Мангусты

Парвати замолкает. Она явно не планировала всё это вот так выкладывать, но, как видно, слова сами рвутся из неё горькой лавиной. Пенни понимает, у Пенни в жизни произошло почти то же самое, лишь с незначительными отличиями: родителей убили в начале нулевых, своих лучших друзей Пенни потеряла не в Девоншире, но в Дареме, а Беа погибла куда раньше сестры Парвати.

И она точно так же представить себе не может, чтобы, будь у неё возможность выбирать ещё раз, она вновь с готовностью не пошла к Мангустам.

Парвати тоже наливает себе чаю. Какое-то время они пьют его молча. Наконец Пенни нарушает тишину.

— Спасибо тебе.

Парвати кивает, а потом усаживается к Пенни в ноги, на софу, и усмехается, сладко потягиваясь.

— Змеелов, конечно, будет не в восторге, что я раскрылась. Всё же «милый Басти» был кладезью полезной информации. Но, с другой стороны, тебя он тоже просил беречь. Информацию-то мы ещё достанем, а вот ты…

— Змеелов просил беречь меня? — неверяще уточняет Пенни.

— Ну да. А чего ты удивляешься? Ты же считаешься одной из лучших оставшихся в стране зельеварок, балда. Ну ладно-ладно, всё, больше не язвлю. Но неужели ты и впрямь думала, что, даже если вычислили, тебя бросят на произвол судьбы? Что своим на тебя плевать? Тем более Змеелов тебя знает, и он лично…

— Змеелов меня знает? — в полном шоке восклицает Пенни. Чего-чего, а этого она услышать никак не ожидала. Она-то сама о Змеелове знает лишь то, что он глава Мангустов. И что он, скорее всего, и правда «он», ведь даже изменённый до металлического скрежета голос, который ей доводилось слышать через приёмник в штабе, казался откровенно мужским. На этом и всё. Но неужели Пенни правильно воспринимает слова Парвати, и та говорит ей сейчас, что Змеелов и вправду кто-то из знакомых?

— Он знает всех, — таинственно отвечает Парвати, а потом вновь смеётся, не выдержав серьёзной мины. — Ох, Хэйвуд, ты б себя сейчас видела, умора! Я тебе так скажу: он не раз подумывал перевести тебя зельеварить в главный штаб, да только глаза и уши в логове Лейхенберга ему были очень уж нужны. Вот и тянул кота за то самое место. Как он убивался, что твой талант пропадает на побегушках у Аспидов, пока у нас на всех Мангустов лишь один нормальный зельевар, которому и то вечно некогда! Так и подмывало порой тебя ему в подарочной коробке с лентой отправить. Еле сдерживалась.

— Но как…

— А вот этого не скажу. И вообще, больше о Змеелове говорить не будем. Посчитает нужным — раскроется тебе сам. Тем более теперь-то, когда к Лейхенбергу путь заказан, уверена, доро́га тебе сейчас лишь в главный штаб. Вот там и познакомитесь… снова.

Пенни так и хочется устроить допрос с пристрастием о личности их главы и о том, откуда она его, во имя Мерлиновых подштанников, может знать, но прекрасно понимает: ничего ей больше Парвати не скажет. Поэтому она спрашивает о другом.

— Значит, ты вытащила меня по приказу Змеелова?

Парвати корчит рожицу — и Пенни подмечает про себя: таких живых эмоций, такой мимики и этих простых, грубоватых фразочек, которыми Парвати сыплет сегодня, как из рога изобилия, она прежде за соседкой никогда не замечала. Лишь маску презрения и безграничную спесь. Отличия такие разительные, что Пенни кажется: перед ней совсем другой человек. И чутьё подсказывает, что настоящей Парвати была именно сейчас.

— На самом деле я не знаю, что бы он приказал мне. Я не стала терять времени на уточнения.

