Магия — не для оборотней. Часть 1

Я прижал палец к красной точке, отмечавшей на артефакте место активации, направил в неё магическую энергию. Проделывал подобное много раз. В последние месяцы пребывания в лагере огоньков — ежедневно. Ведь щит-браслет использовал на каждой тренировке.

Жезл отозвался едва ощутимой вибрацией (словно вздрогнул, оживая).

— Готово, — сказал я.

Вернул артефакт Белине.

— Так быстро? — спросила женщина. — Удивительно. Я трачу на это больше времени. Ты молодец.

С сомнением посмотрела на жезл.

— Проверю?

Пожал плечами. Я бы и без проверки почувствовал, что артефакт активен.

— Пожалуйста, — сказал я.

Белина посмотрела на стоявших у входа рабов. Вознамерилась встать, но передумала. Перевела взгляд на меня.

— Дай-ка мне свою руку, красавчик, — сказала она. — Не пожалею один заряд.

Я послушно закатал рукав. Женщина склонилась над столом, прижала к моей коже жезл. Волна холода вошла в мою руку и прокатилась по телу.

Знакомое ощущение.

Голова поникла. Тело расслабилось. Я стал заваливаться на бок.

Хотел заговорить, сказать, что Белина перепутала жезлы. Заклинание, которое она использовала, не походило на бодрость. Но не смог пошевелить языком. Опрокинул стул, повалился на пол. Ударился плечом и виском.

Увидел рядом с собой женские ноги с окрашенными ногтями на пальцах.

Услышал слова Белины:

— Ну вот и всё. Ничего сложного. Сама справилась. Без особых хлопот. И не устраивала никаких драк и погонь.

Женщина перевернула меня на спину. Смотрела сверху вниз. Улыбалась.

— Все мужики — доверчивые глупцы, — сказала она. — И ты, красавчик, не стал исключением. Впрочем, иного я от тебя и не ожидала. К твоему сведению, жёлтая звезда на жезле обозначает не бодрость, а заклинание паралич. То самое, которым тебя приголубили охранники ресторации в день нашего знакомства. Я специально выбрала его, чтобы объясниться перед тобой. Ведь теперь, хочешь, не хочешь, но ты меня выслушаешь.

Белина присела, погладила меня по щеке.

— Прости, красавчик, но твоя учёба в магической школе отменяется. Так уж получилось. Я не собиралась тебя обманывать. Намеревалась честно выполнить свою часть договора. Веришь? Но… ты слишком сильно разозлил моего жениха. Настолько, что он велел упомянуть о тебе в нашем брачном договоре. Представляешь? Выделил тебе отдельный пункт! В котором сказано, что пока вар Руис не получит твою голову, ни о какой свадьбе и речи быть не может.

Покачала головой.

— Вот такие дела, красавчик. Печальные. Кто же знал, что так случится?

Женщина сморщила нос.

— И ты сам понимаешь, что я совсем не хочу дожидаться того дня, когда мой будущий муженёк тебя поймает. Когда такое случится? Через день? Через пять? А если через месяц? Уж слишком ты шустрый. Я не хочу столько ждать. А если ты исчезнешь? Нет. Я убедилась, что в жизни стоит рассчитывать только на себя. И уж никак не на мужчин. Вот так, красавчик. Не обижайся. И помни, что верить нельзя никому. Тем более женщинам. Мы слабые существа — коварство едва ли не единственное оружие, которым мы можем завоевать достойное будущее для себя и своих детей. Но помни: ты мне нравишься. Я поступила с тобой таким образом не со зла — у меня не было другого выхода.

Встала, одёрнула халат.

— Шелон отвезёт тебя к моему жениху, — сказала Белина. — Если ты так нужен вар Руису — он тебя получит. Не знаю и знать не хочу, что он будет с тобой делать. Это ваши дела, мальчики. Разбирайтесь между собой. А я лишь выполнила свою часть сделки. Ты станешь взносом в будущий союз между мной и кланом Рилок, красавчик. Пусть Карцы видят, что со мной можно иметь дела, что я их не подведу. Рада, что решила вызволить тебя тогда из тюрьмы, Линур — ты принёс мне удачу. Спасибо.

Женщина отошла.

Я смотрел в потолок, чувствовал кожей движение воздуха (приоткрыто окно), прислушивался к шагам Белины.

Та вскоре вернулась. В руке у неё снова был жезл.

— Я сообщила тебе всё, что хотела, красавчик, — сказала женщина. — Попросила прощения. Знаю, ты на меня обижен. И признаю: у тебя есть причины обижаться. Ты забавный паренёк. Хоть и со странностями. Я буду вспоминать о тебе.

Белина встала рядом со мной на колени, наклонилась, поцеловала меня в лоб.

— От моего дома до кварталов клана Рилок путь неблизкий, — сказала она. — В прошлый раз ты избавился от паралича быстро. Хотя обычно люди отхотят от него едва ли не сутки. Кто знает, как будет сейчас? А я не могу рисковать. Если ты сбежишь по пути, то порушишь мои планы. Мне бы этого не хотелось.

Она показала мне артефакт.

Сказала:

— Расщедрюсь ещё на одно заклинание. Для хорошего дела не жалко. Оно называется шок. Неприятная штука. Но подходит для моей цели — успокоит тебя надолго.

Прижала жезл к моей шее.

Я ощутил укол.

Всё тело отозвалось на него вспышкой боли.

Когда перед глазами сгустилась тьма, услышал голос Белины.

Он донёсся словно издалека.

