Внутри и снаружи

В свои восемь он впервые забредает на чердак. Ищет, где спрятаться от отца после очередной проказы, замечает неприметную дверь в конце коридора и юркает туда. Скорпиус доволен собой хотя бы потому, что смог дотянуться до ручки, — пусть кончиками пальцев, встав на носочки, но смог же. Детская всеобъемлющая радость переполняет его целиком, заполняет до краев, но отец все не идет, а просто сидеть и ждать его Скорпиусу скучно.

Он оборачивается и не сдерживает удивленно-восхищенного вопля. Скорпиус и раньше видел, как маги на картинках двигаются, улыбаются и даже разговаривают, но эта женщина завораживает своими очарованием и грацией. Он замирает и смотрит на нее, раскрыв рот, а она наслаждается реакцией, красуется, размахивает пышными юбками. Скорпиус хлопает в ладоши, подпрыгивает на месте и просит: «Еще, еще, еще!», пока разъяренный отец не вытаскивает его оттуда. Он строго-настрого запрещает снова приходить сюда и накладывает мощнейшие запирающие чары, но Скорпиус слышит, как женщина издевается над отцом: «Ты не сможешь мне помешать». Скорпиус дает себе слово узнать, кто она.

Гермиона сидит у кровати и ждет, когда он придет в себя. Снова на дежурстве в Мунго в Рождество — уже который год подряд. Она даже не пытается маскировать мешки под глазами, горестные складки у губ, — как же она устала.

Она поднимает взгляд, замечает, что Скорпиус проснулся, и чуть улыбается:

— Похоже, я от тебя никогда не избавлюсь.

— Ты и сама этого не хочешь, — уверенно заявляет он, но тут же закашливается.

— Да неужели? — Гермиона только ухмыляется, даже не делая попытки облегчить его «мучения».

— Бессердечная! — шутливо восклицает он, но тут опускается на подушки. — Кто кроме меня будет веселить тебя в праздники.

Со стороны это кажется дружеским подтруниванием, но на губах оседает горечь. Каждый год как по часам: у него передозировка чего-нибудь эдаким, у нее сверхурочные, чтобы не чувствовать себя одинокой и ненужной.

— Пятый раз не перебор? — губы все же изгибаются в усмешке. — На ужин бы тогда пригласил.

— Считаешь? — склоняет голову набок Скорпиус и щурится. — Приятно.

Она почти на себе ощущает, как его голова тут же взрывается адской болью, желудок сводит судорогой, руки и ноги вытягиваются по швам, а из горла рвется крик: истошный, разрывающий на части. Он требует одного — убить грязнокровку.

— Ты его не получишь, Грейнджер, — шипит Скорпиус не своим голосом, но с такими знакомыми интонациями. — Не позволю.

— И тебе здравствуй, Беллатрикс. Давно не виделись, — устало и почти обреченно вздыхает Гермиона. — Выпьешь?

Скорпиус отмахивается, но Гермиона к этому готова: обездвиживает тело и осторожно вливает зелье, зажимая пальцами нос, чтоб наверняка. Пара минут — и на нее снова смотрят серые глаз со смесью страха и благодарности.

— Снова?

— Ты же знаешь, как она неадекватно на меня реагирует.

Вместо ответа в тишине палаты раздается смешок, отражается от стен и звучит, звучит, звучит, издеваясь над ними.

— Я честно пытался принимать зелья, но она тут же их сплевывает и заставляет пить антидоты, — оправдывается он. — Я так устал…

Гермиона подается вперед и сжимает его ладонь. Видимо, ее крест — поддерживать околдованные души, показывать им свет. С Гарри хотя бы было понятно: случайность, просчет, неосторожность Волдеморта, а здесь… планомерный захват власти над разумом ополоумевшей теткой.

— Мне придется сказать Драко, — осторожно возвращается она к давнишнему разговору. — Больше некуда откладывать, она все сильнее завладевает твоим разумом.

