Кровавый пакт

Тона Крийд не была тупой женщиной. Она прекрасно понимала, что эта патология была весьма извращенной, и поэтому она не делилась подробностями ни с кем. Она убедила себя, что это была система наград, что это держало ее в форме, и что это побороло спуск в ад злоупотребления стимуляторов, или выпивки, или чего-то намного, намного хуже.

Она продолжила бежать и перебежала через Лаймкатский Мост, ощущая холодный металлический запах от реки внизу. Небо было цвета и текстуры заклинившего пиктера. Как только она очутилась на берегу реки со стороны Олигархии, она повернула на восток, на мощеную дорогу и индустриальные пути, которые шли вдоль северного берега через старые причалы к Нью Полис Бридж. Большая часть этой территории была заброшена: старые склады и магазины пришли в упадок и вышли из употребления, наполненные паразитами и принесенным ветром мусором, их окна были тусклыми от катаракт из грязи, их крыши были дырявыми, их дыхание было кислым от плесени, гниения и застоявшейся воды. Этим утром, пороги, карнизы и крыши были покрыты снегом, как мехом горностая, как сахарной глазурью.

Эта территория могла быть слегка опасной, но Крийд держала свой серебряный клинок на ремне под жилетом. Она хотела направиться на восток, а затем повернуть к центру Олигархии. Ее первоначальным планом было добежать до Турнирной Площади, и съесть кусок альмонотте «У Зинвана» позади Колледжа Министорума.

Она выбросила эту мысль. Она собирается направиться к Секции, как и предложил Халлер. Она собирается посмотреть: просто посмотреть. В нескольких улицах от Секции было место, где она сможет достать сносный лаймовый софорсо.

Скелет Олд Кроссинг и, позади него, Нью Полис Бридж, виднелись впереди.

Любой ветеран мог сказать, что приспособление к жизни в отставке – это тяжелый удар. Этим утром, Крийд чувствовала себя особенно дерганой. Это могло быть из-за новостей о Роуне, но ее ладони были вспотевшими, а во рту был медный привкус. Это ощущалось, как адреналин, боевой адреналин, чувство, которое ты получаешь в боевой зоне, чувство, чтобы быть начеку все время. Ей не было так плохо недели, и казалось, что становится все хуже и хуже, когда она забежала в тень моста.

Она остановилась со стучащим пульсом, и огляделась. Несколько ошеломительных секунд ощущалось так, как будто она снова на передовой, продвигается сквозь какой-то пригород, знает, что враг за каждой стеной и за каждым окном. Ей пришлось побороть сильное желание прыгнуть в укрытие.

Из-за чего это? Что вывело ее из равновесия? Она осмотрелась, повернувшись вокруг, но здесь не на что было смотреть, и не было никого. Она стала сверх-осведомлена гулом трафика, железной тенью моста, небом, похожим на арктический камуфляж, снежной коркой, крепкой и яркой в утреннем солнце, вялым плеском реки, ставшей глянцевой от ледяной каши, тусклым черным влажных каменных стен, оуслитом и травертином, запахами гниения, сточных вод и изглоданного камня, испарением своего дыхания в воздух, стуком своего сердца, золотой аквилы на шпиле у реки, ловящей свет, и шелушащейся и поблекшей краской названия Скоропортящиеся Товары Эннискера на ближайшем здании.

Ничего.

Она вдохнула, и снова побежала, направляясь на восток.

Бальтасар Эйл ослабил хватку на рукояти консервного ножа. Прямо снаружи только что кто-то был, и он собирался разобраться с незваным гостем.

Кто бы это ни был, что бы это не было, оно уже исчезло. Эйл забрался на одну из осыпающихся арок, которая выходила на дорогу у реки. Внизу никого не было. Он продолжал смотреть еще минуту, а затем вернулся на склад.

