Внутри и снаружи

— Ни одна с тобой не сравнится, — едва слышно выдыхает Скорпиус.

Она довольно улыбается и растворяется в воздухе.

Через пару секунд с ужина возвращается Перкинс.

Она уходит, когда Скорпиус засыпает. Еле разжимает пальцы на своей руке, мельком смотрит на часы: Люциус уже должен прийти. Вряд ли он найдет нечто сверх того, что она и так знает, но все же Гермиона надеется. Она не любит терять пациентов, особенно тех, кто дорог. Этот мальчик и так прошел через многое. Мальчик, который только что признался, что она ему нравится. Гермиона фыркает и толкает дверь своего кабинета.

— Здравствуйте, целитель Грейнджер, — Люциус поднимается из кресла и чинно кивает.

— Здравствуйте, — она садится в кресло напротив. — Давайте без церемоний, время на исходе.

— Как он? — маска степенности сразу слетает. Сейчас перед ней обеспокоенный дед, так-то лучше.

— Без изменений, и это куда хуже, чем звучит. Приступ может накрыть в любой момент, и не факт, что в этот раз смогу его остановить.

— А как они… она… они проявляются? — Люциус запинается, но быстро берет себя в руки. «Еще бы, годы практики не пропьешь, — ехидно думает Гермиона, но тут же одергивает себя: — Нашла время».

— Единственное, что могу сказать наверняка, — это зависит от эмоций Скорпиуса. С остальным сложнее. Беллатрикс и при жизни была весьма непредсказуема, после смерти мало что изменилось, — невесело усмехается она. — И на меня по-прежнему реагирует весьма ярко.

— То есть? — у Люциуса округляются глаза. — Когда ты рядом, она показывается чаще?

Гермиона кивает, а Люциус начинает судорожно листать одну из принесенных с собой книг.

— Вот, — тыкает пальцем в начало страницы он, — читай.

— «Крестраж активнее всего проявляет себя рядом с тем, кто для него наиболее опасен...» И что с того? Я колдомедик, и так понятно, что я хочу его уничтожить.

— Дальше, дальше, — отмахивается он. — Читай между строк.

— «… поскольку он порождение темной магии, ослабить его может только самая светлая». Люциус, ну это же чушь! — почти кричит Гермиона. — Яд василиска и меч Гриффиндора...

Он раздраженно выхватывает книгу из ее рук и почти выплевывает концовку абзаца:

— «Опасным для крестража является человек, к которому источник украденной энергии испытывает сильные чувства». Понимаешь наконец?

— Если вы о том, что Скорпиус меня любит или что-то около, то он мне об этом уже поведал, — фыркает Гермиона и складывает руки на груди. — Вот только сомневаюсь, что это тот случай, когда поцелуй истинной любви расставит все по своим местам.

Люциус смотрит на нее несколько минут, раскрыв рот, а затем нервно смеется.

— Видимо, это что-то маггловское, но я не о том. Мы можем спровоцировать приступ, без прямого контакта с крестражем никак, и тогда уничтожим. Сможешь достать яд василиска?

— По-моему, вы до сих пор знаете больше, чем я, потому что совершенно не вижу логики. Не понимаю, зачем ее выманивать и при чем тут чувства?

Она хмурится, пытаясь собрать все известное воедино, но мозаика не складывается. Ключевая деталь ускользает.

— Объект, в который запечатывается осколок души, нейтрализовать не так сложно, а вот освободить от его власти источник возможно, если только…

— Я спровоцирую Беллактрикс, случится очередной приступ, и только после этого смогу уничтожить медальон ядом, если хочу, чтобы у Скорпиуса был шанс жить нормально, — побелевшими губами договаривает Гермиона.

— У нас нет другого выхода.

Достаточно одного взгляда на Люциуса, чтобы понять: вариантов на самом деле больше нет. Она ведь и сама думала об этом, но сказанное вслух, да еще и другим человеком, это кажется еще более пугающим. Страх пробирает до костей, и она вдыхает поглубже.