— Прощай, красавчик! * * *

Подобное пробуждение происходило со мной не впервые. Не ото сна — я точно всплывал из омута небытия. Вернулись ощущения: головная боль, покалывание в глазах, перед которыми одна за другой возникали похожие на снежинки светлые точки.

«Оно называется шок», — вспомнил слова сиеры вар Вега.

Так вот чем «вырубили» нас с Гором, когда продавали в рабство.

Еще ничего не различал перед собой (кроме точек-снежинок), а уже прислушивался, ожидая услышать голос командира вар Брена. И Гора. Потому что мерзкие запахи (такие же, как тогда) уже уловил.

Один за другим в голове вспыхивали вопросы. На которые я пока не находил ответы. Гадал, где я и как долго пробыл без памяти. Пытался определить, день сейчас или ночь. Прислушивался и вдыхал запахи, чтобы выяснить, есть ли кто-то рядом со мной.

Понял, что могу шевелиться. Движения не вызывали боль. Услышал позвякивание металла. Сел. Почувствовал под собой холодный каменный пол. Нащупал звенья цепи и металлические браслеты на руках. А потом обнаружил такие же украшения и на ногах.

Попытался их снять. Не вышло. Лишь расцарапал кожу.

Сжал челюсти. Прогнал желание вскочить на ноги. Как учила меня Двадцатая, подавил эмоции. Представил, что слышу голос сестры, что она водит по моему лицу пёрышком. Нашел позади себя стену (из кирпича?) опёрся на неё спиной. Дышал глубоко. Ждал, когда восстановится зрение.

Светлых пятен передо мной становилось всё больше. Я смотрел на эти клочки света, стараясь разглядеть в них или за ними что-то понятное; что-то, что могло бы помочь найти ответы на мои вопросы. Моргал, прогоняя влажную пелену с глаз. Наблюдал за тем, как пятна разрастались и множились. Ждал, пока они сольются в понятную картину.

Уже понял, что нахожусь не в комнате огоньков. Во всяком случае, я точно не в корпусе лагеря клана Лизран. Никаких следов древесины из орнийского тополя.

То, что я видел вокруг себя, больше походило на тюремную камеру (только маленькую). С деревянной дверью и узким окошком у самого потолка, через которое я видел клочок забрызганного алыми отблесками неба (закат или рассвет?) и дрожавшие на ветру зелёные травинки (нахожусь в подвале?). Воздух в камере пропитан неприятными запахами, часть которых исходила от моего тела.

Едва окинув взглядом комнату, принялся осматривать себя. Склонил голову, стал осматривать кожу на груди, чтобы понять, не появился ли там рисунок знака подчинения. Но не увидел даже царапин.

Из одежды обнаружил на теле только штаны и сандалии (халат исчез, как и пояс с кошелем и ножами). А ещё: покрытые налётом ржавчины браслеты на руках и ногах. Они соединялись между собой короткой цепью. И со скобой на стене. Такая привязь не позволит отойти от места, где я сидел, и на пару шагов. Уж тем более — не подпустит к двери.

В порыве возмущения я вскочил на ноги… и не сумел распрямиться. Соединявшая браслеты на руках и ногах цепь помешала мне поднять запястья выше колен. Вспомнил, что о подобных украшениях упоминали огоньки из моего отряда (многие из них побывали в тюрьмах). Вот значит, как выглядят те самые кандалы.

Они стесняли движения. Но это не знак подчинения. От кандалов можно и нужно избавиться.

И я даже знал, как это сделать. Без чужой помощи. И относительно быстро.

Здравствуй, боль!

Ногами наступил на звенья цепи, соединявшей браслеты на руках. Набрал в грудь воздух, сжал зубы. И изо всех сил рванулся вверх, высвобождая руки из объятий железных колец.

Захрустели кости и суставы. Из ран на руках брызнула кровь, а из глаз — слёзы. Кожа на запястьях порвалась, приспустилась, точно чехлы на ножах. Затрещали сминаемые браслетами пальцы.

Изувеченные кисти рук выскользнули из браслетов, позволив тем с глухим звоном упасть на каменный пол.

Я выпрямился в полный рост.

Улыбнулся.

Чтобы терпеть боль, нужно её любить.

Поднёс к глазам кровоточащие руки. Моргнул, стряхивая с ресниц влагу. И ощутил, что телу пробежала волна тепла — я начинал обращаться. * * *

Пока избавился от браслетов на ногах, обращался дважды. Одной силой обойтись не получилось — пришлось пустить в дело зубы охотника. Но не для того, чтобы грызть металл.

Когда отбросил в угол комнаты кандалы, чувствовал себя уставшим, точно провёл ночь в Лесу: загонял добычу, убегал от преследователей. Видимых ран на теле не осталось. Но я продолжал о них помнить и терпеть боль.

Боль никогда не исчезала сразу.

И притуплялась не так быстро, как мне бы хотелось.

Прислушался. Не услышал ни шагов, ни голосов. Лишь за окном шелестела невидимая из моей камеры листва деревьев.

Я прошёлся по комнате, обследовал стены и дверь. Дверь прочная. Выбить такую изнутри не получится. Если только сломать: грызть древесину — можно, но не хотелось.

Вздохнул.

Снова потрогал дверь.

Разве я куда-то спешу?

Вернулся в угол, где оставил кандалы, присел. Голод я пока не ощущал (чудилось, что на языке всё ещё присутствует привкус моей собственной плоти). Да и жажду терпеть пока мог. Уверен: не вечером, так утром кто-нибудь явится проведать пленника. Откроет дверь. И я смогу отсюда выбраться.

Подожду.

Время у меня есть.