На складе были открыты оба контейнера, и все те, кого можно было разбудить, были разбужены. Один из старших Эйла, его сирдар Кархунан, надзирал за возрождением братства в дрожащем свете керосиновых ламп. Некоторые из отряда, самые последние из пробужденных, просто сидели и дрожали, слишком окоченевшие, чтобы делать что-нибудь, кроме как трястись и тупо смотреть перед собой. Другие, которые уже стали более подвижными, сгибали свои конечности, чтобы восстановить кровообращение, или распростерлись ничком в молитве и произносили пылкие слова благодарности Королям Варпа.

Нескольким вкололи стимуляторы из тех, что остались в медицинской сумке. Медик Валдюка сделал все, что было в его силах, чтобы вывести людей из гибернатического оцепенения.

В итоге, Кархунан решил, что кровь медика гораздо полезнее для них, чем его навыки, и нашел себе консервный нож.

Наиболее наблюдательные члены братства приступили к своим обязанностям. Ритуальные знаки благодарности Высшим Силам были отмечены пальцами на их щеках и лбах кровью медика, Валдюка и его телохранителей. Люди приветствовали Эйла глубокими поклонами и крепкими объятиями, когда он шел среди них. Шорб обновлял отметины пакта на левой руке ритуальным ножом. Он сделал глубокий надрез в честь Эйла и протянул руку, ладонью наружу, своему дамогору.

Эйл поцеловал окровавленную ладонь.

— Мы должны будем обновить обеты над нашими душами, потому что мы вступим на эту землю, дамогор, — сказал Шорб. — Должны быть проведены старые ритуалы.

— Должны, и будут, — согласился Эйл, — но время уходит. Сначала долг. Братство должно выдвигаться.

— Мы знаем местоположение фегата? — спросил Имри.

— Скоро, — уверил его Эйл.

Имри кивнул. Он перевязывал свою ногу. Заморозка превратила большинство пальцев в почерневшие колышки.

Малстром, Гнеш и Наеме присматривали за оружием. Эйл передал точные требования в сообщениях, которые посылал, и, казалось, что Валдюк достал все, что было запрошено. Все снаряжение было Гвардейским, упакованным в коробки цвета хаки, которые Валдюк привез сюда задолго до рассвета. Здесь были различные лазганы, автоматические винтовки, пистолеты, несколько тяжелых пушек и большое количество боеприпасов.

— Какое качество? — спросил Эйл.

Малстром пожал плечами, проверяя затвор карабина, который вытащил из ящика.

— Нищие не могут выбирать, Эйл Дамогор, — сказал он. — Оружие старое. Его достали на нелегальных рынках и на перерабатывающих заводах. — Он откинул голову назад и держал оружие так, чтобы получше его изучить в свете керосиновых ламп. Его зубы были розовыми от крови.

— Ну, хотя бы, достаточно хорошее?

— Большую часть мне нужно будет почистить и освятить.

— Сделай это побыстрее.

Малстром кивнул.

— Клянусь своей душой, магир, — ответил он.

Наеме доставал лазерные пистолеты из другого ящика, умело их проверяя, и вставляя силовые ячейки. Как обычно, он бормотал свой лист имен.

— Юталес, потом Шархоек, потом Муулм...

Он поднял взгляд, когда приблизился Эйл, и предложил ему один из заряженных пистолетов. Эйл взял его.

— Как проходит родословная? — спросил он.

Старый солдат улыбнулся.

— Я проснулся сегодня в этом странном месте и обнаружил, клянусь честью, что близок к концу, — сказал он. Он сделал паузу, и отвернулся, как будто услышал отдаленный голос. Он снова начал бормотать. — Затем Хьеве, затем Юмес...

Это был избранный ритуал Наеме, который он выбрал в качестве бремени на душе, когда молодым человеком принял пакт. Он пытался произнести, в течение жизни, каждое из бессчетных имен Смерти, и когда произнесет их все, станет Смертью. Родословная Смерти была популярным ритуалом среди братств Кровавого Пакта, хотя Эйл никогда не встречал солдата, который бы забрался так далеко в священном списке.

Малстром пробормотал тихое проклятие, и Эйл повернулся к нему.

