Завещание фараона

«Неужели я так надменно и глупо выглядел на площади?.. — поразился царь. — И неужели мне требуется так много времени, чтобы разглядеть истинно высокую душу?.. Ведь удивительно видеть такие чувства и такие глубокие мысли в простолюдинке. А как она естественна в обращении! Никакого кокетства, но и никакой неловкости, никакой зажатости. Как жаль, что она не принадлежит к кругам знати! Мне удивительно приятно говорить с ней…»

Под взглядом юноши, словно угадав его мысли, девушка покраснела и опустила глаза.

— А что еще ты можешь сказать обо мне? — пытливо спросил Атрид. К своему изумлению, он понял, что ему, царю, отнюдь не безразлично, что ответит ему эта на первый взгляд простая девушка из народа.

Агниппа, краснея под его взглядом, искоса посмотрела на юношу из-под опущенных ресниц.

— Ты… — она запнулась. — Мне кажется, ты хороший человек и… способен на благородные поступки… и на озорные выходки! — внезапно со смехом заявила она. — Которые не поддаются логике. — И вдруг пылко добавила: — Но я люблю таких людей: непредсказуемых в невинных мелочах и твердых в главном — чести и справедливости! А моя сестрица на диво логична! — забывшись, присовокупила она и тут же испуганно прижала руку к губам. — Ах! Боги!

«Верно говорят, что нельзя судить людей по первому впечатлению, — меж тем размышлял Атрид. — Я мог бы совершенно спокойно проехать мимо замечательной девушки, проявив к ней лишь поверхностный интерес! И только благодаря счастливому случаю снова встретился с ней. А мог бы и не встретиться… Как причудливо сплетают Мойры свою нить! Уже вечером я просто из вежливости выслушал Ипатия и ничего толком не помню из его рассказа. А Агниппа необыкновенный человек! Глубокие суждения, что выдают благородную душу, и при том легкость и почти детское озорство. С каким бы наслаждением я говорил с ней еще и еще, сидя где-нибудь наедине в отделанной мрамором комнате с журчащим фонтаном, и чтоб в открытое окно веял прохладный ночной ветер из благоухающего сада… Я взял бы ее руку в свою и нежно перебирал ее пальцы… Смотрел бы в глаза — у этой девушки дивные глаза! Она бы говорила, а я просто слушал бы ее голос, как музыку… Это было бы возможно, боги, если бы она была дочерью кого-нибудь из моих приближенных, но среди них, увы, только кокетливые дуры. Да, среди всех афинских девиц-аристократок нет жемчужины, равной этой! Какое счастье, что я зашел сюда…»

И тут девушка испуганно вскрикнула «Боги!». Атрид, не поняв, в чем дело, стремительно развернулся, готовый встретить любую опасность, но ничего страшного за спиной не обнаружил. Все было спокойно и по-прежнему. Вопросительный взгляд молодого человека встретился со взглядом старика, о котором, признаться, царь почти забыл. А Мена не упустил ни единого слова из их разговора.

— Агниппа, — сказал он. — Хватит болтать. Гость голоден. Пойди и приготовь нам что-нибудь.

Эти слова советник царевны произнес через силу, ведь он прекрасно знал, что дочь Аменхотепа III совершенно не умеет готовить. Однако пойти на кухню сам Мена не мог: во-первых, это означало бы оставить девушку наедине с незнакомым чужим мужчиной, а во-вторых, шло вразрез с обычаями не только Эллады, но и Египта. Во всей Ойкумене, земле обитаемой, было принято, чтобы, если в доме нет слуг, готовила бы женщина, а мужчина принимал гостей. А гость и так уже увидел довольно странного в их доме.

Заметив растерянность во взгляде девушки, Мена только поторопил ее, а молодому путнику предложил сесть на лавку, за стол.

Атриду вовсе не хотелось, чтобы Агниппа уходила, и он проводил ее долгим взглядом, желая запечатлеть в памяти каждую складку на ее гиматии, каждое грациозное движение, даже нежный, приятный запах ее духов. Такими не пользовались греческие аристократки. Они благоухали фиалками, розами или корицей, но не этим трепетным, тончайшим ароматом.

Необыкновенным, неизведанным.

Наверное, что-то египетское.

И сердце юноши забилось, как птица в клетке, когда Атриду почудилось, что у дверных занавесей девушка на секунду остановилась вполоборота и украдкой бросила на него взгляд своих больших черных глаз, а затем тотчас скрылась.

Царь остался со стариком, который не уставал сверлить его изучающим взором.

— Мена зовут Мена, — наконец соизволил произнести хозяин дома и, обойдя стол, сел на сундук. — А как твое имя?

— Зовите меня просто Атрид.

Брови старика изумленно приподнялись.

— Лишь по отчеству?..

Юноша небрежно отмахнулся:

— Правду сказать, я не люблю свое полное имя. Оно слишком длинное… А ласкательное, думаю, вам ни к чему.

— Кто ты? Зачем и откуда приехал в Афины?

Эти вопросы были бы обычными, если бы не еле приметная холодность в голосе Мена.

