Легион павших. VI - VII Акт

Ей нужно было бежать. Если даже Нононо-до сбежал, ей и подавно не стоит принимать этот бой.

…Но как? Он смог повторить силу Ц-Цузу, даже его голос. Он столько раз подражал его способности восстанавливаться. На что еще он способен?

— Зачем ты рассказываешь мне все это?

Парень удивленно изогнул брови, а затем залился стеснительным румянцем.

— По правде сказать, мне совсем не с кем поговорить, — признался он. — Мне только и разрешено, что наблюдать за всем со стороны или вот…, — он пнул ногу Ц-Цузу, — быть кем-то другим. Но мне это уже давно надоело и совсем не нравится. Я хочу быть собой!

Может, ей удастся потянуть время? Кажется, дышать становится легче. И голос крепчает. Если воспользоваться его болтливостью, возможно, она сможет дождаться, когда действие яда пройдет, и тогда… Что тогда? Сбежать или напасть?

— Почему ты отвернулся от Пастыря?

Он приблизился к ней, склонился. На его совсем по-юношески алых губах снова расцвела, точно ядовитый бутон, пугающая улыбка.

— Ты же сама сказала: я — Приносящий Хаос, — вкрадчиво произнес он. — А отары несут только смерть. Как мне нести хаос туда, где вы не оставили ничего живого?

Дышать стало легче, когда он отошел к самому краю обрыва; повернулся к Стирающей Явь спиной, будто она была младенцем, неспособным ему навредить.

— Все эти отары, рыцари, Пастыри — вы все, — он развел руками, будто желая охватить всю долину, в которой больше не осталось ничего живого. Нет, не долину. Он хотел охватить весь мир. — Вы мешаете мне развлекаться.

Он взглянул на Стирающую Явь через плечо, и той захотелось исчезнуть — куда угодно, только подальше отсюда: взгляд Приносящего Хаос полыхал необузданностью.

— Ты ненормальный, — пробормотала Шикти. — Я слышала о твоих деяниях. Слышала, что о тебе говорят.

Необузданность сменилась озабоченностью и беспокойством.

— До сих пор говорят?! В каких мирах? — выпалил он и воровато оглянулся, будто кто-то мог подслушать. — Плохо, плохо, очень плохо. Если отец об этом узнает, мне точно головы не сносить. Будет пилить пока не устанет, а устает он редко.

Стирающая Явь следила, с какой скоростью меняются эмоции на его лице. Из одной крайности в другую, из безумия чудовища — в панику напакостившего ребенка.

— Психопат, — выплюнула она.

— Я? Почему это я психопат? — оскорбился парень. — Если кто и был психопатом, так это Ц-Цузу. Строил из себя непойми что, когда на самом деле был самым жалким из всех, постоянно самоутверждающимся за чужой счет ничтожеством. Ты знала, что среди своей расы его считали изгоем? Из-за внутриутробного порока развития его речевой аппарат был способен воспроизводить только ограниченный спектр вибраций, в основном влияющих только деструктивно. Удобно для Пастыря, но все-таки подбирать объедки, это как-то…, — он поцокал языком. — А знаешь, что он стал рыцарем только потому, что все остальные отказались склонить голову? Бедный Ц-Цузарравальш. Я бы пожалел его, не будь он таким гадким. Да я сам себе стал гадок, — парень зябко повел плечами, а затем содрогнулся всем телом. — Отвратительный опыт, просто мерзкий. Лучше забуду его, а то на языке до сих пор вкус еще живой человеческой плоти.

Кажется, она уже могла пошевелить рукой. В мышцах не было крепости, но пока ее покров при ней… Стирающая Явь полагала, что яд будет медленно убивать ее, но, похоже, он всего лишь обладал краткосрочным парализующим действием.

— И что дальше? Убьешь меня?

Парень виновато посмотрел на нее.

Да. Именно это он и собирался сделать — как только наиграется вдоволь.

— Позволь мне уйти, — взмолилась Шикти. — Я никого не трону. Я исчезну, ты даже обо мне не вспомнишь.

