В шаге от вечности

Мостовая была бы идеально сухой даже под настоящим ливнем. Ноги по ее поверхности не скользил. И лужи не образовывались, вода тут же уходила через микрокапилляры в ливневую канализацию.

Но он все равно пошатывался. После сегодняшней порции откровений Гарольд временами путал реальность с ее заменителями. На перекрестке рядом с лавкой сладостей он чуть не дал команду кликом глаза живому аниматору в костюме глазированного пончика, чтоб тот убирался к черту. Бедолага мок под дождем за гроши, изображая “donut” с глазурью и посыпкой, но все равно мог быть более счастливым человеком, чем он.

В другом месте ногой попытался оттолкнуть с дороги виртуальную тележку с мороженным. Случайно кликнул по нескольким рекламным ссылкам на стене. И тут же начали наматываться террабайты траффика, вкручивая ему в мозг что-то про Мальдивы, электромобили, мужской парфюм…

Прервал.

Сам не заметил, как оказался возле ювелирного салона той же сети, в которой сегодня совершил покупку. Зачем, для чего?

«Заберите себе свою подвеску. Верните мне деньги. Она не сработала!», — подумал он и расхохотался.

Как и дурацкий бонсай.

Все это танец идиотских птичек, самцы которых отращивают яркое оперение, чтоб впечатлить невзрачную самку, похожую на воробьиху.

А если есть конкурент, то это уже игрища оленей, которые сшибаются рогами… абсолютно бесполезными в жизни, ведь для защиты от хищников лучше бы подошли короткие и острые. Но они растут по принципу управляемой раковой опухоли — с одной целью — показать оленихе, что вот идет мужчина ее мечты. А один вид скатов в океанах для этой же цели выпрыгивает из воды и летит над ней с помощью широких плавников — и чем больший «плюх» самец произведет, упав, тем больше привлечет партнерш.

Все это хорошо. Но почему человек разумный должен играть в эти игры? Которому шаг до космоса, нейтронных звезд и пульсаров.

Вот тебе и седьмое счастливое свидание.

«А если бы я не смог спасти ее там, на орбите, — пришла в голову выходящая за рамки нормы мысль. — Кто бы узнал детали? Кто бы меня осудил? Никто».

Нет, это просто черный юмор. Он бы, если б понадобилось, и жизнь бы отдал.

Хотел сказать ей: «люблю», но это было неправильное слово. Можно ли хотеть и любить воздух, который нужен для дыхания? Но теперь он был рад, что не сказал. Глупо.

Мог стать хоть Аполлоном, но гордость не позволила. Она должна была полюбить то, что внутри. Результат предсказуем.

Потом он пытался взломать ее с помощью НЛП, подобрать к ней код, чтоб получить доступ к устройству для своей редупликации. Не вышло. Код оказался слишком сложен.

Говорят, западные мужчины, заканчивая отношения, иногда подают в суд, требуя вернуть затраты на подарки. За все походы в кафе и рестораны, за каждое кольцо или гаджет, каждый глобо-цент, инвестированный в провалившийся «проект». Суды, конечно, отказывают. Но важен принцип. Это называется мужская гордость.

Бред. Жалкий эгоизм. Ему не хотелось уколоть Эшли побольнее. Пусть у проклятой британки останется какое-нибудь теплое напоминание о нем. Он не чувствовал к ней ненависти.

А ведь реализовался именно негативный сценарий, на который Аннабель отводила всего восемнадцать процентов. Робот не знала людей, не понимала живых женщин, поэтому и ошиблась в прогнозе. Гарольд с самого начала знал, что ответ — «нет». Там, где есть признания — там всегда следует отказ. А отношения, насколько он знал по своим знакомым, обычно вырастают без всяких признаний и перерастают этап «дружбы» спонтанно, как сорняк поднимается по забору. А если нужны усилия садовника — то усилия не нужны. Это зовется «френдзона», чувак. Чума столетия.

