Гранитный чертог

* * *

Следующий день выдался на диво теплым. По небу бежали только легкие облака; они расползались и растворялись, не достигнув горизонта. Ветра не было, а вчерашний мороз отступил еще ночью. Если бы не особый мягкий свет низко ползущего светила и побитый серыми пятнами оголившихся деревьев лес вдалеке, можно было бы подумать, что осень только-только наступила. Люди во дворе судачили, что уж больно переменчива нынче погода. То на юге, где зимы не видели порой до самого сечня [24], выпал снег на три пяди, то на севере вдругорядь зацветали точно сбесившиеся груши. А здесь, в Кирияте, день на день не приходился.

Млада стояла среди гридней у дверей в башню и наблюдала за теми, кто сегодня пожелал встретиться с князем, испросить у него совета или помощи. Народу собралось много – за три дня, знать, не все успеют войти в чертог. Но так уж заведено. Иначе, дай волю, поток просителей не иссякнет и за седмицу. Кмети поговаривали, будто правитель готов принимать людей и в любые другие дни, если у тех сильна нужда – никому не откажет. Но жители княжества давно уже уразумели, что порядки лучше соблюдать. Если каждый чуть что будет рваться в чертог, а то и в покои Драгомира – и такое на памяти кметей бывало, – то это будет сплошная неразбериха. А тут все чин по чину: нарочно приставленный писарь каждую просьбу или дело на пергамент запишет. А там князь лично проследит, чтобы все было исполнено. Ничто от его внимания не ускользнет.

Потому люди не волновались. Переминались себе во дворе, разговаривали, даже смеялись, хотя вряд ли кого-то сюда привел радостный повод. Стража следила, чтобы народ не разбредался кругом от праздного любопытства, не блукал по внутренним дворам. Как пришел срок, гридни, оставив толпу на попечение часовых, прошли в чертог и встали между колонн. Некоторые, видно, самые обласканные Вигеном – дугой за креслом князя. Млада вперед не совалась и, ежась от непривычной тяжести кольчуги на плечах, держалась за могучими мужскими спинами, ближе к дверям. Даже если бы она и захотела вылезти в первые ряды телохранителей, то не смогла бы: парни быстро оттеснили ее к краю. Разве что пришлось бы расталкивать других локтями, но не столь уж сильным было ее рвение встать рядом с правителем: больно противоречивые ощущения накрывали Младу в такие моменты. Ей, как всегда, лучше в тени, когда не впиваются под ребра со всех сторон вездесущие взгляды. Так привычнее.

Скоро в чертог пришли Вагни и Навой. На время им выдали старшинские пояса – нарочно для столь важного случая; начищенные бляшки их блестели, как и гордые лица сотников: ведь не каждый раз доводится оставаться вместо воевод. Вагни отыскал Младу взглядом и едва заметно улыбнулся – вот уж, знать, от своего вожака такому научился. Многие среди верегов частенько пытались подражать Хальвдану – то особая усмешка, то прищур, – но только Вагни преуспел в этом как никто другой. Аж пробегали по хребту неприятные мурашки.

Скоро появился и Виген. Навой сделал шаг вправо, уступая ему место. Начальник стражи встал, опустив руку на спинку княжеского кресла, оглядел гридней и удовлетворенно кивнул своим мыслям.

На миг в торжественно-солнечном чертоге, даже гранитные стены которого сегодня казались не столь серыми, стало тихо. И потому отчетливо послышался скрип двери и размеренные шаги, заставившие гридней еще сильнее выпрямить спины.

Вошел князь.

Таким Младе уже приходилось видеть его в тот день, как не случился их с Жданом поединок. Другое дело, что тогда ее мало что вокруг занимало, кроме противника – по сторонам она не глазела. Князь сегодня был одет истинно так, как полагается правителю: расшитая рубаха из синей цатры, рукава подхвачены серебряными обручьями; на плечах – корзно цвета старого ариванского вина с богатым собольим воротником и узорчатой застежкой на плече. У пояса – меч с украшенной золотом и самоцветами рукоятью; такими обычно не сражаются, хоть они, как и лучшие боевые клинки, могут разрезать упавшую на лезвие пушинку. Они служат символом власти и знатности, их передают сыновьям.

