Клеймо Солнца. Том 2

Не представляю, как Коди хватает дыхания на такую длинную фразу, но как только он делает вдох, то сразу же говорит дальше, будто боится, что я его прерву:

— Другие гипотезы строятся на том, что в основе клеточной энергетики лежат термоядерные реакции, и в клетках человека, особенно в структурах его мозга, идут реакции, благодаря чему организм не только получает энергию, но и может создавать химические элементы, которых ему не хватает.

Молчу, даже когда Коди замолкает, и, вдохновлённым тем, что я не спорю, он добавляет:

— Если это действительно так, то можно предположить, что, как и на атомных электростанциях, в организме могут возникать неуправляемые ядерные реакции, и, как и в работе любого реактора, возможен сбой — с катастрофическими последствиями.

Мне не нравится ни первая, ни вторая гипотеза, но я понимаю, к чему ведёт Коди.

— К таким последствиям, как самовозгорание? — уточняю я, и друг с готовностью подтверждает:

— К таким, как самовозгорание.

Он складывает руки на груди и рассказывает уже спокойнее:

— Есть и совсем другие гипотезы. Среди микрочастиц, существующих в природе, имеются отоны, миниатюрные «чёрные дыры». Встречаются и в космосе, и в земных недрах. Возможно, сталкиваясь с телом человека, они вступают во взаимодействие с теми «личными» отонами, что находятся в организме. Возникает тепловой взрыв, энергия которого не выделяется, а поглощается, создавая в человеческом теле крематорий с огромной температурой горения. Эта гипотеза похожа на пиротоны, о которых я тебе говорил, — субатомные частицы, испускаемые…

— …космическими лучами. Да-да, я помню, — поспешно говорю я, желая услышать подробности.

— Так вот, человек на три четверти состоит из жидкостных образований, верно? Свободные радикалы в молекулах способны забирать энергию — это может быть и солнечная, и биологическая. В исключительных случаях она потоком вырывается наружу. И получается, что, когда безобидные — в обычных условиях — частицы входят в активное взаимодействие с человеческими клетками, то это вызывает цепную реакцию, подобную взрыву термоядерной бомбы. Есть даже такое понятие как «пирополе». Когда бросает в жар при сильном волнении, пирополе, которое обладает способностью нагревать белковую материю, может, как и любое другое поле, выбрасывать мощный всплеск энергии. При этом внешняя температура тела не превышает тридцать шесть, а внутренняя достигает едва ли не двух тысяч…

Я шумно выдыхаю.

— Всё это сплошное безумие…

Мы смотрим друг на друга пару долгих мгновений, а потом Коди говорит:

— Нет, это не безумие. Другое дело — версии о том, будто психосоматические расстройства у людей, страдающих депрессией, могут привести к высвобождению водорода и кислорода из тела, и — как следствие — к началу цепной реакции микровзрывов в митохондриях.

Друг сжимает губы и приподнимает брови, ожидая моей реакции.

— Господи, Коди, кто бы нас услышал… — устало признаюсь я, однако он вдруг произносит с нажимом:

— Дэн, пойми: любая из этих сырых гипотез может оказаться правдой — и тогда обнаружатся разные подводные камни, а на изучение…

— …уйдёт уйма времени, — прерываю я Коди и заканчиваю фразу за него. Парень кивает, и я добавляю. — Времени, которого у нас нет.

Мы молчим, и в какой-то момент я будто начинаю ощущать, как утекают драгоценные минуты.

— С какой главы начать? — спрашиваю, смирившись с неизбежным, и друг пожимает плечами, когда отвечает:

— Электрические люди и загадки пирокинеза.

Я задумчиво киваю, отыскивая на планшете нужный раздел.

— Ты видел генерала? — спрашиваю скорее машинально, нежели из любопытства, но ответ Коди заставляет вновь посмотреть на парня.