— Отвлеките Драко с Асторией. — Дожидается утвердительного кивка. — Через час. Ему нужно немного поспать.

Люциус молчит, но она чувствует спиной испытующий взгляд, когда собирает карты других пациентов.

— У меня обход, извините.

— Он ведь и тебе небезразличен, — говорит Люциус, когда она уже открывает дверь.

— Он мой пациент, — не оборачиваясь, бросает она и выходит.

И когда она перестанет врать хотя бы себе?

Гермиона всегда собранная и тактичная, задает прямые вопросы и ждет таких же ответов, но Скорпиус не может. Сказать о Беллатрикс — все равно что признать себя сумасшедшим во всеуслышание. Все чаще он думает: может так оно и есть? Все чаще он слышит ее голос и без медальона. Все чаще ощущает себя не в своей тарелке, будто кто-то подглядывает за ним в замочную скважину.

— Тебя что-то беспокоит. — Гермиона читает его, как открытую книгу. Ему некуда прятаться от ее внимательного взгляда. — Но по какой-то причине ты не хочешь рассказывать.

Скорпиус пожимает плечами.

— Все в порядке, — срывается с языка привычная ложь.

— Если беспокоишься, что я скажу родителям, не стоит. Все, что ты скажешь, останется между нами. — Все колдомедики говорят нечто подобное, это оговаривается в их контрактах, Скорпиус уверен, но, несмотря на это, он верит ей. Она не закрывается, он не чувствует даже намека на ментальный щит. Гермиона дает ему выбор: поверить на слово или проверить, но ему это не нужно. Слишком боится испортить единственные в его жизни честные, доверительные отношения.

«Единственные?» — раздается отголосок недовольного голоса Беллатрикс.

— Я по-прежнему хожу во сне, — заученные фразы комом застревают в горле. — Иногда помню все до мельчайших деталей, иногда только смутные образы и шорохи, а иногда совсем ничего.

— И от чего это зависит?

Он передергивает плечами. Почему она такая понимающая? Он не может рассказать ей про Беллатрикс, а обманывать с каждым разом все больнее.

— Откуда я знаю, — огрызается он, и Гермиона приподнимает брови.

— Ты первый раз так агрессивно себя ведешь, — спокойно замечает она, без обвинения или обиды.

«Ты всего лишь ее пациент», — ехидно усмехается внутренний голос. Его или Беллатрикс? Он путается, теряется в эмоциях, не всегда различает, где заканчивается его личность и начинается ее.

— Наверное, это нормально.

— Ты так думаешь?

Он удивлен. Он говорит это вслух!

— Нет, — тушуется он. — Я не должен был.

— Скорпиус, посмотри на меня. — Он покорно поднимает голову, взгляд замирает на ее улыбке. — Ты никому ничего не должен, запомни это. Расскажешь, когда сам захочешь.

«Нельзя быть такой идеальной! Так просто не бывает!» — эхом отдается в мозгу крик Беллатрикс.

— А если я боюсь? — невольно вырывается у него.

— Значит, когда наберешься смелости, — улыбается она и встает. — На сегодня все.

Скорпиус не хочет уходить, но время и правда вышло. Он поднимается, неуверенно улыбается и медленно идет к выходу, будто надеется, что Гермиона передумает, окликнет его, и они еще поговорят. Но за ним уже закрывается дверь, ничего не происходит.

«Я всего лишь ее пациент», — думает он и с пугающей ясностью осознает, что ему этого недостаточно.

Найти яд василиска куда проще, чем собраться с силами. На кону невинная жизнь мальчика, который ни в чем не виноват. Сколько еще она будет сталкиваться с отголосками войны? Сколько неуничтоженных артефактов искалечат чужие жизни? Сколько Пожирателей смерти выползут из темных углов и начнут убивать? Гермиона видит смерть постоянно, но по-прежнему не умеет с ней смиряться. Винит себя в том, что не может спасти всех, как ни пытается. Она всегда неравнодушна, даже если кажется наоборот, но этот случай, этот мальчик — тот самый момент «икс» для колдомедика, который изменит все. Личное перевешивает, с Беллатрикс у нее свои счеты, и сегодня она спросит с нее по полной.