И Скорпиус кивает. Это говорит Гермионе куда больше любых слов. Он понимает, что сам уже не справится, и сдается на милость. Судорожно сжимает ее пальцы и грустно улыбается:

— Ты ангел, знаешь это?

Она отмахивается, но не в силах сдержать ответную улыбку.

— Это моя работа.

Гермиона видит, как гаснут искры в его глазах, уголки губ опускаются, брови хмурятся. Правильно, мальчик, расстраивайся, злись: чем больнее сейчас, тем проще будет потом. Пока в его голове мадам Лестрейндж, ему и думать-то о Гермионе не стоит, да и незачем. Она колдомедик, поклявшийся спасать жизни, а он пациент, в мозг которого влезла Пожирательница смерти. Больше тридцати лет прошло, а отголоски войны не стихают.

Когда Скорпиусу исполняется девять, женщина появляется на картине в холле. Чуть щурится, но все так же ослепительно улыбается. Крутится вокруг своей оси, показывая платье и себя, и посылает воздушные поцелуи. Скорпиус захлебывается восторгом и не может отвести взгляда: настолько она прекрасна.

— Беллатрикс, — различает он сквозь шорох платьев.

— Вам подходит, — тут же бесхитростно заверяет ее.

Улыбка на мгновение становится похожей на хищный оскал, но Скорпиус уверен: ему кажется. Свет неудачно ложится или он моргает в этот момент.

— Скорпиус, — зовет его бабушка, и Беллатрикс исчезает, подмигнув на прощание, а он все стоит и глазеет на портрет. — Мы тебя заждались, — укоряют его, и он послушно идет в залу, но не думает ни о чем, кроме Беллатрикс.

Этим же вечером Скорпиус перерывает все семейные альбомы, пока не находит ее.

Беллатрикс Лестрейндж, урожденная Блэк.

Он осторожно поглаживает уголок колдографии, где она смеется вместе с бабушкой и озорно подмигивает какому-то темноволосому парню и дедушке. Беллатрикс бросает ему взгляд исподлобья, наклоняется и лепит снежок, который летит прямиком к Скорпиусу.

Он откладывает альбом, улыбается и засыпает, подложив руки под щеку. Не замечает, как она самодовольно ухмыляется с картины на стене.

— И все это время ты знала и ничего не говорила?! Малфой орет, как будто его ритуальным ножом режут на части. И Гермиона вполне бы поняла, если бы из-за сына переживал, но того, похоже, больше факт сокрытия информации беспокоит. И главное кем? Подлой грязнокровкой Грейнджер.

— Не моя вина, что сын тебя не доверяет, — устало отмахивается она.

— Да как ты… как ты…

Похоже, запасы его красноречия иссякают, чему Гермиона несказанно рада. Получасовая истерика Малфоя все-таки утомляет.

— Давай ты письменно изложишь, как именно хотел бы меня убить, а пока поговорим о том, как вылечить Скорпиуса.

— Попытаться вылечить, — слабо возражает он, появившись в дверях, и пытается улыбнуться. Не выходит.

— Я запретила тебе вставать! — она обхватывает его поперек спины, давая возможность опереться. — Не время играть в благородство! — Скорпиус вздыхает и переносит весь вес на нее. — Малфой, помоги.

Драко наконец отмирает и подхватывает сына с другой стороны.

Когда они опускают его на кровать, Скорпиуса уже бьет озноб. Гермиона заботливо укрывает его одеялом, накладывает сканирующие заклинания, поит зельями.

— Он никого так беспрекословно не слушает, — не сдерживается Драко.

— Это нормально, — и после паузы добавляет: — Я его лечащий колдомедик.

— Ты мой ангел-хранитель. — Скорпиус ловит ее руку и целует ладонь.

— Тогда сделай мне одолжение, не провоцируй приступ, — она треплет его по волосам. — Пойдем, Малфой, — зовет спустя пару минут, когда Скорпиус засыпает.

— Ты же можешь ему помочь?

Гермиона усмехается. Горбатого могила исправит. Бравада рассыпается на куски, как только появляется страх. К чему только было устраивать это нелепое представление.