— Да. Он преисполнен… воодушевления. Как по мне, не совсем здорового.

— Мы и сами наверняка выглядим такими же сумасшедшими, как он, — замечаю я, и Коди объясняет:

— Возможно, но, в отличие от нас, он обладает реальной властью. И он распорядится ею так, как посчитает нужным. А мы должны быть готовы, если не хотим, чтобы Габриэлла пострадала. Я сделал, что мог, — отвар готов, ему нужно лишь настояться. Пробирка в ящике, так что не ошибёшься. Однако больше я ничем не могу помочь — тихо говорит Коди, виновато глядя на меня. — Без дополнительных исследований представить не могу, какова природа землянки и с чем мы имеем дело. А любые открытия сразу же попадут в руки Бронсона, и кто знает, не пожалеем ли мы о них…

Этих слов оказывается достаточно, чтобы, как только Коди ушёл, в моей груди, помимо перенастроенного датчика, волны и боль распространяла ещё другая дрянь, красиво называемая плохим предчувствием.

Проходят часы, пока я, забыв о боли, читаю одну страницу за другой, глотаю по очереди истории, интригующие своей загадочностью и вызывающие сомнения в их правдивости.

«Ребёнок испускал электрические разряды, причинявшие ощутимую боль всем, кто к нему прикасался. Временами от пальцев ребенка исходили светящиеся лучи…». «Любой металлический предмет, соприкасавшийся с кожей девушки, намагничивался, а когда она брала его в руку, настолько сильно прилипал, что его можно было оторвать с большим усилием…». «Представители Ассоциации осторожно дышащих людей могли воспламенять своим дыханием предметы, и перед демонстрацией учёные заставляли их раздеваться, а также полоскать рот и горло, чистить зубы, чтобы возможность мистификации была полностью исключена. А „осторожно дышащие“ поджигали своим дыханием и приготовленные для них опилки, и бумаги на столе учёных светил…». «Мужчина сгорел во время сна. Матрас под ним совершенно не пострадал, остались только сладковатый запах дыма, сальные пятна и останки сгоревшей жертвы…». «В комнате обнаружили только ноги женщины, одетые в чулки, и часть черепа…». «Огонь выжег внутренние органы мальчика, кожа немного обуглилась, а нижнее бельё обгорело. Верхняя одежда осталась почти нетронутой…». «В углу ванной осталась куча горячего чёрного пепла, рядом с которым лежали полусгоревшие остатки деревянного стула и оплавившиеся наручные часы. Среди золы нашли левую женскую ногу ниже колена, на которой всё ещё плотно сидела домашняя туфля. Позже также обнаружили несколько зубов, небольшие кусочки от позвоночника и череп, который был странным образом сильно уменьшен, словно „усох“…». «Скончался у себя дома при загадочных обстоятельствах — сгорел, причём так, что следы огня остались только на полу под ним да на потолке…»

Я судорожно листаю страницы, но вижу только одно и то же слово: «Сгорели, сгорели, сгорели…»

От рассказов об электрических людях и загадках пирокинеза голова начинает разрываться.

«К слову, перед Реньювингом случаев горения становилось всё больше и не только верующие люди, но и некоторые исследователи начинали разделять мнение, что это было признаком приближающегося конца света, ибо сказано в Библии: „Народ стал роптать вслух на Господа; и Господь услышал, и воспламенился гнев Его, и возгорелся у них огонь Господень“».

— Матерь Божья… — устало шепчу я и откидываюсь на подушку, потому что голова кружится, вызывая тошноту.

