Сыны Императора

— Вы подозреваете сокрытие?

«Подозревал ли он? В самом деле?»

— Я подозреваю там что — то произошло, что — то между двумя примархами, и они не хотят, чтобы кто — то из простых людей узнал об этом. Этот легионер нарушил приказ и написал этот доклад из — за… не знаю. Возможно, тщеславия. Превосходства. Как будто ему было, что доказывать.

Была ли польза от нахождения здесь Диты. Сейчас он едва ли обращался к ней, но ее присутствие позволило ему озвучить проблему вслух, с другой точки зрения.

И она тоже это понимала. Она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, как он работает.

— Сэр? — подтолкнула женщина Улатала.

— У меня есть полномочия для расследования, но…

Он позволил словам повиснуть в воздухе. Пердита не стала подхватывать их, на что он надеялся.

— И? — спросила она. Женщина была безжалостной, когда того хотела.

— И я должен. Мне это нужно. Это мой долг. — Сказав эти слова вслух, он впечатал их в реальность. — Это мой долг. Я надеялся, что ты отговоришь меня. Может быть, даже подскажешь, что файл мог потеряться или испортиться по дороге.

Пердита подтянула свой и так безукоризненный хвост. Когда она пошевелилась, Улаталу снова пришлось обратить внимание на ее медные знаки различия, отразивших свет люменов над головой.

— А вы бы послушали меня, если бы я попыталась отговорить вас? — Она посмотрела на него холодными глазами. — Только честно, сэр?

Он не ответил, что само по себе было ответом.

Пердита не была слепой. Улатал понимал, что она разглядела угрозу навязчивой идеи в поведении своего командира: одержимую жажду довести дело до конца. Она видела такое и прежде. Все они видели, в тот или иной момент — эту необходимость для воина добиться чего — то, отправившись в огонь и выкарабкавшись из руин.

В наступившей тишине она решила рискнуть.

— Летописцы добыли пикты из Джууварского сражения.

Горло Улатала дернулось. Он попытался и не смог сглотнуть, надеясь вопреки надежде, что сможет сдержать эмоции на небритом лице.

— Как?

— Каким образом секретные военные данные всегда становятся известными, сэр? Их кто — то сливает. — Она сделала вдох, прежде чем продолжить. — Вас называют героем. Пишут поэмы об этом, картины… Это уже дошло до других флотов.

Он усмехнулся, борясь с желанием надеть аспиратор. Позволить последнему легкому спасться. Позволить ему усохнуть в покрытой шрамами груди, несмотря на последствия. Все, что угодно, лишь бы Дита больше не чувствовала дрожь ужасного недомогания, змейкой ползущего по позвоночнику Улатала.

— Идиоты, — сказал он.

— Сэр, нет. Нет. Вы — герой. Тот бой был…

Она продолжала говорить, но Улатал больше не слушал. Он смотрел на нее, а его кишки заныли от мысли обо всех тех смехотворных хроникерах, поэтах и художниках, что смотрели на него, его последний вылет, сам бой, как он закончился в крови и удушливом дыме, вое двигателей, крови, пылающем железе и крови, так много крови и…

Улатал открыл глаза, точно не зная, когда закрыл их. Он проковылял к своему креслу, ненавидя инстинктивный выдох облегчения, когда сбросил свой вес с искалеченного бедра. Пердита вежливо сделала вид, что не заметила.

— Оно тебе идет, — наконец, произнес Улатал.

— Сэр?

— Мое звание. Ты достойно носишь его, и мы оба знали, что ты получишь его. По крайней мере, таким способом я не позволил тебе перейти в другую эскадрилью, когда тебя повысили.

Пердита улыбнулась.

— Хотите сказать, что я — лучший пилот из всех, кого вы знали, и что вы всегда гордились мной?

— Трон, нет. Я был лучшим. Но ты достойная ведомая.

— Вы вернетесь к нам…

Улатал поднял руку.

