Я - тот, кто тебя уничтожит. Сердце феникса. Книга 3

– Не надо… хватит… – уперлась я ему в грудь руками, но меня только прижали к ближайшей стене, обхватив руки над головой и прижав их к камню, а затем стали рвать на мне рубашку, пока по моему лицу текли горькие слезы разочарования и безысходности. – Остановись, это бессмысленно…

– Ты полюбишь меня… Я все сделаю для этого… ты будешь всем для меня… – покрывал он мою шею и грудь суматошными поцелуями. – Моя… только моя… – задыхался он, вернувшись к моим губам, и на этот раз я не вырывалась.

Понимала, что это – бессмысленно и просто ждала, когда он одумается и заметит, что его тактика ни к чему не приведет. Потому покорно позволяла себя целовать, чувствуя в груди лишь разрастающийся холодный и липкий комок, который причинял дискомфорт и вызывал раздражение.

Прохладная рука накрыла обнаженную грудь и сжала мой сосок, а мужчина застонал, коленом развел мои ноги в стороны и устроился между ними, чтобы потереться об меня набухшим членом, спрятанным под брюками.

– Моя… – словно в полубреду бормотал он, с упоением спускаясь по моему горлу, отслеживая языком совершенно спокойно пульсирующую жилку.

Не ощутив сопротивления, мужчина отпустил мои руки, которые опали по швам словно плети, и встал передо мной на колени, обрушившись ртом на беззащитную грудь и обводя языком соски. Его руки словно были везде. Они жадно шарили по телу, норовили сжать до боли, а после ласково гладили, словно молили о прощении и покорности, старались забраться под одежду, сминать бедра…

Я лишь безразлично отвернулась и прикрыла глаза. Всего на мгновение захотелось поверить хотя бы в призрачную надежду, что его слова возможны. Что я смогу привыкнуть и забыть…

Вот сейчас, если закрыть глаза, не должно составить труда представить, что это чужие руки сминают и ласкают грудь, это другой язык облизывает кожу, словно самое вкусное лакомство, это не те звуки тяжелого дыхания, будто мужчина задохнется, если перестанет вдыхать мой запах…

Нужно лишь постараться и представить…

Ведь однажды получилось! Почти…

Я почти поверила…

Ощутила укол отчаяния, но все же не пошевелилась, даже когда мужчина поднялся на ноги, а его ладонь проникла за пояс моих брюк, под нижнее белье и скользнуло пальцами между половых губ…

Лишь тогда, смирившись с собственным бессилием, я произнесла:

– Заставь меня забыться… – прохрипела я, ощутив, как вздрогнул мужчина, а его палец во мне остановился. – Сейчас же залезь мне в голову, и заставь подумать, что меня трахнешь не ты, а он… – я открыла глаза и строго посмотрела в растерянные блеклые глаза, в глубине зрачка которого я увидела боль и непонимание. – Сделай это сейчас же! Ты же хочешь этого? Трахай, раз так веришь, что это поможет. Но на моих условиях. Я должна что-то чувствовать!

– Твое сердце спокойно… – сглотнув, произнес вампир, а после отшатнулся от меня, словно от прокаженной, будто только сейчас очнулся от страшного сна.

Я не двигалась и не пыталась прикрыться и лишь требовательно смотрела в мрачное и напряженное лицо Гэврила, который отошел еще на несколько шагов, словно боялся сорваться.

– Уходи… – прохрипел он, отвернувшись и сжимая кулаки, отчего прорезал кожу на ладонях появившимися когтями и по каменному полу застучали тугие капли крови.

Повторять дважды мне было не нужно, потому я запахнула порванную рубашку и остановилась лишь у двери, когда услышала:

– Скоро он сдохнет, и это наваждение пропадет. Рано или поздно, ты смиришься. А я подожду. Времени у нас будет достаточно… – словно клялся сам себе, произнес вампир. – В этом прелесть бессмертия. Однажды ты это поймешь...