— Попытаюсь. — Не тот случай, когда стоит вселять надежду. Ей бы и самой хотелось поверить, но шансы слишком малы. — Беллактрикс была сильной волшебницей, да и воздействие беспрерывное на протяжении долгого времени. Мне жаль, — обращается к только подошедшей Астории. — Единственное, что могу обещать, — пока он жив, я не перестану пытаться.

Астория судорожно хватается за Драко, они так и застывают в неуклюжих объятиях друг друга. Им нужно время, чтобы осознать, прийти в себя. У Гермионы его нет.

Скорпиус не помнит, когда она впервые с ним заговаривает. То есть сам разговор отпечатывается в памяти до мельчайших деталей, но сколько ему было лет, при каких обстоятельствах — не знает. Наверное, во сне, а может, во время приступа лунатизма. Время от времени домовики Мэнора находили его в кладовках, на чердаке и даже рядом с подземельями: Скорпиус уверенно ходил по коридорам, толкал двери, заглядывал в комнаты, вот только глаза были закрыты, а сам он наутро ничего не помнил. С тех пор Гермиона — его лечащий колдомедик. С тех пор Беллатрикс стала появляться чаще.

— Привет, малыш, — картина появляется из ниоткуда, буквально на глазах вырастает из камня. Скорпиус трет кулаками глаза, но она не исчезает — Беллатрикс только смеется. — Не бойся, это просто меры предосторожности.

— От кого? — мгновенно спрашивает он, едва не подпрыгивая от азарта.

Наконец-то с ним поиграют во что-то новое и интересное, от занудных книжек и домовиков кружится голова, а о чем-то другом ему и подумать не дают — сразу запрещают.

— От твоего отца, конечно. Он всегда был непослушным мальчишкой. — Она подходит ближе к краю, кажется, еще немного — и выйдет из полотна. — Если узнает, что я с тобой играю, — прикладывает палец к губам, — сделает все, чтобы помешать. Ты же ему не скажешь? — Скорпиус мотает головой. — Тогда я буду приходить чаще, — подмигивает, — играть, — вертит в руках палочку, — и рассказывать секреты.

Скорпиус кивает, подается вперед и протягивает руку к портрету. Там, где он касается его кончиками пальцев, искрит магия, покалывает кожу и будто забирается внутрь.

— Но папа хороший, — завороженно глядя на разряды энергии, не возражает — по-детски заступается за отца.

— Конечно, — с готовностью соглашается Беллатрикс, — но ты лучше. Избранный, — усмехается.

Скорпиус не замечает движения палочкой, слышит только неразборчивый шепот, а спустя пару секунд видит в ее руках медальон. Маленький, простой, но очень красивый. Скорпиус тянет к нему руки, естественно, не может взять, но упрямо пытается.

— Тише, малыш, — улыбается она и протягивает медальон ближе. — Запомнил? — Он поспешно кивает. — Найдешь его в Мэноре, забери себе и никому не показывай. Пусть он всегда будет с тобой. — Она дожидается еще одного кивка. — Это будет наша с тобой тайна.

Картина с глухим щелчком исчезает так же неожиданно, как появилась. Скорпиусу даже щипает себя за руку несколько раз — ничего не меняется, но уже в следующую секунду оказывается в своей постели, судорожно сжимая одеяло. Рядом с ножкой кровати лежит тот самый медальон. Он быстро поднимает его и сжимает в руке. От гладкого металла идет тепло, на секунду чудится, что он слышит смех Беллатрикс, но морок быстро рассеивается. Скорпиус кладет его под подушку, не разжимая руки, чтобы утром надеть под одежду и не снимать.

Гермиона закрывает очередную книгу и устало вздыхает. Ни одной надежды на чудо, ни одной лазейки. Конечно, у нее есть одна идея, но это слишком рискованно, и только один человек может помочь в этом. Тот самый, что спит в палате, закутанный в сотню одеял, под неусыпным надсмотром сиделок-домовиков.