— Здесь нет взрывчатки, дамогор, — сказал Малстром.

— Ты проверил?

— Все ящики. Есть несколько гранат, но никаких зарядов.

Эйл секунду подумал. Валдюк, все же, не был настолько надежным. Это было препятствие.

— Нам нужно будет использовать кровавого волка, — сказал Гнеш. Эйл кивнул. — Да, — сказал он, — будет нужно. — В зале позади склада, Бэр и Самус доставали из упаковок трупы, которые были использованы, чтобы ритуально запечатать контейнеры. Задачи миссии основывались на доступном оружие в целевой зоне, потому что груз боеприпасов приличного размера стал бы слишком видимым для сенсоров Имперцев. Тем не менее, было жизненноважно привезти определенные предметы, и они были спрятаны внутри тел, чтобы минимизировать их следы.

Ритуальные ножи отряда – пилозубые, с одной режущей кромкой, клинки, длиной, примерно, с человеческую руку, с рукоятями из человеческих костей – были вшиты в мясо и мускулы у длинных костей рук и ног. Бэр и его товарищ выдолбили первые два, а затем использовали их для продолжения работы. Внутренние полости тел были использованы для железных гротесков отряда.

Когда Эйл вошел в зал, Бэр кончиком своего ритуального ножа срезал желтый жир и полупрозрачную плоть с грудной клетки, чтобы вскрыть ее. Эйл предложил ему больший, похожий на нож мясника консервный нож, и Бэр страстно принял его. Он начал отламывать ребра, как мясник. Он залез в полость, которую открыл, и вытащил один из гротесков.

Эйл взял тяжелую железную маску и повернул ее в руках. Из особенного дизайна сердитого взгляда и воющего рта, он опознал, что она принадлежала Жонасу, но Жонас Катогор был одним из тех, кто не пережил гибернацию. Маска останется неиспользованной. Ее нужно будет ритуально уничтожить, чтобы умиротворить Жонаса и его покровительствующих духов.

— Найди мою, — сказал Эйл.

Самус уже нашел ее. С испачканными кровью руками, он протянул серебряную маску дамогора. Глаза Самуса были белыми, и у него было идиотское выражение лица. Много лет Эйл знал Самуса по его плотскому имени, Безов. Самус было именем его покровительствующего духа, особенно шумной твари, которая постепенно заняла место в душе Безова. После этого, Безов настаивал, чтобы его звали по имени его духа, и личность, которую знал Эйл, скрылась за молочными глазами, дрожащими тиками и животными звуками.

Эйл радовался, что его товарищ был отмечен таким благословением Высших Сил. Он взял свою серебряную маску. Он скучал по ее холодному весу.

Ведьму отвели в сырую комнату на чердачных уровнях здания. Кэйлба Сирдара, другого старшего Эйла, приставили присматривать за ней.

— Сколько? — спросил он Эйла, когда дамогор зашел на верхний этаж.

— Шестеро не выжили, — тихо ответил Эйл.

— Труп бога!

— Жонас один из них.

Кэйлб покачал головой и снова выругался.

— Остаются тридцать четыре. Мы сможем сделать дело с тридцатью четырьмя.

— Конечно. Но шесть. Шесть!

— Они были десятиной, — сказал Эйл своему старому другу. — Они были кровавой платой, чтобы провести нас в сердце врага нераскрытыми.

— В этом есть истина. Когда выдвигаемся?

— Как только сможем. Как только она скажет нам. Она готова? — Кэйлб посмотрел в дверной проем позади себя. В темной комнате, они могли видеть, как Леди Ульрике Серепа фон Эйл ходит туда-сюда под изорванными и поблекшими воодушевляющими плакатами Лиги Хенотиков. Она все еще была одета в вуаль и траурное платье. Она разговаривала сама с собой.

— Я разберусь с ней, — сказал Эйл своему сирдару. — Иди вниз, вооружись, помоги Кархунану с ритуалами. — Кэйлб кивнул, обнял своего командира, а затем исчез на гниющей, предательской лестнице.