Клеймо Солнца. Том 2

— И ещё, — добавляет Джонс, но замолкает, словно не уверенный, стоит ли говорить. — Постарайся не геройствовать без особой нужды, — всё-таки решается он, а я ехидно спрашиваю:

— Что, Счастливчик, непривычно оставаться на обочине? Не хочется много часов оставаться в генеральской машине с Бронсоном и его дочерью под охраной славного Харриса?

— Это не смешно, — замечает Алан почти обиженно. — Не стоит дразнить меня. Сегодня тебе пригодится удача.

Это вообще не смешно, но без сарказма этот вечер я не переживу. Поэтому замечаю ровным тоном:

— Удача для счастливчиков. Чёрные монахи не вверяют ей успех операции.

— Не вверяли, — поправляет Джонс, — и похоже, зря, учитывая, что ты — последний из них.

Намёк понят, но я делаю глубокий вдох и молча сажусь в машину. Мой взгляд на мгновение выхватывает в зеркале заднего вида зелёные глаза. Большие и влажные от подступающих слёз.

Удача или чудо, но без божественного вмешательства сегодня точно никак не обойтись.

— Подкинешь? — из окна с другой стороны машины раздаётся голос Коди.

Я киваю, и мы с Аланом смотрим друг на друга, пока мой друг обходит машину и забирается на место рядом со мной. Я завожу двигатель, мы трогаемся, и, когда Виктория отъезжает от лагеря и начинает карабкаться по холму над низиной, в которой мы собирались, включаю фары, ведь теперь можно уже не скрываться. В зеркале заднего вида я замечаю в полумраке фигуру мужчины, которого узнал бы даже без света фар.

Конечно, серый кардинал сегодня здесь.

Да-а-а, в этот раз генерал заручился поддержкой не самых плохих союзников: начальника информационной безопасности Третьего крыла и… моей.

Виктория оказывается на вершине холма, и ещё несколько последних секунд я вижу фигуру Ньюта Оутинса. Мужчина смотрит нам вслед, и я уверен, что если бы мы сейчас оказались рядом, то наверняка увидел бы в его взгляде немой укор и грусть…

— Ну что? — спрашиваю Коди, как только выезжаем на дорогу. — Всё готово?

— У генерала? — уточняет он сосредоточенно, и я бросаю на него озадаченные взгляды. Сегодня непростой вечер, но даже в такой ситуации видеть Практиканта собранным, а не напуганным более чем непривычно. — Да. И не только у него.

— Есть важные вопросы, которые нужно решить?

— Да-а-а, — тянет он задумчиво, не сводя взгляда с дороги, а потом снимает чёрную куртку, сворачивает её и кладёт на приборную панель перед собой.

— Элеонора знает, что делать.

Мне хочется мученически застонать, и приходится всеми силами сдерживать порыв.

— Будем надеяться, до этого не дойдёт, — произношу я сквозь зубы.

— Будем, — соглашается Коди.

Впереди уже показывается мост на Материк, и поэтому спрашиваю друга:

— Это всё?

— Да, — подтверждает он напряжённо и наконец смотрит на меня.

Несмотря на собранность парня, его взгляд ощущается как лихорадочный и назойливый.

— С богом! — тихо говорит он и начинает открывать дверь за несколько секунд до того, как я останавливаю Викторию на обочине.

Коди уже почти выходит, когда говорю вдогонку:

— Почему ты всё-таки принял такое решение?

Спина друга напрягается. Он не поворачивается, но до меня доносится ответ:

— Потому что это правильно, — друг медлит, но потом добавляет: — По крайней мере, пока что мне так кажется.

Не успеваю ничего сказать, как он скрывается за дверью. Нам тоже не стоит терять время, поэтому я завожу Викторию и гоню по дороге, пока мы не добираемся до моста, а потом немного сбрасываю скорость, когда раздаётся восхищённый и даже благоговейный шёпот Габриэллы:

— Что это?! Я чувствую тепло. И силу.