Отвечать я не стала. Потому что… на самом деле, сама очень надеялась, что подобное возможно.

Вернулась в свою комнату, окинула ее неприязненным долгим взглядом, вспоминая все то время, которое прожила в ней, а после безразлично отвернулась и стремглав бросилась в ванную комнату, где выпустила в помойное ведро все скудные крохи еды, которые успела скопить за последние сутки. Когда опорожнила желудок, сплюнула желчь и, сев на голый камень, брезгливо вытерла рот рукавом. Но лучше себя не почувствовала, а кожа неприятно зудела и покалывала.

Нервно размяла руки и прошлась ногтями по груди, надеясь унять зуд, но с каждым прикосновением я ощущала себя более… грязной. В какой-то момент я ощутила, что неприязнь становится неконтролируемой, и с рыком стала срывать с себя местами порванные вещи, а после нырнула с головой в почти ледяную купель, но и тогда облегчение не настигло.

Судорожно вздохнув, исступлённо терла и скребла кожу ногтями, оставляя кровавые следы на груди и шее. И терла так отчаянно, пока не увидела, как по телу стали стекать смешанные с водой багровые ручейки, окрашивая купель возле моего тела в розовый цвет.

Тело свело то ли от холода, то ли нервов, но я замерла, завороженно наблюдая за причудливыми водоворотами и кровавыми узорами, которые разбили не то капли воды с волос, не то слезы…

– Я знаю это чувство…. Неприятно и тошно, но не смертельно… Выпивка или дурман помогает избавиться от чувства, словно извозился в помойке…– подметил мужчина у меня за спиной, расслабленным тоном, словно обсуждал пятно, поставленное по досадной оплошности.

– Кто-то говорил, что не желает меня видеть, но с того момента глаз не спускал, – произнесла, не особо ожидая ответа и объяснений. – Ты был там, – прохрипела я, даже не обернувшись. – Почему не остановил?

– Не видел смысла, – хмыкнули позади меня, а затем раздался плеск воды, а я напряглась сильнее. – А почему ты не остановила его раньше? Ты ведь могла, – плещущийся звук приближался, как и вкрадчивый, мелодичный голос. – Не потому ли, что сама хотела проверить? Ну и как? Нравится? – раздалось совсем близко, прямо у меня за плечом, пока я разглядывала небольшие волны на водной глади, вызванные пришельцем.

– Неужели тебе все равно?

– Ты – упряма. Омерзительное качество, – вздохнул он, проводя пальцем по моему позвоночнику в невесомой ласке, но меня словно раскаленным углем обожгло. Однако я даже не дернулась, лишь закусив губу, чтобы скрыть всхлип. – Оно ничем не вытравляется, сколько ни пытался. Потому я решил для себя, что опыт – станет для тебя отличным учителем. Ты должна была сама проверить, убедиться… и смириться, – рисовал он на моей коже странные узоры, но более ничего не предпринимал.

– Оно когда-нибудь исчезнет? Когда-нибудь это чувство станет не таким… омерзительным? – с трудом сглотнула я, обнимая себя за плечи, не то, пытаясь согреться, не то бессмысленно защититься и прикрыться.

– Дай подумать… – вздохнули уже у моего уха, а меня опалило жаром, словно и не было этой ледяной воды, холодного воздуха. И выть захотелось только сильнее. – Лучше? Едва ли… Но с опытом, практикой… ты просто привыкаешь. Можно привыкнуть и терпеть многое: боль, омерзение… безразличие. Главное – задаться целью. Если захочешь, в один прекрасный момент ты просто перестанешь обращать внимание…

– У тебя вышло? – почти прохрипела я, рискнув скосить взгляд, чтобы заметить меланхоличное выражение на лице высшего, который кропотливо перебирал в пальцах мои мокрые волосы. – Ты смог смириться?