Пенни смотрит на Парвати с удивлением. Ведь она хорошо усвоила простую истину, вещь, которую пришлось заучить как мантру, чтобы смириться с её неизбежностью: Мангусты при всём желании не могут выручить всех. Иногда необходимо не делать ничего, и это, по мнению Пенни, был как раз тот случай. Ведь шпионка, получившая доступ к самому Лестрейнджу, куда ценнее для общего дела, чем Пенни, какой бы отличной мастерицей зелий она ни считалась.

— Но тогда почему ты…

— Да твою же за ногу, Хэйвуд! Какая, к Салазару, разница, почему? Я могла тебя спасти, вот и спасла! Может, и ступила, конечно, может, Змеелов кого другого отправил бы — не знаю я! Знаю лишь, что счёт шёл на секунды, и ждать я не могла. Не было роскоши размышлять да уточнять, как ты не поймёшь? Мы же, блядь, не Аспиды, чтобы нам было насрать на своих же, ну! Или забыла, как это бывает, когда у тебя под носом человека убить могут? Ты ведь и сама полезла бычить на Лестрейнджа, когда он меня душил, разве нет? Без палочки даже, на лордова прихвостня из «двадцатки»! Я тебе тогда не «почемукала», вот и ты отвянь!

Конечно же, Пенни при всём желании того случая не забудет. Попробуй забудь эту злополучную встречу в коридоре. Да только прежде она и представить себе не могла, что и Парвати тоже — не просто помнит, но ещё и… благодарна за идиотскую попытку её спасти?

Молчание вновь заливает комнату. Парвати шумно хватает носом воздух, пытаясь отдышаться после своей эмоциональной тирады. Пенни допивает чай в тишине. И лишь окончательно отставив чашку, тихо произносит:

— Ты хорошо играла роль безразличной дряни. Я поверила.

Парвати фыркает.

— А ты думала, что они меня примой только за красивые глаза и большие сиськи звали? Нет. Хэйвуд, ты уж поверь мне: не умеешь играть — не суйся в бордель. А тем более в бордель, который притворяется прибежищем востребованных артисток. Ха, да «милый Басти» был уверен, что я в него влюблена. Чёртов боров. Уж с ним-то актёрским навыкам было куда разгуляться. Он ведь, как ты могла и сама заметить, любил помучить. Да вот только девушки от этого обычно орут и плачут. А ему нравилось, видите ли, когда партнёрши кайфовали от боли. Вот я и «кайфовала». Не без последствий, сама понимаешь, он порой так входил в раж, что время от времени самую малость увлекался. Может, и не в тот раз, в коридоре, но, думаю, в один прекрасный день задушил бы всерьёз. Скорее всего, даже скоро.

Пенни слушает, и её колотит дрожь омерзения. Она на мгновение словно переносится в тот день, когда нашла тело удавленной Беа. На доводы о ценности сохранения Парвати инкогнито становится удивительно плевать.

— Ну тогда очень даже хорошо, что ты «раскрылась» и больше не вернёшься к этому гаду! — искренне и горячо выдыхает Пенни. — Значит, обе пригодимся для другой роли! Я тебе обещаю, Змеелову так при встрече и скажу, если что начнёт в твой адрес…

Парвати смотрит на неё, и в чёрных глазах плещется тепло.

— Я тоже рада, что мы ушли оттуда, Хэйвуд. А теперь довольно болтать. Покажи-ка мне лучше свои раны. Сейчас ещё немного подлечим, а там, как появятся силы трансгрессировать, отправимся дальше, в штаб. Наши уже получили мою сову и ждут тебя. Они будут счастливы видеть тебя живой и здоровой, уж поверь.

Пенни соглашается и, приняв руку Парвати, не спеша поворачивается, оголяет спину. Она чувствует запах бадьяна и слышит треск целительных чар. Парвати отпускает грубоватые замечания по поводу того, что Пенни таки допрыгалась и пара швов разошлись, но касания её удивительно контрастны тону: они нежные, бережные. Пенни слушает и лишь молча кивает, разрешая Парвати всласть попенять ей. Пусть. На лице играет глупая улыбка. Сегодня Пенни отчего-то верит в победу Мангустов как никогда прежде.