Царь пожал плечами:

— Я уже говорил. Я фиванец. Сын очень знатного человека. Что ж, расскажу тебе все откровенно, чтобы ты мог знать всю правду. Я был очень дружен с одним молодым человеком нашего круга, тоже аристократом. Как-то вместе мы отправились на охоту, и… — Атрид тяжело вздохнул и закусил губы. — И случайно я убил его. Я не хотел, но… знаю, это не оправдание… — Юноша повесил голову. — Родители погибшего вполне могли требовать у царя моей казни, но, памятуя нашу дружбу и понимая, что никто не властен избежать предначертанного судьбой, ходатайствовали перед владыкой Фив лишь о моем изгнании. — Молодой человек снова вздохнул и развел руками. — Меня лишили прав на наследство, лишили гражданства и под страхом смертной казни потребовали покинуть Беотию в кратчайшие сроки. Я решил, что больше всего шансов у меня в Афинах — и вот я здесь! — он немного печально улыбнулся. — Такова моя грустная повесть, отец. Что поделаешь! Что при рождении выткала Мойра, то и будет…

Мена усмехнулся уголком рта.

— Философская концовка. Вполне в духе эллина. Ну что ж. Значит, ты говоришь, что принадлежал к высшим кругам фиванской знати. Так?

— Так, — кивнул Атрид, не понимая, к чему клонит собеседник.

— Иными словами, ты должен был получить образование, какое в Элладе принято давать юношам из благородных семей. То есть ты должен владеть иностранными языками, знать кораблевождение и судостроение, тактику и стратегию боя, быть искусным воином и спортсменом, умелым танцором и музыкантом, хорошо разбираться в поэзии и философии. Все это ты умеешь? — Мена прищурился.

Обычный шпион не мог знать и десятой доли того, что он перечислил. Кинжал в спину, тело в море, и никто ничего не узнает!

— Да. Все это я умею, — немного сбитый с толку, отвечал Атрид.

— Все? — переспросил Мена по-персидски.

Никаким другим иностранным языком царь не владел лучше.

— Да, — тоже по-персидски ответил он, уже улыбаясь. — А почему ты спрашиваешь? И откуда ты-то знаешь персидский?

— Мне, старому солдату, стыдно не знать одного из международных языков, — ответил Мена, расслабившись. Действительно, гость говорил правду. Нефертити послала бы египтянина. Эллины ей не служат. — Видишь? — бывший лазутчик фараона показал шрам. — Я много воевал.

— Ты египтянин? — спросил царь.

— Да. Воевал еще во времена старого фараона.

— Это интересно, — произнес Атрид. Египет был самой сильной державой на южном берегу Великого моря, и перенять опыт его сражений Элладе бы не помешало. Это укрепило бы ее позиции против Персии и ее союзников — хеттов, уменьшило бы человеческие потери. — Расскажи мне немного о самых важных боях.

И Мена начал рассказывать. Наконец-то он нашел понимающего собеседника! Во время рассказа исчезла вся холодность старого воина. Мена говорил, размахивал руками, глаза его сияли. В пылу повествования, излагая планы атаки, он так увлекся, что чуть было не проговорился, что состоял первым советником при фараоне! Знал бы он, что перед ним сейчас сидит уже не Атрид-человек, а Атрид-царь — напряженно слушающий, не пропускающий ни слова, отбирающий все, что может принести пользу его милой Элладе — мысленно делая поправки на греческие реалии. Атрид прикидывал, что нужно изменить, что вообще не следует применять, а что можно оставить как есть. В конце концов в его уме начал вырисовываться план реформы вооруженных сил Эллады — такой, что все соседи ахнули бы и признали Грецию сильнейшей страной не только на море…

А пока мужчины беседовали, Агниппа на кухне безуспешно пыталась соорудить в горшочке ячменную кашу. Девушка примерно представляла, как ее готовят, поэтому весьма смело набрала воды и повесила посуду над огнем. Затем решительно сыпанула целую пригоршню соли и, взяв с полки крупу, со словами: «О, чтоб тебя гарпии взяли!» — высыпала ячмень в холодную воду, даже не подумав очистить его от сора.

Результат походил на кашу меньше всего. Закусив в отчаянии губы, девушка булькнула в воду кусок масла — и, печально вздохнув, села ждать, когда блюдо будет готово.

Агниппа, прекрасно понимая, насколько она неопытна и наивна в поварском искусстве, тем не менее очень старалась. Ей так хотелось угодить гостю!

Но в этом царевна не призналась бы даже самой себе.

Такой скромный юноша… Он сказал так мало, а между тем глаза его говорили так много… И она не могла рассердиться на его восхищенные взгляды.

«Я ему понравилась», — с улыбкой думала девушка, чувствуя, как горят румянцем щеки и невольно опуская голову. Боги, только бы не разочаровать его!

В юности восхищенный взгляд мужчины всегда кружит голову…

Хотя Агниппа отнюдь не принадлежала к тем девчонкам, что готовы бросаться на шею первому встречному, ей льстило, что юноша не сводил с нее сияющих глаз. Она чувствовала, что у нее и самой начинает как-то удивительно сладко щемить сердце. Агниппа напоминала себе, что нельзя судить людей по первому впечатлению и, стараясь не разочаровать гостя, пыталась разочароваться в нем сама.

А пока еще она в восхищении, надо стараться этого не показать.

В конце концов, завтра этот юноша уйдет!

А открыть свои чувства можно лишь тому, в чьих чувствах ты уверена и в серьезности чьих намерений не сомневаешься.

Размышления Агниппы прервало шипение — вскипевшая каша побежала в очаг. Девушка вскочила, живо схватила горшок полотенцем и, сняв с огня, поставила на стол.

И побледнела.

В посудине плескалось жидкое варево, от которого исходил тошнотворный запах. Над серой массой плескались мутные волны горячей воды, и на них покачивался, расплываясь, одинокий маслянистый «глаз». Вместо каши получился какой-то отвратительный полусуп, и теперь она должна нести это гостю!

[1] Отправить собирать асфоделы — убить. Цветы асфоделы, по верованиям древних греков, росли на лугах царства Аида.