Невезучая или эльфы, как они есть

— Да, я это видел, — эхом ответил Элис. — Она хотела убить себя и ребенка.

— И что нам это даёт?

Аеллир как и я был под большим впечатлением. В нем был и гнев, и жалось, и сопереживание, что нельзя было сказать об Элисе. У куратора после увиденного возник исключительно холодный интерес и глухое раздражение — он не понимал, почему я плачу.

— Ничего, — ответила я, стараясь перестать плакать. — Прошлого не изменить. Но теперь я знаю, что ему сказать. Магистр Шамир должен знать, что джинна не убивала его дочь. На самом деле, я думаю, она спасла её, и позволила еще немного пожить без страха, танцуя и радуясь.

Элис посмотрел на меня пустым взглядом, и наша связь передала мне, что он в недоумении.

— Думаешь, она заслужила это? Она хотела убить своего ребёнка.

— Я знаю. И я не оправдываю ее. Но судя по тому, что мы видела — она была больна. Очень больна.

— Больна? — брови куратора чуть приподнялись, и выражение его лица изменилось, что означало, что прямо сейчас на мою голову посыпятся вопросы, на которые я, скорей всего, не знаю ответа.

— Да, студент Элис, это людская болезнь, — подозрительно громко заговорил Аеллир, как мне показалось, спасая меня от необходимости отвечать. — Если вас заинтересовала эта тема, попросите ваших знакомых: студента Арона и Нарона, рассказать вам о душевных болезнях человеческой расы. Уверен, что их ответ будет более чем исчерпывающим. Если нет, сообщите мне об этом, и я посоветую вам учебное пособие.

Всё это было немного странно, тем не менее, я была благодарна ректору, что он отвлёк Элиса, и я смогла собраться с мыслями. Разговор предстоял неприятный, и, четно говоря, я не знала с чего начать, пока не разобрала стенания магистра Шамира. Он умолял джинну не уходить, не забирать у него дочь. Он считал, что девушка внутри джинны всё еще жива, но это был самообман, перед ним стояла именно джинна, принявшая облик человека. Это позволяло ей дольше, чем другим демонам находиться на этом уровне реальности и наблюдать за тем как взрослеет ее ребёнок. Она никогда не бросала Зазу. Она оставила полукровку здесь с ним, потому что не могла забрать ее с собой, но возвращалась снова и снова. Думаю, она ждала, когда демонический огонь возьмёт верх над человеческой кровью.

— Что будешь делать? — спросил меня Аеллир. — Как собираешься рассказать ему о том, что ты увидела? Велика вероятность, что он тебе не поверит, и эта девушка перед ним, она…

— Джинна, — поморщилась я. — Это не его дочь. Только джинна. Думаю, в глубине души он и сам это понимает, но слишком увяз в своём горе, чтобы признать очевидное. Так что вы правы, магистр Аеллир, даже если я расскажу ему всё в мельчайших подробностях, а джинна подтвердит, что его дочь сама согласилась на её условия, он не поверит ни мне, ни джинне.

— Тогда как мы его переубедим? — озадачился ректор.

— Ей нужно прекратить претворяться, — вырвалось у меня, и хотя это не было идеей, а лишь эмоцией, куратор счёл эту мысль разумной.

— Как ей это сделать? — нахмурился Элис. — Ты сама слышишь — он просит её остаться.

— Не её, а свою дочь, которую он видит перед собой, — не согласилась я, чтобы в ту же секунду удивиться свой недогадливости. — О!

— Ты что-то придумала?

— Не знаю, получится ли, но надо попросить Самайю нарисовать её портрет и тогда образ его дочери навсегда останется с магистром. Что думаете?

Мужчины ничего не думали, от слова «совсем», но когда я привела Самайю, приняли активное участие в объяснении того, что и зачем ей нужно сделать. Самайя согласилась, тем более что всё необходимое было у нее с собой.

— Что вы делаете? — заинтересовался нашими странными манипуляциями дядя Анрой, когда мы с самодельным мольбертом и холстом небольшого формата начали ходить вокруг джинны, ища нужный ракурс. Или нужный свет? Короче, я не знаю, что было нужно, но мне пришлось работать носильщиком этих палок.