Если верить этой книге и тому, что рассказал Коди, то горели мужчины, женщины и дети — толстые и худые, больные и здоровые. Пламя могло начать пожирать свою жертву и в закрытом доме, и на свежем воздухе, и за рулём автомобиля, а на Земле даже за штурвалом корабля. И, как правило, если горело тело, то одежда оставалась нетронутой. Мистика? Наваждение? Или что-то другое? Во всяком случае учёный мир не сумел разгадать одну из самых таинственных загадок и предпочёл сделать вид, что это лишь псевдонаучные факты, не заслуживающие внимания. Сделали вид, или пирокинез действительно только дешёвый фокус, не достойный научных дискуссий…

Однако если Коди прав, и пиротоны имеют отношение к способностям девушки, то после регулярных молитв Габриэлла не сдастся людям Бронсона просто так. Её тело взорвётся искрами огня, и я эффектно провалю особое задание от генерала…

Я должен встать на ноги.

Мои мысли утекают в опасное русло, и я начинаю думать о том, о чём не-герою размышлять совсем не следует, но датчик в груди, похоже, плохо на меня действует, затрагивая что-то в струнах чёрной души и заставляя её откликаться на мир так, словно она не умерла много лет назад…

Вдруг вибрирует и пищит лента, и я вздрагиваю, отвыкнув от звонков за последние несколько дней. «Коди», — высвечивается на экране, и я отвечаю, но даже не сразу узнаю голос друга: он кажется незнакомым из-за напряжения, то которого звенит:

— Дэн, здесь солдаты, шприц, вколют ей…

Если до этого моё сердце измучено билось, то замедляя, то увеличивая темп, то сейчас просто останавливается на несколько секунд.

Я вскакиваю с кровати и приходится опереться о стену, чтобы не упасть, когда моё тело беспомощно шатается.

Знал, что Бронсон проверит Габриэллу, и она выдержит испытание, поэтому он решит всё-таки выпустить её в город. Знал. Однако не догадался, что мне он назовёт другую дату.

— Дай Габи наушник, — прошу я незнакомым мне самому голосом.

Несколько долгих секунд до меня доносится, как Коди расталкивает солдат, чтобы пробраться к землянке. А потом я слышу сбившееся дыхание до смерти напуганного человека.

— Сделай то, что обещала, — тихо прошу я, вкладывая в эти слова то многое, что хотел бы сказать на самом деле.

Она молчит, и я закрываю глаза, до боли сжимая кулаки.

— Встречу тебя в городе, — обещаю я, и мой голос становится совсем тихим: — И уже никому не дам тебя напугать. Закрывай глаза и делай вид, что засыпаешь. Коди наденет тебе очки или повязку, и всё будет хорошо.

Догадываюсь, что она думает: ничто не заставит её поступить так, как я говорю. Тогда я делаю глубокий вдох и произношу настолько убедительно, насколько вообще могу:

— Прошу тебя, сделай то, что обещала.

Слышу, как дыхание девушки выравнивается, словно она действительно успокаивается. Но в этот момент раздаётся голос Бронсона:

— Это не работает!

Наушник падает, оглушая меня треском. Конец связи.

У меня есть меньше двух минут.

Я выскакиваю, чувствуя, как грудь сдавливает, и становится нечем дышать. Трясущимися руками хватаю стеклянный ящик, который оставил Коди, вытаскиваю шприц, разрываю пакет и прикрепляю иголку, а потом шарю ладонями в поисках нужной пробирки, и несколько падают на пол, развиваясь вдребезги. Ну их к чёрту!

«С вероятностью 70 %». Почерк Коди, крупный и правильный. Лишь пару мгновений я смотрю на пробирку.

Если Коди хоть в чём-то ошибся, то и от вещества с «вероятностью 70 %» Габриэлла может пострадать.

«Не больше, чем от внутривенного укола и транквилизаторов, — подсказывает внутренний голос. — Ей может быть плохо. Но она будет жить».

Набираю вещество в шприц.

С трудом натягиваю на майку рубашку и даже не поправляю рукава так, чтобы они полностью закрывали запястья. Распахиваю дверь, замираю, пытаясь подавить рвотный позыв.

«Третий день после операции, не считая суток без сознания. Справишься: бывало и хуже».