— Всё верно. Солнечная печь, — отвечаю я, когда мы съезжаем с моста на Материк, прямо к огромному сооружению, покрытому изогнутыми зеркалами. — Днём мы даже не смогли бы взглянуть на это здание, ведь сияние слишком сильное: напротив — поле с зеркальными квадратами.

Габи следит за тем, в какую сторону я киваю головой, и, присмотревшись, удивляется:

— Их так много!..

— Здание нужно, чтобы вырабатывать и концентрировать высокие температуры, без которых невозможно получать электроэнергию, плавить сталь, создавать наноматериалы и водородное топливо, а ещё тестировать космические аппараты.

Я решаю не добавлять, что в природе практически не существует материала, который нельзя было бы расплавить в Солнечной печи. А ещё не осмеливаюсь сказать, что внутри этого безобидного с виду здания находится особое место, от которого лучше держаться подальше. Молчу и о том, что не оказаться там у нас почти нет шансов…

— Такие, как тот, что доставил меня сюда? — шепчет Габи, и я отвечаю ей так же тихо:

— Да, и такие. Нам — вон туда, — указываю, куда смотреть, как раз в тот момент, когда дорога резко поворачивает вправо, и становится видно, что к зданию примыкает второе — высокое и тонкое, только вот оно не стоит на земле, а будто подвешено в воздухе и парит.

— Шахта, — предупреждаю я. — Раньше её время от времени перемещали с места на место, присоединяли к разным зданиям в городе, но потом этот архитектурный паразит, который питается за счёт соседнего сооружения и использует его энергию и инфраструктуру, намертво прикрепился к Солнечной печи.

— То есть владелец Шахты использует её тепло и силу?

— Именно, — подтверждаю я и продолжаю рассказ, который помогает хотя бы немного отвлечься и мне самому, и, похоже, даже Габриэлле. — На планете в шахтах добывали полезные ископаемые, а где сырьё, там богатства; у кого больше денег, тот сильнее. Здесь тоже неплохо зарабатывают.

Мы приближаемся к Солнечной печи, и я глушу Викторию недалеко от небольшого парка прямо под Шахтой, который в свете софитов переливается разными цветами. Там уже стоит одна, пока ещё не припаркованная машина, и я с лёгкостью узнаю двух выходящих из неё солдат из команды Бронсона. Они выглядят расслабленными и достаточно мирными, чтобы их без проблем впустили в клуб, но я набираю на ленте генерала и, услышав его короткое «да», тихо докладываю:

— Мы на месте.

— Парни запустили жуков, — раздаётся в ответ. — Видимость хорошая. Оставайтесь на этой точке, пока не отдам приказ. По общей линии. Поэтому переходи на рацию.

— Принял.

Я достаю из кармана маленькую серёжку и прикрепляю её в ложбинку уха так, что со стороны почти не видно. Микрофон — микроскопическую пластину — приклеиваю к внутренней стороне зуба.

— Всё чисто, — раздаётся в ухе голос Бронсона. — Монах, на позицию.

— Есть, — откликаюсь я, выключаю рацию и поворачиваюсь к Габриэлле.

— Помнишь, слушай только меня?

Девушка кивает, пристально глядя на меня. Её трясёт от страха, но она по-прежнему старается это скрыть.

— Договорились.

Требуется всего несколько минут, чтобы подогнать машину прямо к парку и выйти, не забыв захватить с приборной панель куртку, что оставил Коди, а потом открыть дверь Габриэлле. То, как уверенно она выходит из машины, даёт мне надежду, что мы переживём эту ночь. Хотя кто его знает.

— Что это за звуки? — спрашивает землянка тихо. — Музыка?

Я прислушиваюсь, но ничего не слышу.

— Не знаю, но музыка вряд ли: в ночных клубах она играет, однако сейчас уже поздно, поэтому, вероятно, давно переключились на немую музыку.

— Немую? — удивлённо переспрашивает Габи.

— Увидишь, — обещаю я. — Идём.

