Великое восстановление наук, Разделение наук

Притча XII «Насмешники губят государство, мудрецы же отвращают несчастье»[493].

Объяснение.

Может показаться удивительным, что, говоря о людях, как бы самой природой созданных и предназначенных для того, чтобы расшатывать и ниспровергать устои государства, Соломон выбрал характер человека не гордого и высокомерного, не самовластного и жестокого, не легкомысленного и не сдержанного, не нечестивого и преступного, не несправедливого и притеснителя, не мятежного и буйного, не сластолюбца и развратника, наконец, не неразумного и неумелого, а насмешливого. Но именно в этом достойнейшим образом проявилась мудрость царя, великолепно знавшего все пути спасения и ниспровержения государства. Ведь, пожалуй, нет более страшного несчастья для королевств и республик, чем то, когда королевские советники или сенаторы и все те, в чьих руках находятся бразды правления, могут оказаться людьми насмешливого характера. Такого рода люди для того, чтобы показаться смелыми государственными деятелями, всегда преуменьшают размер опасности, а тех, кто оценивает опасность в соответствии с ее реальным характером, изображают трусами. Они издеваются над желанием, не торопясь зрело обдумать и обсудить вопрос, спокойно выслушать различные мнения, называя это нудной говорильней, ничего не дающей для дела. Общественное мнение, к которому прежде всего должны прислушиваться правители в своих решениях, они презирают, называя его болтовней слюнявой черни, вещью неустойчивой и быстро меняющейся. Они не обращают никакого внимания на силу и авторитет законов, видя в них лишь некие путы, которые ни в коем случае не должны препятствовать великим целям. Они отбрасывают прочь как какой-то пустой бред и мрачные предчувствия всякого рода планы и меры предосторожности, имеющие в виду отдаленное будущее. Они подвергают насмешкам и издевательствам людей действительно мудрых и опытных, обладающих большим мужеством и благоразумием. Короче говоря, они расшатывают вообще все основы политического режима. И это особенно заслуживает внимания, поскольку они делают это не в открытом бою, а тайными подкопами, и поэтому все это еще до сих пор не вызывает должного беспокойства у людей.

Притча XIII «Государь, охотно выслушивающий слова лжи, окружен лишь нечестивыми слугами»[494].

Объяснение.

Когда государь бездумно выслушивает и охотно верит всем нашептываниям доносчиков и сикофантов, от него самого как бы начинает распространяться повсюду тлетворное дыхание, заражающее и развращающее всех его слуг. Одни высматривают, что вызывает страх государя, и раздувают его опасения лживыми россказнями; другие пытаются возбудить в нем недоброжелательство, особенно по отношению ко всем наиболее честным и порядочным людям; третьи, обвиняя других, хотят тем самым смыть собственные грязные дела и преступления; четвертые помогают честолюбивым замыслам и мечтам своих друзей, возводя на них клеветнические обвинения и подвергая преследованию своих соперников; пятые сочиняют, как в театре, целые пьесы против своих недругов, и так далее до бесконечности. Все это касается тех из приближенных государя, которые порочны уже по самой своей природе. Но и те, кто от природы более честен и порядочен, видя, что их честность приносит им весьма мало пользы (поскольку государь не способен отличить истинное от ложного), отбрасывают прочь свою порядочность и нравственность и дают полную возможность дворцовым ветрам нести их по своему произволу. Как говорит Тацит о Клавдии: «Нельзя чувствовать себя в безопасности возле принцепса, ничего не имеющего в своей душе, кроме того, что другие вкладывают в нее»[495]. Очень хорошо сказал Коммин: «Лучше быть слугой государя бесконечно подозрительного, чем безгранично доверчивого»[496].

Притча XIV «Справедливый жалеет свою скотину, но сострадание к нечестивым — жестоко»[497].

Объяснение.

Сама природа внушила человеку благородное и прекрасное чувство сострадания, распространяющееся даже на животных, которые по божественному установлению подчинены его власти. Поэтому такое сострадание заключает в себе известную аналогию с милосердием государя к своим подданным. Более того, можно совершенно определенно утверждать, что, чем достойнее человек, тем большему числу существ он сочувствует. Ведь люди ограниченной и низкой души считают, что подобного рода вещи не имеют к ним решительно никакого отношения, но душа, представляющая собой более благородную частицу Вселенной, испытывает чувство общности со всей природой. Поэтому мы находим в древнем законе немало наставлений, носящих но столько чисто ритуальный характер, сколько требующих от людей милосердия: таково, например, запрещение есть мясо с кровью и т. п. А в сектах ессеев и пифагорейцев вообще запрещено было есть мясо животных. Такое же правило существует и поныне среди некоторых народностей империи Могола, сохранивших древние суеверия. А у турок, несмотря на всю как природную, так и приобретенную воспитанием кровожадность и жестокость этого народа, существует обычай подавать милостыню животным, и они никогда не позволяют бить и мучить животных. Но чтобы случайно не создалось впечатление, что сказанное нами распространяется на любое сострадание, Соломон мудро добавляет: «Сострадание к нечестивым — жестоко». Речь идет о тех случаях, когда отводят меч справедливого возмездия от людей преступных и порочных. Ведь такое сострадание по существу хуже, чем сама жестокость. Ибо в данном случае жестоко поступают лишь с несколькими людьми, тогда как такого рода милосердие вооружает и направляет против невинных людей всю армию преступников, поскольку они будут чувствовать себя совершенно безнаказанными.

Притча XV «Глупец высказывает все свои мысли, а мудрец оставляет кое-что на будущее»[498].

Объяснение.

