

Мадам Розмерта гордилась своим заведением. Когда она получила паб в наследство от рано ушедшего в мир иной мужа, то изменила все: от пола и окон до посуды и рецептов подаваемых блюд. Все сама, правда некоторые заклинания пришлось искать в старых книгах, а кое-где и руками поработать. Но получилось — просто загляденье. И вот уже много лет «Три метлы» считался лучшим заведением в Хогсмиде. Пусть соревновался он только с «Кабаньей головой» и «Кубком вейлы», не важно. А сравнивать великолепный паб с простыми чайными и вовсе в голову никому не приходило.

Но для Розмерты паб был не просто работой, он был ее детищем. Она не оставляла его ни на минуту. Сама выходила к клиентам, сама готовила фирменные блюда, сама каждый вечер запирала двери, как будто укладывала любимого ребенка спать.

Стоял май, душистый и ласковый. Розмерта как всегда крутилась на кухне, убирая продукты, делая заметки на память и поминутно взмахивая палочкой. Только убедившись в идеальном порядке на кухне, Розмерта вышла в зал, где оставалось всего несколько посетителей, и не удивительно — за окном была глубокая ночь.

— Ну что, джентльмены, еще по кружечке медовухи? — она подошла к столику, покачивая бедрами и улыбаясь своей фирменной улыбкой, от которой на ее щеках появлялись милые ямочки. — И домой, домой! Жены ждут!

Ответ засидевшихся клиентов заглушил неожиданный грохот распахнувшейся двери. На пороге стоял Аберфорт Дамблдор собственной персоной — высоченный, бородатый, суровый. «Сегодня особенно суровый», — отметила про себя Розмерта.

— Да кто же это к нам пожаловал? Неужто сам Аберфорт? Похоже, даже хозяину «Кабаньей головы» иногда хочется вкусной еды? — Розмерта, уперев кулачки в бока, подошла к старику.

Эти перепалки всегда ужасно веселили ее. Жители Хогсмида думали, что они непримиримые конкуренты, но никто не догадывался, какая добрая дружба на самом деле их связывала. Именно Аберфорт помог молоденькой Розмерте наладить все в «Трех метлах», когда ее муж внезапно умер. Паб тогда не приносил особого дохода, и растерявшейся женщине было совершенно не понятно, как и на что теперь, собственно, жить. Аберфорт пришел к ней сам. Научил считать доходы, выпроваживать особо захмелевших посетителей, договариваться с поставщиками. Да и просто посидеть с ним за стаканчиком настойки после тяжелого дня было очень приятно.

Но в тот раз Аберфорт не поддержал традиционную игру.

— Рози, пойдем-ка, поговорить надо, — его лицо оставалось серьезным, на нем не промелькнуло даже тени улыбки.

Они сели за дальний столик, отгороженный от всех посетителей. Аберфорт нахмурился, подбирая слова.

— Его убили вчера. Сириус погиб, Рози. Думаю, ты должна знать.

Говорят, когда внезапная новость сваливается на человека, он не может ее осознать и замирает. Чего ждет окаменевший от горя человек? Надеется, что беда отступит и все снова станет хорошо, или просто не находит в себе сил сдвинуться с места? Только все это было не про Розмерту. Взгляд ее похолодел, она закусила губу.

— Я сейчас, — только и сказала. Вскочила, отряхнула юбку, пошла к столику с засидевшимися посетителями.

— Все-все, ребятки, уже далеко за полночь. Приходите завтра — пирогов ваших любимых напеку.

Аберфорт со своего места наблюдал, как она ловко подавала шляпы, незаметно подталкивала к выходу, смялась над шуточками. Он бы просто рявкнул, да и выпихнул всю честную компанию на улицу, а эти еще и довольные ушли. Молодец девочка.

И только заперев дверь, Розмерта прислонилась к ней спиной, закрыла глаза и впилась зубами в кулак. Простояла так с полминуты. То ли вздохнула, то ли всхлипнула. Пошла за стойку, достала бутылку и пару бокалов и, наконец, вернулась за стол.

— Ты ведь все знал, да? — спросила она, наливая в стаканы свою смородиновую настойку, крепкую и душистую. Никто так и не выведал секретный рецепт, что уж она в нее кидала, как колдовала, но Розмертина «Черная ночь» могла бы составить реальную конкуренцию Огденскому.