Лишь мгновение в зелёных глазах мелькает ужас, но исчезает, как только я протягиваю руку, и землянка сжимает её тёплой ладонью. Мы поднимаемся на лифте. Двери открываются, и в ухе слышится голос генерала:

— Приём всем частям. По местам.

Представляю лицо Бронсона в этот момент. Оказываясь на позиции, генерал всегда осуждающе осматривался и объявлял: «Приступаем», — как будто давно ждал начала действий, хотя сам только прибыл. Чаще всего речь шла о выполнении каких-то простых приказов, но Бронсон при этом строил такие гримасы, что люди понимали: сейчас на голову обрушится расплата за какие-то неведомые преступления.

Сейчас генерала даже нет на месте, но его голос звучит от предвкушения скорых приключений, когда он говорит:

— Мы начинаем.

На проходной никого нет. Мы приближаемся к арке металлоискателя. Я подталкиваю Габриэллу вперёд, позволяя ей пройти первой, а затем прохожу сам. Как только делаю первый шаг, аппарат громко пищит, вмиг обнаруживая в моём теле тонну металла, и в тот же момент на проходной появляется целая группа охранников. Все они смотрят на меня, и эффект от моего внешнего вида случается примерно такой же, что и в обществе людей генерала: по залу расходится шёпот.

— Чёрный монах…

* * *

— Это слишком громко? Оглушает?

Я внимательно вглядываюсь в лицо девушки. Габи выглядит так же чудесно, как прежде, но её взгляд беспокойно бегает, словно не зная, за что зацепиться в этом переливающемся и мерцающем пространстве.

Я не любитель ночных клубов, но тем не менее тальп: пляшущие по полу круги света и гремящая музыка меня никак не напрягают. А вот для землянки… даже не представляю, как она себя чувствует.

— Ты можешь сделать тише.

Я показываю девушке, как отрегулировать звук на ленте. Мы сидим на одном из угловых диванов, скрытые от взглядов большинства. Хотя слово «скрытые» не совсем подходит для описания людей, за каждым движением которых пристально следят со всех сторон. Я бы посмеялся, будь ситуация другой: стремление охраны сопровождать меня продиктовано страхом, но даже если бы я стал вести себя не спокойно и меня нужно было угомонить, как эти охранники могли бы со мной сладить?

В наушниках звучат композиции — у всех разные — и люди двигаются: каждый в своём ритме, и со стороны всё это выглядит более чем странно. От количества цветных голограмм рябит в глазах: голографические официанты и танцовщицы выскакивают то перед одним, то перед другим столиком, фрагменты виртуальных игр отражаются на стенах. Столешницы завалены полными и уже полупустыми бутылками с крепкими напитками, полными упаковками противопьянящих таблеток, очками дополненной реальности и ещё бог весть каким барахлом. За столиками и на диванах полулёжа сидят мужчины и женщины. Кто-то из них курит, кто-то погрузился глубоко в виртуальный мир, и, пребывая совсем в другой реальности, то подскакивает, то машет руками с глуповатым видом.

Габриэлла смотрит прямо на меня, но её взгляд в полумраке кажется расфокусированным. «Потеря концентрации и ориентации в пространстве, головокружение, тошнота, рвота, другие — более серьёзные — побочные эффекты. Вплоть до летального исхода», — звучит в сознании голос Ребекки Олфорд, но я стараюсь игнорировать его всеми силами.

— Не понимаю, — задумчиво произносит Габриэлла, а я наклоняюсь к ней ближе, отключа свою волну и ожидая объяснений, но девушка задаёт мне вопрос: — Как это работает?

— У нас есть такое понятие как «немая музыка», — объясняю я. — Все находятся, как сейчас, в одном пространстве, но у каждого в наушниках играет своя музыка, иногда диджей — человек, который всё это контролирует, — подключает нескольких или многих людей к единой волне, тогда и музыку они слышат одну и ту же. Всё дело в специальном устройстве с приёмником — серёжка, которую мы надевали на ухо. Каждый человек ловит конкретные вибрации, его слух настраивается на определённые звуки, в зависимости от выбора, который мы сделали заранее — на проходной.