— Пожалуйста, давай без этого гроксового дерьма. С полетами покончено, если только они не оснастят мою новую кабину сиденьем для нейтрализации всей той тошноты из — за моего проломленного черепа и промывной системой, чтобы справиться с тем фактом, что я, кажется, гажу кровью. Трон, половина моих органов — синтетические клонированные копии, которые едва функционируют. Если бы они заменили все, что во мне сбоит, кибернетикой, я был бы сервитором.

В качестве доказательства он показал новые металлические зубы.

— Может быть, они отдадут под ваше командование корабль. Например, фрегат.

Он ощутил миг неподдельного ужаса, просочившегося в его неизменное раздражение.

— Я пилот космического истребителя. Я не хочу чертов корабль, ковыляющий в пустоте с торчащей толстой задницей, — Улатал замолчал, услышав раздражение в своем голосе. — Хотя… может быть, линкор? Одну из тех здоровенных «Глориан». Это было бы весело.

Пердита засмеялась, и звук ее смеха стал усладой для слуха бывшего командира. В этом смехе не было ни милосердия, ни сочувствия. Как и в ее глазах.

— Высоко метите, сэр, — сказала она с усмешкой. — Так, когда вы отбываете?

Улатал качнулся в фиксирующем троне, стараясь изо всех сил, чтобы не хрипеть от боли каждый раз, когда корабль встряхивало. В первый же миг, как заработали двигатели и направили корабль вперед, все раны офицера сразу проснулись, решив наказать за это маленькое путешествие. Транспорт снабжения не выполнил ни одного из маневров с высокой перегрузкой, которые Улатал проделывал всю свою жизнь в кабине истребителя типа «Гнев», но, тем не менее, полет был далеко не плавным. По ощущениям грузовое судно скорее с грохотом неслось в варпе, не разваливаясь больше благодаря удаче, чем умелому пилотированию или прочному корпусу.

Немного боевых кораблей направлялись в нужное Улаталу место. Это означало, что он должен был проявить смекалку. Трехнедельный перелет на транспорте снабжения туда, варп-прыжок протяженностью в месяц на судне колонистов сюда… Благодаря хорошему планированию и удаче Улатал сумел добраться до последнего этапа своего путешествия.

Ни один из этих кораблей не доставил особого удовольствия его ослабленному телу, но последний был самым худшим. При особенно мерзкой встряске его болезненное кряхтенье перетекало в стон сквозь сжатые зубы. Несколько других пассажиров бросали взгляды в его сторону. Улатал слизывал кислый привкус тошноты с задней части зубов и сглатывал. Он был слишком раздражен, чтобы смущаться.

С каждым вдохом офицер вдыхал потную вонь других пассажиров. При каждом движении он чувствовал на себе их взгляды. Беспокойные были тем, что надо, он мог принять их. Его резали по живому жалостливые взгляды. Сочувствующие, немного испуганные взгляды гражданских, видящих униженного воина.

Что ж, теперь он уже ничего не мог с этим поделать, кроме как не сблевать перед ними. В ближайшее время он точно не будет маршировать на победном параде.

— Вы в порядке?

Улатал поднял голову и взглянул на человек в фиксирующем троне напротив. Он сделал вдох для ответа и сумел выдавить четыре слова, прежде чем завтрак и куски слизистой оболочки желудка ударили в преграду сжатых зубов. Улатал повис в фиксаторах, и вместе со стоном окрасил пол платформы рвотой. Вокруг него раздались недовольные возгласы и проклятья.

— Да, — он тяжело дышал, опустив голову и уставившись в пол между коленями. — Лучше не бывает.

Улатал был не в состоянии слишком долго смотреть через иллюминаторы, когда корабль спланировал в док, но все же смог улыбнуться при виде пустотной обшивки цвета грязного кобальта и тусклой бронзы на фоне бесконечной черноты. «Сумрак» покрывали грязь путешествий и кровь сражений, но при этом он не утратил своего очарования. Если корабль задействует свои орудия, то сможет за минуты сравнять с землей города, и за часы уничтожить планеты.