Он искал, как говорят русские, прошлогодний снег, бродя по вечернему Лондону. А может, искал себе неприятности. Опять вспомнил, как герой Джойса бродил по Дублину… Хотя «Улисса» он, не читал. А вот Эшли, наверняка, читала. Почему-то подумалось, что это в ее стиле — угробить неделю своей жизни на такую ерунду. Их мономиры, их микрокосмы почти не пересекались. Странно, что они вообще смогли стать приятелями.

Но какие неприятности можно найти в безопасном центре Лондона, где больше видеокамер на квадратный и кубический метр — чем где угодно, даже в Пекине? Если только ты сам проблем не хочешь.

У него было еще четыре часа до назначенного времени в клинике. Хотелось совершить что-нибудь безумное.

Ближе к транспортному хабу на улицах стало чуть больше публики.

Синохара вначале думал, что может смотреться белой вороной среди вечерней толпы в своем костюме. Но быстро понял, что, даже если бы надел парадную форму, то не смог бы выделиться. Потому что тут было каждой твари по паре. Тут не выделился бы даже человек в костюме придворного времен Людовика XIV.

Освободившиеся после офисной каторги «хомячки» уже спускались по эскалаторам с путепроводов и смешивались на улицах с теми, у кого рабочий день был не нормированный: с фрилансерами, курьерами-промоутерами и прочим прекариатом[1].

Кругом были все цвета спектра, мешанина из всех цветов кожи. Лысые головы у женщин, разноцветные бороды у мужчин, разноцветные волосы у всех. У некоторых даже пол не сразу определишь, а уж возраст и подавно. Их право, подумал австралояпонец. Но сам он предпочитал четкие границы и стабильную идентичность.

Народу было больше, чем обычно. Все потому, что уже вечер, а завтра выходной. В соседнем Сити те же самые люди будут в сером и чопорном… хотя в некоторые офисы можно было и на работу в разноцветном ходить, с пирсингом, татуировками на щеках, и кольцом в носу. Лишь бы показатели были высокие и энтузиазм пер из всех щелей.

До захода солнца все держали себя в рамках, но ближе к ночи даже тут все куда менее чопорно. Но по-настоящему отрываются по выходным и по праздникам. Он видел тут пьяных всех полов, с трудом держащихся на ногах. И далеко не только возле клубов и ночных пабов.

Много вокруг было и испанской речи.

На его глазах вооруженные полицейские вели высокого и длиннорукого смуглого человека в джинсах и жилетке на голое тело, матерящегося по-испански.

Гарольд прислушался.

Пытался вырвать сумочку? Нет. Спровоцировал драку. Говорил, что он бывший коллекционер, филантроп и вообще богатый человек. Мексиканец. Сеть подтвердила.

Но психика беженца от войны, похоже, дала трещину.

Следом вели мордатого европейца в порванном пиджаке. Славянина — язык его звучал как польский. Пиджак у него стоил столько, сколько Синохара зарабатывал за целый месяц. А он много зарабатывал. Похоже, тому разбили очки и нос, выбили пару зубов.

Коллекционер объяснял копам, что «Это все из-за их Ленина началось». А пострадавший отвечал, что никакого Ленина не знает, что он уважаемый человек и сын владельца отеля и депутата Державной Думы РГ, турист. Полиция задержала обоих для разбирательства.

Но Гарольду не было дела до них.

Он вспомнил про миллионные потоки беженцев из Мексики и Южной Америки, почти пятьдесят тысяч из которых приняла Великобритания. Как всегда, из царства добра и справедливости люди бежали как от чумы в страны страшного и жесткого капитализма. Из всех стран «Народной власти» тоже драпали. Даже до Западной далекой Европы добирались через океан на лайнерах, яхтах и даже контейнеровозах и сухогрузах торгового флота. В РГ тоже творилось не пойми что. Оттуда тоже беженцы были, и первой прилетела их элита. Авиационного сообщения со «свободными территориями» уже не было.

