Трудности реформизма

— Это кажется странным. Но, пожалуй, я их понимаю. Столько разочарования разом… Не то, чем хочется поделиться. Стыдно признаться, но я ведь вполне разделял романтические представления профессора Дамблдора. Не знаю, в курсе ли вы.

— Нет, не в курсе, но, готов поспорить, что самой большой тайной он счел бы жизнь. Ну или любовь. Дамблдор был известным идеалистом, но реальность куда прозаичнее. Вы ведь догадались уже, почему содержимое этой комнаты держится в такой тайне?

— Не уверен. Возможно потому, что не все могут выдержать разочарование?

— Скорее груз правды о самих себе и обществе, в котором живут. Наш Отдел плотно окутан флёром таинственности, а эта комната всего лишь одна из многих легенд, будоражащих умы. В мире магии сложно найти настоящее чудо, согласитесь. Мы же, изучая в общем-то рядовые явления, оставляем непосвященным ощущение некой сказочности.

— А меня вы решили лишить этого ощущения.

— Вас мы сочли достойным прикоснуться к истине. Впрочем, вы и сами пришли к пониманию сути вещей, хотя избегали озвучивать его.

— Наверное, я кажусь вам дураком из-за этого? Или трусом.

— Нет. Вы совсем не дурак и уж точно не трус. Вы — энтузиаст. А энтузиасты и реформаторы, люди, нацеленные на прогресс, желающие изменить мир, рано или поздно сталкиваются с той же проблемой, что и вы. Их благородные устремления оказываются не нужны массе обывателей. Обыватели хотят стабильности и покоя, стремятся поддерживать традиции, жить привычным укладом. Люди в целом весьма консервативны. А маги — особенно. Особенно британские маги, пожалуй, в этом нам нет равных. Ваше устремление, уж извините, истинно гриффиндорское — благородное, порывистое, если хотите, даже страстное. Но, увы, совершенно не реализуемое. Вражда свойственна людям, а привычный враг — самый удобный враг. Он существует где-то параллельно, он не отравляет существование, не портит аппетит, но его всегда можно обвинить во всех неудачах. А еще, в нашем случае, враг очень абстрактен. Легко ненавидеть конкретного человека, но по-настоящему ненавидеть огромную группу людей, например, всех студентов и выпускников одного факультета скопом — невозможно. Поэтому даже дети магглов так легко перенимают традиционный хогвартский уклад, нашу историческую вражду и не менее исторические стереотипы. И ведь мы с вами не меньше подвержены им. Я назвал ваши порывы гриффиндорскими, вы же отчаянно пытаетесь доказать кому-то, что ваши «слизеринские» черты на самом деле общечеловеческие. Вы воюете с ветром, мистер Шеклболт. То, что вы стремитесь доказать, знают все мало-мальски разумные маги. И их все устраивает. Доказательством тому бесчисленные полки за вашей спиной, тысячи прожектов, не увидевших свет. Невозможно одним указом, одной реформой изменить сознание людей. Вы заберете у них один повод для раздора, и они найдут иной. Общество меняется постепенно, изнутри, когда потребность в переменах становится очевидной если не всем, то большинству. Позвольте дать вам совет. Ваш второй проект — открытие начальных школ для малолетних магов, — кажется мне куда более перспективным. Не пытайтесь преподносить его как попытку унять противостояние факультетов, не продвигайте его для борьбы со стереотипами. Делайте упор на повышении уровня образования, на заботе о детях. Тогда у вас будет шанс никогда не увидеть этот проект в этой комнате. А у наших сограждан будет шанс самостоятельно уйти от многовековой вражды.

— Спасибо. Не знаю, воспользуюсь ли вашим советом, но обдумаю обязательно. Извините, вы вывалили на меня столько информации. Откровенно говоря, я сбит столку, и мне потребуется время, чтобы привести мысли в порядок.

— Я не задерживаю вас, министр. Вы вольны закончить нашу беседу в любой момент.

— Я смогу снова прийти сюда? Когда все обдумаю, разумеется.

— Приходите. Поговорить или посмотреть содержимое полок. Там весьма много занимательных, а иногда и потрясающих идей. Возможно, для какой-то из них наше общество уже созрело.

— Это бессрочное приглашение?

— Не совсем. Оно действительно до тех пор, пока вы не оставите министерский пост. А как долго вы удержитесь в кресле, зависит в первую очередь от вас.

— Благодарю вас, мистер Палидмаус. Я непременно приду сюда снова.

— До встречи, мистер Шеклболт.

— До встречи.

* * *

Кингсли покинул нижний уровень министерства в молчаливой задумчивости и заперся в своем кабинете. Через час секретарь в приемной услышал глухой стук, словно от удара кулаком по столу, и приглушенное бормотание. А еще через полчаса Кингсли вышел из кабинета и отдал поручение к утру подготовить зал заседаний и отправить приглашения на совещание членам Волшебной экзаменационной комиссии, Попечительского совета, директору и деканам Хогвартса лично. Глаза министра сверкали неукротимой жаждой деятельности, так что секретарь не рискнул напоминать ни о конце рабочего дня, ни о загруженности графиков приглашенных магов.

— Сэр, почему такая спешка?..

— Через неделю начнется учебный год, Бэзил, и большую часть этих достопочтенных магов будет невозможно выдернуть в Министерство. А препираться с ними мы будем еще год, не меньше. Начнем сейчас, к следующему учебному году как раз успеем.

— А что будет через год? — любопытство неприкрыто сквозило в голосе позабывшего о субординации Пайка.

— Через год в Британии появится первая обязательная магическая начальная школа, — тяжело роняя слова, отчеканил Кингсли. — Время дорого: слишком многое нужно успеть. И никаких «мемориалов»! Приступайте.

— Да, сэр.

Секретарь проводил недоуменным взглядом скрывшегося в своем кабинете Шеклболта. «Пикси его закусай, почему ночью?! И какой такой мемориал, о чем он вообще? Поди, пойми этих грифферов», — гадал Бэзил, спешно составляя запрос на бронирование малого зала заседаний. Зала, с которого Министр магии Кингсли Шеклболт начнет долгую и трудную работу над изменением магического общества.

А кто сказал, что министром быть легко?