Высадка прошла без сучка и задоринки, и флотский связной выделил ему каюту. Лучше, чем была у Улатала на борту «Змея черных морей», что его удивило. Конечно, связной знал о его прибытии. Ортос следовал протоколу и отправил сообщение до своего прибытия. Не было смысла производить плохое первое впечатление.

— Командир крыла Ортос Улатал, приписан к Восьмому Легиону, прикомандирован к архивным источникам боевого флота крестового похода. Благодарю за помощь. Я бы хотел поговорить с одним из ваших вышестоящих архивистов Легиона, — сказал он дородному назойливому товарищу, которому приказали его встретить. — При первой же возможности.

Связной был нострамцем, а значит, как и большая часть нездорового населения этого мира — почти альбиносом. Он говорил на готике с мягким произношением, типичным для самих Повелителей Ночи, и придерживался общего языка Империума, несмотря на то, что Улатал говорил на нескольких нострамских диалектах не хуже уроженцев планеты.

— Я сделаю, что смогу, — ответил нострамец.

— Это важно, — Улатал занервничал перед лицом такой безмятежности.

— Как я сказал, сэр, сделаю, что смогу.

Улатал поморщился, когда наклонился вперед, чтобы расшнуровать ботинки, и что — то неприятно влажное скользнуло в его заживающем брюхе.

— Ты меня не убедил, — отметил он. — Я служил Восьмому Легиону почти двадцать лет, мой друг. И знаю, какими могут быть офицеры Космодесанта. Так что не надо миндальничать и говори как есть: твои начальники — чопорные ублюдки.

Связной прочистил горло, выбирая верный баланс между правдой и дипломатией.

— Ну, они редко относятся по-дружески к смертному экипажу…

— Послушай, — перебил Улатал, снова взглянув на свой инфопланшет и пробежав глазами по данным. — Мне всего лишь нужно поговорить с одним из архивистов флагмана. Не с самим чертовым примархом, даже не с одним из офицеров. Всего лишь архивистом.

Связной замешкался, затем четко отдал честь.

— Думаю, это можно устроить, сэр.

На ответ ушло три дня. Связной не вернулся. Когда Улатал связывался с ним через устройство связи в каюте, ответы колебались от уклончивых до успокаивающих, всегда складные и без неточностей. Во время последней попытки, Улаталу вежливо отказал сервитор, проинформировавший его монотонной речью, что он должен оставаться в своей каюте и ждать прибытия того, кто сможет помочь в его расследовании.

— Твоя фраза кажется мне немного подозрительной, — ответил Улатал лоботомизированному киборгу с другой стороны аппарата связи. После завершения вокс-вызова интуиция подсказала ему проверить личное оружие.

Воин, постучавший кулаком в дверь Улатала, пришел в броне и при оружии. Легионер, облаченный в полночный керамит с бронзовой окантовкой VIII Легиона, возвышался над Улаталом, который сам был высоким человеком. Такое близкое присутствие Легионес Астартес никогда не вызывало приятных ощущений, даже у тех, кто привык к их огромным размерам. Этот воин на таком близком расстоянии был просто откровением огромности. В одной руке он держал цепную глефу с трехметровым древком. В другой — шлем с личиной в виде ощерившегося черепа и гребнем из двух крыльев. Работающий силовой генератор на спине космодесантника вызывал у Улатала зуд в деснах. Ему пришлось бороться с неприятным желанием потерять глаза, они словно вибрировали в глазницах.

Улатал знал, кто это. Он видел лицо воина в бесчисленных имперских воодушевляющих голограммах, рассказывающих о деяниях героев Легионес Астартес. Он видел закованного в броню гиганта почти во всех засекреченных послеполетных пиктах, описывающих многочисленные победы VIII Легиона за последнее столетие.