— Я с тобой не первый год знаком, козочка, и вижу больше, чем другие. Не переживай, кроме меня, наверное, никто не догадывался.

— Кто его?

— Беллатриса.

— Сестра?! — глаза Розмерты округлились. — И о крови родной не пожалела, тварь.

— Да она ж на всю голову уже давно... ну это... ты поняла.

— Выпьем, — резким движением женщина подняла стопку и опрокинула обжигающую жидкость в рот. — Сириус, пусть тебе будет хорошо, куда бы ты ни попал. Он хоть не мучился?

— В арку провалился, которая в министерстве стоит. Нет, девочка, не надейся, — Аберфорт заглянул во вспыхнувшие на секунду глаза Розмерты. — Оттуда еще никто не возвращался. Я узнавал, — он брезгливо поморщился, — у Альбуса.

Они замолчали, глядя на узоры, которое дерево всей своей жизнью нарисовало до того, как стало столом. Розмерта тонким пальцем водила по этим кругам и полоскам.

— Сгорел он, — вдруг тихо сказала она. — Хорошо, хоть согрел кого-то на своем пути... Горячий он был, яркий. Я его сразу заметила, когда они всей компанией в «Три метлы» зашли. Помнишь, какие они разные были. Джеймс — выпендрежник, но когда на рыженькую свою смотрел, то менялся сразу. Римус — тихий, но столько добра в глазах отражалось и столько боли... А вот этот их Питер мне никогда не нравился, не люблю тихушников таких. Ох, знаешь, Сириус ему однажды врезал из-за меня. Постарше они уже были, лет по девятнадцать. И то ли я Питеру пива не долила, то ли сплеснула на стол. Вот и нахамил он мне. А Сириус вскинулся: «Ты как с дамой разговариваешь!» А тот в ответ: «Да где тут дама-то?! Трактирщица простая...» Сириус ему в нос и засветил, потом подошел ко мне, в глаза заглянул и начал то ли шутить, то ли извиняться, а я не слушала, на губы его, как малолетка какая-то, уставилась, и мысль одна в голове только билась: «Говори-говори... не отходи только...» Но виду не подала, я ж гордая! А помнишь, какая я хорошенькая была?

Аберфорт смотрел на нее и видел снова ту юную красотку, с которой так странно свела его жизнь и которая вот уже много лет как заменила ему семью. Кем она была для него, он и сам не мог определить — дочка, сестра? Да какая, собственно, разница. Рассказать кому — не поймут или подумают гадости всякие. Только Аберфорту давно было плевать на мнение окружающих. А особо рьяных говорунов он без колебаний заткнул бы кулаком.

— Ты и сейчас хороша, что есть, то есть! — Аберфорт не умел говорить комплименты, но тут и врать не пришлось. Розмерта до сих пор оставалась одной из самых привлекательных жительниц Хогсмида.

Розмерта грустно улыбалась и, опустив глаза, задумчиво рассматривала свою ладонь и кончиками пальцев касалась линий на ней.

— Да ладно, чай не девочка. Руки, видишь, загрубели уже... Ох, как он мне их целовал... Сириус-то... Я умирала прямо! — щеки ее покраснели, она разглядывала многочисленные кольца, нанизанные на пальцы. — Не суди, душа моя. Мистер О'Тулл, конечно, хороший человек был. Хороший, да только простой очень. Ну и помер быстро, упокой его душу. А Сириус... Он ведь не для меня совсем был. Ему бы кого позатейливее, да постервознее. Думаешь, я не понимала этого? Понимала и ревела ночами. Только что это за наваждение на меня нашло, до сих пор не знаю. Как там люди говорят про такое?

— Амур стрелой попал? — с усмешкой подсказал Аберфорт.

— Да уж какой тут стрелой... — тоже усмехнулась в ответ Розмерта. — Давай еще по одной, — сказала она, разливая душистый напиток по бокалам. — За тех, кто помнит. За тех, кто верит. Ну и за то, чтоб не было так больно, что ли...