Приносящий Хаос смутился под откровенным взглядом женщины, ссутулился.

— Моя жизнь ничего не стоит без Пастыря. Прошу, сохрани ее. Я не стану мстить. Я смирюсь.

— Перестань упрашивать меня, Шикти, — парень взъерошил волосы. Пряди упали на лицо, и он спрятал за ними глаза. — Ты ведь и правда мне понравилась.

Он врал? Или нет? Стирающая Явь не могла разобрать.

— Умоляю тебя, пощади! — с жаром выпалила она.

Парень совсем стушевался.

Нет. Он врет. Так естественно, словно сам верит в свою ложь, будто он — совсем еще мальчишка, никогда не касавшийся, не видевший обнаженной женщины. Но Стирающая Явь хорошо помнила, что в тот вечер, в ту ночь, когда он пришел к ней в облике Ц-Цузу, в нем не было и намека на смущение.

Он снова приблизился к ней, присел рядом, с робкой улыбкой на губах коснулся пальцами ее щеки. Нежно. Точно так же, как касался, будучи в теле Ц-Цузу, когда никого не было рядом.

Сейчас!

Она ударила его в грудь, пробила ее насквозь, схватила пальцами сердце. Такое горячее, упругое, сильное. Оно пульсировало даже тогда, когда она потянула руку к себе, вырвала его из тела. Это сердце тоже было произведением искусства. Даже жалко.

Приносящий Хаос плотно сжал губы, чтобы не испачкать ее кровью.

Внезапно Стирающая Явь испугалась. Чего она испугалась? Того, что отчаянная попытка убить его не увенчается успехом? Или того, что у нее все получилось?

Черты враз побледневшего лица заострились. Выступившая на губах кровь показалась ослепительно яркой.

Приносящий Хаос вздрогнул, и Стирающая Явь была готова поймать в объятия его заваливающееся тело, но тот только проглотил собравшуюся во рту кровь, облизал зубы и улыбнулся.

— Маленькая хитрюжка, — пожурил он.

— Я…, я не…, я…, — осознавая, какую ошибку совершила, залепетала Стирающая Явь. Испуганно посмотрела на свою руку, которая все еще сжимала сердце Приносящего Хаос.

— Ой, да просто выбрось его.

Когда Стирающая Явь даже не пошевелилась, он мягко взял ее за запястье, отвел руку в сторону, перевернул ладонью внизу и легонько потряс, вынуждая уронить сердце в пыль.

Стирающая Явь глупо таращилась на его грудь. Дыра в ней затянулась, восстановился нательный рисунок, а кровь, что залила живот… кровь впиталась, и кожа снова была девственно, без единого изъяна чиста.

Ей не сбежать и не убить Приносящего Хаос. Но так ли она хочет его убивать? Ведь все, что она думала, что чувствует к Ц-Цузу, в действительности вызвал тот, кто сидел перед ней.

— Я признаю твою силу, — выдохнула она ему в лицо. — Позволь следовать за тобой. Я сделаю все, что скажешь, буду твоим верным спутником.

Что она делала? Зачем? Ведь он был повинен в гибели Пастыря. Это он привел того человека. Если бы не он, рыцари никогда не позволили бы чужому призванному приблизиться к Пастырю. Но он из раза в раз защищал его, обставляя все, как алчность Ц-Цузу.

— Ты так сильно хочешь жить? — спросил парень.

Стирающая Явь не знала, что ответить. Она хотела жить? Или хотела его? Может, хотела вернуться к Пастырю? После того, как его прикосновение больше не указывало ей путь, она не знала, куда идти. Что ей делать? Она так долго следовала чужой воле, что, кажется, была больше не способна выбирать сама.

Парень сочувствующе улыбнулся.

— Тогда сними покров, Шикти.

Снять покров? Стать совершенно беззащитной?

В ту ночь он тоже попросил снять покров. И называл «Шикти», просто «Шикти», так фривольно и ласково. Когда они были наедине, он называл ее только так. В отличие от него, Ц-Цузу не удостаивал ее ничем, кроме брезгливого «Ластик».