— Не знал, что яд василиска так просто достать, — Люциус кивает на склянку в руках Гермионы.

— Личные запасы, — бросает она. — Вдаваться в подробности не намерена.

Ни одна живая душа не знает, что после битвы она припрятала несколько клыков на всякий случай. Всерьез она не думала, что такое может случиться, но уж лучше быть готовой ко всему, чем расслабиться и получить удар в спину.

— Я и не собирался…

— Пора, — обрывает она. — Я пойду одна. Без вариантов, — жестко добавляет, когда Люциус уже открывает рот. — Вы не целитель, я — да. К тому же лишние эмоции нам ни к чему, их и так будет с избытком.

Она не дает ему возможности возразить, заходит в палату и тут же накладывает запирающее заклинание.

Скорпиус уже не спит, непонимающе переводит взгляд с Гермионы на дверь и обратно.

— Что случилось?

Гермиона вдыхает поглубже. Пришло время пойти ва-банк.

— Ты больше, чем просто пациент, — в омут с головой, — но это ничего не меняет. Я старше тебя на целую жизнь.

Скорпиус резко садится на постели, морщится, но, кажется, не обращает внимания на боль.

— Зачем давать надежду, чтобы сразу забрать? — задает вполне логичный вопрос. — А я знаю. — Гермиона приподнимает брови. — Ты боишься сделать неправильный выбор, поэтому вообще ничего не делаешь!

И она не возражает. Не столько потому, что прав, сколько потому, как он это говорит. Твердо, убежденно и почти зло, будто долго об этом думал. Хотя почему будто.

— Так будет лучше для всех. — Она крепче стискивает медальон, чувствует, как он нагревается: Беллатрикс просыпается.

— Знать, что чувства взаимны, и упрямо отказывать от них — верх глупости, — он сжимает кулаки и пытается встать, но тут же падает.

— Мальчишка! — Гермиона инстинктивно подбегает к нему. — Идиот, — выхватывает палочку и проверяет показатели. Всплеск активности может привести к приступу…

Она еле сдерживается, чтобы не рассмеяться истерично. Инстинкты выше разума. Несмотря на необходимость спровоцировать крестраж, она рефлекторно заботится, чтобы этого не случилось, потому что тогда Скорпиусу будет больно.

— Это твоя вина, — выплевывает ей в лицо. — Все из-за тебя, — сминает в кулаках одеяло. — Беллатрикс не вредила бы мне, если бы у меня был другой колдомедик, она любит меня.

Гермиона отшатывается и только сейчас замечает, что медальон горячий, а радужка Скорпиуса становится темной.

Начинается.

— Твой отец лично просил главного целителя об этом, — голос почти не дрожит, она рада уже этому. — Я этого не хотела и уж тем более не просила, претензии не по адресу.

— Дрянь, — он что есть силы хватает ее за руку. От неожиданности Гермиона вскрикивает, и на нее снова смотрят серые глаза Скорпиуса. — Прости, прости, пожалуйста. Это все она, я не хотел…

Гермиона накрывает его губы ладонью.

— Извиняться придется мне, когда все закончится.

И улыбается настолько ласково, насколько сейчас способна. Она уже тянется к медальону, когда Скорпиус резко дергает ее на себя, шепча: «Пожалуйста» — и впивается в губы жадным поцелуем, в который вкладывает все чувства, что испытывает: отчаяние, боль, страх, смятение, удивление и любовь. И Гермиона не может не ответить просто потому, что сама устала сопротивляться, потому что через несколько секунд появится Беллатрикс, потому что она больше не позволит себе этого, если он останется жив.