Они выпили еще по одной, а потом молча сидели, не глядя друг на друга. Розмерта задумчиво гладила край бокала, а Аберфорт постукивал пальцами по столу. Ему одновременно было неловко уйти, но и остаться он повода не находил. Наверное, если бы Розмерта рыдала, то он утешил бы ее, как в детстве утешал Ариану. Но она не плакала — молчала и разглядывала оставшиеся в бокале капли. Вдруг она подняла глаза.

— Знаешь, что-то устала я. Пойду, наверное. Если хочешь, посиди еще, только дверь потом запри за собой. И вот еще что. Спасибо, что сказал. И что тайну нашу сберег, тоже спасибо, — она медленно побрела по лестнице, не оглядываясь и не стирая слезы, которые одна за другой бежали по щекам.

* * *

В жизни Розмерты О’Тулл, в девичестве Мартелл, все было как положено. Закончила школу, вышла замуж, переехала за мужем в Хогсмид, работала с ним вместе и горя не знала. Все как у людей — и беды, и радости понемножку. И если бы кто-то спросил ее, счастлива ли Розмерта, она бы, не задумываясь, ответила: «Конечно», — но про себя отметила, что никто толком и не знает, что это за счастье такое и узнаешь ли ты его, когда на своем пути встретишь. А потом муж Розмерты умер, про счастье думать у нее не осталось времени. Зато был паб, который стал всей ее жизнью, и друг, который, неожиданно для них обоих, оказался для Розмерты ближе родственников. И она пекла пироги, шутила с клиентами и думать не думала о странностях человеческого счастья.

А еще Розмерта старалась не углубляться в размышления о справедливости жизни и о том, что могло случиться с ней, если бы в какой-то момент она свернула на другую дорогу. Что толку в таких мыслях, ведь кроме пустых сожалений они ничего дать не могли.

И только когда в ее паб приходила веселая и шумная компания из четырех таких разных парней и сопровождающих их девушек, Розмерта ловила себя на неуместных мыслях, что ей не хватает беззаботности, которой в ее жизни и не было никогда, что она могла бы хорошо вписаться в эту компанию, когда была помоложе. И что у нее бы точно хватило ума не вести себя, как эти глупые девчонки. Ведь если кто-то так смотрит на тебя, как Джеймс Поттер на рыжую Лили, то, наверное, это и есть то самое счастье, и не стоит его гнать от себя, какая бы гордая ты ни была.

Было еще кое-что, что нарушало спокойную и размеренную жизнь Розмерты О’Тулл. Все чаще и чаще, разливая напитки за стойкой или принося посетителям заказы, она ловила на себе странные взгляды Сириуса Блэка. А он старался лишний раз задержаться допоздна и, вытянув длинные ноги, рассматривал хозяйку лучшего паба в Хогсмиде и улыбался такой улыбкой, что Розмерте хотелось то ли сбежать поскорее, то ли, наоборот, остаться и никогда не трогаться с места. А еще эти взгляды не давали Розмерте спокойно спать ночами.

Так бы, наверное, и продолжалось — взгляды, улыбки и слова, которые почему-то не хотели вылетать на волю, если бы не случился у Джеймса Поттера мальчишник. И, конечно же, компания основательно потрепала «Три метлы», да так разошлась, что Розмерта, терпевшая до последнего (понимала же — дело молодое, первая свадьба в компании, да и денег она уже с них получила с запасом), не выдержала вида разбитой витрины из цветного стекла, которую привезла из родной деревушки. Поток ледяной воды окатил плясавших на столе Сириуса и Джеймса, да и на аплодирующих Римуса и Питера тоже немало попало.

—Ну, молодые люди, — сказала Розмерта своим самым суровым и взрослым голосом, — будете теперь все убирать! И руками, палочкой махать каждый дурак может, только вот пьяный дурак мне тут все еще хуже разнесет.

И, как ни странно, компания парней, которая без зазрения совести переворачивала верх дном весь Хогвартс, сначала замолкла, а потом села решать, кто же будет отрабатывать долг Розмерте. Джеймса друзья единогласно отправили домой — ему нужно было отоспаться и прийти в вертикальное состояние перед свадьбой. Питер вызвался оттащить домой Римуса, которого, откровенно говоря, развезло от обилия пива, еды и настойки. И к тихой и немножко стыдной радости Розмерты расплачиваться за все грехи остался Сириус Блэк.