— Рисуем портрет, — хором ответили мы.

Дядя заметно растерялся и дальше обратился к магистру Аеллиру, который подробно ему всё объяснил. Лич сделал осторожное предположение, что это может сработать и оттащил своего безутешно-упирающегося приятеля в сторонку. Это позволило нам с Самайей подойти к джинне и объяснить ей, что мы хотим сделать. Как и предупреждала Наставница, всем подряд джинна отвечать не стала. Не вымолвив ни слова, она прикоснулась ко мне и передала через огонь, что она согласна.

Первые наброски были неудачными. Мы видели одну девушку, Самайя видела другую, поэтому к написанию портрета присоединился сам ректор. У Самайи это вызвало приступ любовного помутнения, который ей не удалось скрыть, впрочем, она не сильно старалась. Я же откровенно восхитилась его талантом. Вместе у них получилось настолько пугающе похожий портрет, что посмотрев в него, я отпрянула, так как показалось, что девушка, изображённая на нём — живая. Она смотрела на меня бездонными глазами, в которых скрывалось мрачное безумие и неприкрытое желание жить, танцевать и гореть, как самое яркое пламя. И это нельзя было увидеть, это можно было только почувствовать, поэтому у Самайи не получалось изобразить танцовщицу, а Аеллир несколькими штрихами передал то, что увидел в ней когда-то давно и сейчас, в переданных мне богиней воспоминаниях.

Портрет одобрили все, даже джинна, осталось только презентовать его магистру, и дело сделано, но тут дядя и ректор посмотрели на меня и вразнобой сказали почти одно и то же: «кто придумал, тот и отдувается». Что ж, взяла высушенный дядей портрет и понесла магистру Шамиру, увидев его, мужчина перестал плакать, взял холст в руки и тихо прошептал:

— Она. Это она. Моя девочка.

После чего ему удалось взять себя в руки и поговорить с джинной. Она рассказала ему, что натолкнулась на его дочь случайно. Ее сломленный, ослабленный мрачными мыслями дух приманил ее. Он нужен был джинне, чтобы без труда проникнуть в тело человека, зачать ребенка, выносить, а затем родить, поглотив сосуд вместе с душой. Ничего незаконного, всё по договорённости между магами Шатора и её семьей. Джинна предложила девушке сделку, не зная, что та собиралась убить не только себя, но и своего ребёнка. Сделка была совершена и джинне ничего не оставалось, как принять ребенка как данность и выносить джинна-полукровку.

Благодаря портрету магистр Шамир с болью, но принял ее объяснение, и джинна решила не задерживаться, но ее остановила Ришалис, материализовавшись вместе с магистром Кёрном.

— Что-то он не в духе, — пробормотала я, увидев взлохмаченного и сердитого мужчину.

Посмотрела на маленькую Зазу, подгоняющую Самайю с портретом для нее, на недовольного Кёрна и совсем скисла. Я точно должна их знакомить? Это обязательно? Но тут почувствовала, что кто-то толкает меня в спину.

— Идём. Быстрее с этим покончим, быстрее займёмся твоими воспоминаниями… И не бойся, я не позволю ему на тебе кричать.

«Сижу на кушетке в темнице сырой. Не кормят, не любят и кличут сестрой»… Ну, как-то так. А если серьёзно, то это краткое описание того, что произошло со мной через месяц после того как я вернулась в Брандор.

Что там говорила божественная сущность: «Даю ей месяц»? Дала. Ровно месяц, и не днём больше. Однако и за этот месяц мне и моей разношёрстной команде удалось много чего натворить, начиная от ловли артурова овара в стенах дядиного дома и заканчивая попыткой уломать куратора использовать мою кровь, чтобы снять блокирующую печать. И если первая грандиозная затея у нас удалась, и Артур наконец-то воссоединился со своим «пони», простите, оваром, формой которого оказался злобный горный плотоядный грыш, очень похожий на пони-единорога, то вторая вышла мне боком, так как куратор не понял моих искренних намерений, почему-то обиделся и ушёл жить в общагу.