Несчастные. Хорошо, что скоро террористов уничтожат и они смогут вернуться.

Но, как всегда, не все из сбежавших были приличными людьми. А кто-то тронулся уже от пережитого. Еще бы. Некоторые успели пройти через фильтрационные лагеря обеих сторон и через несколько контрразведок (у повстанцев их было несколько — ведь не каждый штат или район контролировала центральная власть в Гвадалахаре или в Буэнос-Айресе).

Бежали и из Африки, и из Азии. Бежали в основном богатые и имевшие власть, но много было и простых с виду людей, попавших под раздачу «добра» и «справедливости» со стороны тамошних бунтовщиков. Рассеивались по миру, находили прибежище в соседних странах, не охваченных восстаниями. Кто-то добирался и до метрополии. Охотнее всего бежали туда, где власть стояла прочно. А прочнее всего она стояла там, где было больше всего денег.

Кто-то успел вывести вклады и сбыть потерявшие цену акции, кто-то смог забрать и движимое имущество в контейнере, а самые неудачливые уехали только в том, что было на них надето, взяв ручную кладь. Мировой совет обещал беженцам компенсировать незаконно конфискованные мятежниками активы, имущество и финансы, но эти разбирательства затянутся на месяцы. Да и вряд ли компенсация будет полной.

Часто попадались артефакты его национальной культуры: то, чем Япония успела обогатить мир. Даже новая форма высокотехнологичного эскапизма, которую правительства Эпохи Опадения пытались проводить (видимо, подражая изоляции времен Сегуната… а может, азиатским соседям), не смогли побороть глобализации. Жалкая попытка накрыть острова колпаком из поляризованного стекла, пропускающего свет в одну сторону.

С тех пор больше десяти миллионов экспатов из Страны Восходящего солнца разъехались по миру. Поэтому их отголоски можно найти в любом уголке планеты, но особенно, конечно, на Западе, который впитывал в себя все.

Чаще же Синохара видел карикатуры на культуру предков. Образы самураев и ниндзя, мотивы из аниме в объявлениях и граффити, короткие юбки и не только, гольфы, рюкзачки, искусственные ушки и хвостики, разноцветные волосы и искусственно увеличенные глаза. Он этот стиль не настолько любил, чтоб везде видеть. Считал пошлым новоделом. Ему больше нравилась традиционная европейская культура. Хотя это понятие сейчас стало очень размытым.

Вот, например, в толпе хватает женщин в хиджабах и никабах или с красными точками бинди на лбу. Мужчин в чалмах и арабских платках, тюбетейках и куфи, в халатах и даже бурнусах. И это теперь тоже европейская культура, многие из этих людей родились здесь.

А вот коренные европейцы подобные наряды обычно не носили, потому что культурная апроприация. Хотя и такие экземпляры попадались. Но это чаще было не для моды, а потому что обрели новую веру. Он знал пару таких человек.

Но в целом, если не ходить по некоторым кварталам и окраинам… светская культура пока преобладала.

Рядом с уличным кафе, прикрытым от дождя невидимым навесом, австралояпонец послушал, как поют караоке. В том числе красивые девушки. Но знакомиться ему не хотелось, и даже если бы какая-нибудь подошла первой, он бы отправил ее восвояси.

Сел на скамейку под зонтиком в виде гриба из «Алисы…» и подключился. Посмотрел классическое аниме про Харухи. Но вместо отдыха и расслабления ощутил разочарование.

Все казалось ему или сухим и пресным. Или оскверненным и опошленным. Ничто не радовало так, как в детстве. Все равно что сладости — которые к тридцати годам приедаются, а может, меняется структура вкусовых рецепторов.

И так во всем, будь то развлечения, удовольствия или успехи. Все приедается. Подростку это явление кажется трагедией, когда он о нем слышит, но к сорока годам понимаешь, что это норма и смиряешься с тем, что так пройдет вся жизнь.