Эта пословица имеет, как мне кажется, в виду главным образом не легкомыслие пустых людей, легко распространяющихся обо всем — и о чем следует говорить, и о чем не следует; не любовь поговорить, заставляющую людей рассуждать безо всякого разбора и безо всякой мысли о чем и о ком угодно; не болтливость, которая может надоесть до тошноты, а другой, более скрытый порок. Речь идет о полном неумении умно и, если можно так выразиться, «политично» строить свою речь, что особенно часто проявляется в частных разговорах, когда один из собеседников сразу, так сказать, одним духом, без всякой передышки высказывает все, что он думает и что, по его мнению, относится к данному вопросу. А это приносит очень большой вред делу. Ибо, во-первых, речь, произносимая с перерывами и по частям, производит гораздо более сильное впечатление, чем беспрерывная, так как, слушая речь, ни на минуту не прерывающуюся, мы не имеем возможности отчетливо и ясно воспринять и взвесить важность обстоятельств и у нас нет достаточно времени, чтобы обдумать все доводы, ибо следующий довод вытесняет предыдущий еще до того, как он глубоко проникнет в сознание. Во-вторых, никто не обладает таким могучим и блестящим красноречием, чтобы с первых же слов заставить умолкнуть своего собеседника, лишив его полностью дара речи: ведь тот что-нибудь ответит в свою очередь, а может быть, и возразит, и вот тогда-то окажется, что то, что следовало сохранить для ответа или возражения, было уже высказано раньше и потеряло всю свою силу и значение. В-третьих, если человек не сразу высказывает свои мысли, но излагает их постепенно, приводя сначала один довод, потом другой, то он сможет по выражению лица собеседника и его ответам судить, какое впечатление произвел на него каждый из этих аргументов и как они были восприняты, так что в дальнейшем ходе беседы он будет говорить осторожнее, или же вообще отбросит какие-то доводы, или более тщательно их выберет.

Притча XVI «Если ты возбудишь против себя гнев власть имущего, не оставляй своего места, ибо лечение исправит великие ошибки»[499].

Объяснение.

Пословица учит, как следует вести себя человеку, вызвавшему гнев и негодование государя. Она дает два совета: первый — не оставлять своего места, второй — уделить самое тщательное внимание лечению, подобно тому как это делается во время какой-нибудь тяжелой болезни. Ведь люди, заметив, что государь разгневан на них, обычно устраняются от выполнения своих обязанностей и функций, ибо не могут стерпеть постигший их позор, боятся своим присутствием растравить рану и, наконец, желают этим показать государю свое отчаяние и унижение. Мало того, они иногда слагают с себя полномочия и власть, которой они облечены, передавая их в руки государей. Но Соломон осуждает такой путь лечения как опасный и вредный. И у него, конечно, на это есть очень серьезные основания. Во-первых, такое поведение делает слишком заметным сам этот позор, что в свою очередь придает наглости врагам и завистникам, усиливающим свои нападки, а друзья из-за этого становятся более робкими и не решаются прийти на помощь. Во-вторых, это приводит к тому, что гнев государя, который, не получи он огласки, может быть, и прошел бы сам собой, теперь застаревает и, положив уже начало падению человека, сталкивает его окончательно в пропасть. Наконец, в этом отстранении от дел чувствуется какая-то враждебность и недовольство настоящим, а это к негодованию государя присоединяет еще и подозрительность. Что же касается лечения, то здесь можно назвать такие средства. Во-первых, нужно прежде всего остерегаться, как бы из-за какой-то потери чувств или, наоборот, из-за чрезмерного возбуждения их не создалось впечатление, что негодование государя не было замечено или не произвело должного действия, а это значит, что лицо должно выражать не мрачное упрямство и обиду, а строгую и скромную печаль; во всех своих действиях и поступках не нужно выказывать прежней веселости и радости; не будет бесполезным воспользоваться и услугами какого-нибудь друга, который в беседе с государем должен в удобный момент намекнуть на то, какие тяжкие страдания испытывает опальный в глубине своей души. Во-вторых, нужно старательно избегать самых малейших поводов, которые могли бы или оживить в памяти государя то, что вызвало его негодование, или заставить его снова впасть в раздражение и дать ему повод по той или иной причине в присутствии других лиц сделать вам замечание. В-третьих, нужно настойчиво искать любой случай, который мог бы доставить возможность оказать услуги государю, с чем чтобы можно было продемонстрировать свое желание искупить прошлую вину и чтобы государь понял, какого слуги ему придется лишиться, если он удалит его. В-четвертых, нужно или умело переложить вину на других, или дать понять, что в ней нет злого умысла, или даже указать на подлость тех, кто оговорил вас перед государем либо чрезмерно раздул все дело. Наконец, нужно во всех отношениях быть бдительным и приложить все усилия к исправлению положения.

Притча XVII «Первый, выступивший по своему делу, бывает прав, а потом выступает другая сторона и обвиняет его»[500].

Объяснение.

В любом деле первые сведения, если они хотя бы немного западут в память судьи, пускают там глубокие корни и полностью захватывают его ум, так что это впечатление лишь с большим трудом удается побороть, если только не обнаруживается очевидная ложь в самом сообщении или какая-то неискренность в его изложении. Во всяком случае простая, лишенная всяких ухищрений защита, даже если речь идет о деле справедливом и вполне обоснованном, с трудом может перевесить уже сложившееся под влиянием первой информации впечатление или своими силами вернуть к равновесию весы справедливости, уже склонившиеся однажды в одну сторону. Поэтому самое надежное для судьи — не иметь заранее никакого представления о том, кто прав и кто виноват в этом деле, до тех пор, пока не будут выслушаны обе стороны; а самое лучшее для защитника, если он заметит, что судья предубежден, — приложить все усилия к тому, чтобы (насколько это позволяет дело) разоблачить те хитрости и коварство, к которым прибегла противная сторона для того, чтобы ввести судью в заблуждение.