— Да, хорошо, я сниму.

Ее тело начало светлеть. Чернота оставила кончики пальцев ног, поползла по голени вверх, обнажая светлую, аквамариновую кожу; вместе с тем темнели голубые глаза, пока не превратились в два бездонных колодца, в которых не отражался даже лунный свет.

Рядом на земле скрутился кольцами сотканный из чистейшей энергии тонкий хвост — продолжение настоящего, из плоти и крови, купированного еще в детстве, чтобы выпустить наружу силу, которой были наделены все Расщепляющие.

— Ты и правда прекрасное создание, — прошептал Приносящий Хаос.

Стирающая Явь вздрогнула, когда его руки обняли ее, приподнимая. Парень сел на землю, оперевшись спиной о дерево, усадил ее себе на колени, позволил прильнуть к груди.

Стирающую Явь била мелкая дрожь. В первые минуты, когда Расщепляющие снимали покров, на них словно обрушивался весь мир, оголяя нервы, заостряя ощущения. В руках любовника это было особенно приятно.

— Тебе холодно? — заботливо поинтересовался Приносящий Хаос.

Стирающая Явь кивнула.

Он обнял ее крепче, и его грудь под ее щекой запылала. Понадобилось всего мгновение, чтобы температура тела подскочила как минимум на десяток градусов, окутала Стирающую Явь уютным теплом.

— Вот, Шикти, держи.

Он протянул ей ладонь, на которой лежал блестящий глаз мнемной квакши. Шикти решила, что он забрал его из ее комнаты, но в коллекции не было глаз с таким глубоким, карминовым оттенком.

— Откуда он у тебя?

— Я сам его создал. Как и те, что дал до этого. Они же тебе нравятся? — его губы коснулись виска. — Признаюсь, пришлось повозиться. У них довольно сложный механизм. Но зато ни одна квакша не пострадала.

Его поцелуи, медленные, жгучие, спустились от виска к скуле, оставили дышащий жаром след на линии челюсти, коснулись незащищенной шеи.

Стирающая Явь вздрогнула.

Что она делает?

Ей нужно бежать. Бежать, как можно скорее.

Но она не хочет бежать. Почему же она не хочет?

— Не бойся, Шикти. Я же обещал, что не сделаю тебе больно, — горячий шепот согрел ухо.

Стирающей Явь хотелось слушать этот голос, слушать бесконечно долго. Хотелось раствориться в нем, хотелось, чтобы он всегда ее защищал, как защищал тот, другой, новый Ц-Цузу.

— Ты просто заснешь.

Приносящий Хаос нежно прижал ее к себе, припал губами к шее и пронзил клыками тонкую кожу.

И Шикти заснула: крепко, мирно, так, как засыпают только в надежных стенах родного дома, в который не проникнуть кошмарам внешнего мира.

Приносящий Хаос бережно уложил ее под деревом, вернулся к телу Ц-Цузу, пошарил в кармане его штанов, достал кристалл-поглотитель в поцарапаной оправе.

— Прости, Шикти, я не могу взять тебя с собой, — с сожалением произнес он, направляя на нее поглотитель. — И не могу допустить, чтобы кто-то узнал обо всем этом. Ты — переменная, которой не должно быть.

Когда луч поглотителя, впитавшего жизнь и душу Стирающей Явь Расщепляющей Шикти, погас, парень сжал кристалл между ладоней и растер в мелкую крошку.

— Еще одна великая раса канула в небытие, — флегматично констатировал он, отряхнул руки и подошел к краю обрыва.

Падавшее к горизонту солнце застряло в узкой расселине. Его теплые, густые медовые лучи тонули в глазах Приносящего Хаос, способного так дерзко, так нахально, не щурясь, смотреть на светило. На его лице больше не было ни одержимости, ни детской беззаботности.

— Я не подведу тебя, отец, — ветер подхватил его слова и унес, словно птиц, в небо. — Дальше я сам обо всем позабочусь. И когда придет время, будь уверен, убью его без всяких колебаний.