Артур, если честно, тоже от счастья не прыгал, хотя мы с Самой, Тираелем и Архгарихом умотались так, что готовы были придушить магическую зверюгу голыми руками, после того, как она целую неделю водила нас за нос, виртуозно обходя все наши ловушки, но попалась на раздражающе наглой порче моего платья любовно восстановленного «тётушкой» Ришалис. Это, кстати, его и сгубило. Магия хозяйки оазиса материализовала невидимого овара и спеленала так, что когда мы прибежали на шум, пони только жалобно мычал и беспомощно скрёб по полу раздвоенными копытами. Встреча овара и Артура была напряжённой. Артур мялся, и не желал признавать его своим, — всё из-за детской обиды, которая всплыла у меня в мозгу и заставила сперва улыбнуться, а потом задуматься, какие, казалось бы, мелочи могут травмировать нас на всю жизнь, — тем не менее, быть обессиленным «муж» тоже не желал и под громкие аплодисменты всех домашних магистр помирился с Гиремом.

Ослабленного Цербера перебросили из Шатора в Брандор и привязали его сущность к сердцу дома, и он теперь охраняет территорию вместе с Архгарихом, Троицей и Лилианной, которая так сильно соскучилась, что не купилась на подарки, которые я в изобилии привезла ей из оазиса, и весь месяц таскалась за мной тенью. Зато Отрава от вида листочков, корешков и веточек, оттаяла и увеличила мне норму мяса.

Ну, и, конечно, поздравьте меня! А лучше помолитесь за меня Ахорону и Милостивой. Месяц как я официально считаюсь ученицей Шэриадис, и это несмотря на то, что благодаря Зазе был найден (читайте, украден) артефакт, который она искала много лет, и который позволил бы ей помахать ручкой эльфийскому семейству и снова стать демоницей, однако волевым усилием она использовала его, чтобы зафиксировать на нём наш договор. Сейчас колючий артефакт невидимо висит у меня на шее и скрывает мой уровень магии, хотя его — уровень — мне так и не восстановили, и Аеллир на этом даже настоял, аргументируя это тем, что при встрече с «многоуважаемой бабулей», мне моими талантами лучше не светить. Поэтому я всё так же слаба, но не безнадёжна.

А вот с учёбой у меня как-то не задалось. Вернувшись в Брандор, мы узнали, что из-за «похищения возвращенцев», всех школьников на полтора месяца посадили на домашнее обучение, выдав невероятное количество домашней работы. Необходимые учебники принесли мне на следующий день после того, как я отметилась в храме огня. Их принесли и оставили у ворот, но думаю, посыльный просто испугался ухмыляющейся рожи Архгариха, бросил книги и убежал, а демон забрал их и перенёс в дом. Вскоре помочь мне разобраться с домашкой оказалось некому: с Шэндаром у нас случилась размолвка еще в Шаторе, а с Элисом через неделю мы поссорились, и я осталась один на один с кучей непонятных терминов и формул. Самайя, несмотря на своё обещание, однажды спасти меня, спасать от домашки категорически отказалась, а дядя и рад бы помочь, но был по макушку завален разбором храмовой бухгалтерии, так что ему было не до меня. Единственная надежда — Тираель, он то и помогал мне… когда не хандрил. А хандрил он из-за того, что материнское проклятье было нейтрализовано, и у Пикачу закончился заряд, так что плюшевый электрический малыш снова стал безмолвной игрушкой. Когда мне вконец надоело смотреть на поникшего ушастика, я предложила ему сходить к дяде и попросить его «зарядить» игрушку. Удивительно, что сам Тираель до этого не додумался, потому что на следующий день приятель прибежал к нам ни свет, ни заря и громко сообщил радостную новость — Аеллир согласился! «Великий и ужасный» согласился посмотреть Пикачу, и, хотя эльф старший не был уверен, что сможет это сделать, тем не менее, пообещал племяннику попробовать оживить полезную игрушку.