– Смотря с чем… Трахать других женщин и не давиться тошнотой – да. Выбора не было… нужно было забываться, и я забывался… пока это работало, – признался он, но от каждого его слова у меня внутренности в узел скручивало. – Но насыщение становилось все менее различимым и в итоге пришлось отказаться от этой гиблой затеи после нескольких смертей…

– Ты убил их? – вздрогнула я.

– Да, – просто согласился он, а после положил руку, облаченную в промокший рукав рубашки, с жесткой мочалкой мне на живот и тихонько сжал кожу пальцами. Замер на мгновение, а после легкими, круговыми движениями стал смывать с моей кожи кровавые потеки. – Вместо насыщения, их близость стала приносить лишь раздражение и гнев. Каждое прикосновение было словно издевкой, безобразным суррогатом того, чего я желал на самом деле… – прижался он крепче, практически впечатав меня в свою грудь, а вторая рука легла на мое бедро и с силой вынудило раздвинуть ноги, куда проворно скользнула ладонь с мочалкой. – В какой-то момент злость перевешивала, и я переставал ее контролировать.

Дыхание сбилось, а по подбородку заструилась кровь из прокушенной губы. Я не чувствовала холода. Я испытывала жар и только его руки приносили необходимое избавление, но давали недостаточно. Хотелось откинуться на его грудь, подставить шею под горячие и, порой, жестокие губы, а самой вцепиться ногтями в его ладони, в надежде, что он никогда их не отнимет.

И это на фоне моей обиды, все еще не утихающей ненависти и… тоски. То, что он со мной сделал в прошлом – нельзя забыть. Эти ужасные годы отложились… въелись в моей памяти и их не выжечь, сколько ни умирай и ни возрождайся.

Но именно сейчас, все еще желая растереть кожу до крови, чтобы наверняка стереть с себя чужие прикосновения и запах, в надежде заменить их правильными прикосновениями и запахами, я поняла, что не хочу испытать и эту пытку. Снова и снова. Либо одиночество, либо провальные и травмирующие последствия попыток близости с другими.

– Это то, на что ты хочешь обречь меня? – все же нашла я в себе силы прохрипеть с горечью в голосе. – Ты не смог свыкнуться, хотя ничего ко мне, кроме раздражения и желания, не испытываешь. Почему же думаешь, что у меня получится, что не смог ты, зная о моих к тебе… о моей болезни?

– У тебя не будет выбора, – помедлив, ответил мужчина, положив подбородок на мое плечо и просто сомкнув руки на моем животе. Так мы и стояли некоторое время, пока с моих щек беззвучно стекали слезы. – Пока ты считаешь это – болезнью, не все потеряно.

– Неужели, это единственный вариант? Почему должен умереть один из нас? Почему?! – выкрикнула я отчаянно, высвобождаясь из теплых рук и оборачиваясь на стоящего во всей одежде посреди купели Доминика. – Почему? – совсем жалко шепнула я. – Ты же способен видеть будущее. Ты придумаешь новый способ. В твоей крепости мы можем выгадать время. Мы станем обороняться от совета! Это даст время! Ты… ты еще можешь подготовить меня! Точно! – заголосила я, словно нашла заветный приз. – Я почти бессмертна, ты научил меня сражаться! Теперь обучи контролировать силу! Сделай это! – потребовала я. – Я согласна пойти на это добровольно. Как бы жестоко и грубо ты ни проводил это обучение, как бы болезненно и жестоко ни было в процессе – я согласна! Я сама прошу об этом!

Мужчина молчал, впервые на моей памяти, первым отведя взгляд… а я занервничала.

– О чем ты молчишь? – потребовала я. – Доминик! – прикрикнула я. – О чем ты недоговариваешь? – сделала я шаг в его сторону, но наткнулась на пустоту, а сам высший стоял у бортика купели, мрачно взирая на меня, пока не проронил:

– Отсутствие выбора – не всегда плохо, Птаха. Значительно хуже искать выход из положения, когда возможный итог – заранее обречен на провал. Смирись.

Глава 8