На лице Драгомира – спокойствие и готовность выслушать всякого, кто придет сюда. Выслушать и помочь. Только на миг скользнула в серых глазах тень недовольства, когда правитель заметил, что Млада оттерта гриднями слишком далеко от его кресла. Но Вигену он ничего не сказал.

Лишь правитель опустился в кресло, двери чертога открылись. Хлынул внутрь шум голосов и отдаленный рокот города. Снаружи случилась заминка, будто там не могли решить, кто пойдет первым. Но она была недолгой: нетерпеливо прикрикнул один из гридней, и в зал вошел первый проситель. А там они потянулись нескончаемой вереницей.

Среди них были горожане, знатные и простые. Они просили разрешить спор за земли или рассудить, кто прав, а кто виноват во взаимной обиде. Случались и те, кто хотел обвинить соседа, знакомца ли, в краже или нечестности договора. Глядя на них, Млада думала о том, что многие из тех споров, что выносили на суд князя, люди могли бы разрешить и сами, если бы согнали с глаз багровую пелену гнева. Стоило только успокоиться и немножко пораскинуть умом. Но каждому хочется, чтобы тяжелое решение за него принял другой человек, особенно если он – сам князь. На вождей всегда накладывают печать мудрости, ведь им благоволят сами боги, иначе как еще объяснить их власть над великим множеством людей. Иное дело, что не все правители оказываются такими, какими их хотел бы видеть народ.

Но Драгомир, в рассудительности которого Млада уже успела убедиться, ничем не позволил усомниться в себе. Ни разу он не потерял самообладания. Даже когда в чертог влетела худощавая, иссушенная, верно, собственной сварливостью бабенка. Голову ее венчала до жути рогатая, вышитая бисером кика; пальцы щедро унизывали перстни, а одежда могла соперничать в дороговизне с платьями самой княжеской жены. Сверкая зеленущими, как у ведьмы, глазами, женщина едва не за косу втащила за собой белобрысую девушку. Та вяло упиралась – знать, уже выбилась из сил – и непрерывно рыдала. Просторная понева в сине-зеленую клетку не скрывала ее лезущего чуть не на нос живота.

Бабенка во всеуслышание, так, что звоном качнулось эхо под сводами, заявила, мол, девчонка носит в своем чреве ублюдка от ее мужа. И просила наказать ту, а то и найти какую знахарку, чтобы могла извести нерожденное дитя. Да что там – пусть сам княжеский лекарь возьмется! А блудницу требовалось тут же наказать плетьми.

Драгомир слушал ее внимательно и невозмутимо, только светлые брови с каждым словом женщины ползли вверх все сильнее. Кто-то из гридней рядом с Младой тихо хохотнул и шепнул соседу:

– От такой и я бы убег. Да за порогом дите не завел бы – дальше сбежал.

– Такая и за морем достанет, – ответил второй, тоже посмеиваясь. – И оттаскает. Только не за косу.

Между тем, женщина выдохлась и замолчала, вопросительно глядя на князя. Тот на мгновение приложил кулак к губам, скрывая то ли зевоту, то ли улыбку, и повернулся к притихшей девушке.

– Дитя правда от мужа этой почтенной?

Белобрысая кивнула и опасливо покосилась на раскрасневшуюся от долгой речи бабу.

– Я не хотела, чтобы он знал… Не хотела.

Драгомир жестом прервал ее.

– Дитя – это радость для каждого мужчины. А почему сам отец не пришел?

– Боится, – фыркнула обманутая жена, – что бороденку ему повыдеру.

Девушка снова глянула на нее.

– Он сказал, что меня не оставит, – твердо сказала она, перестав, наконец, всхлипывать. – И что к тебе, княже, ему идти резона все одно нет. Вот эта и злится. Знахарка-повитуха мне сына пророчит, а у Вирки все девки одни.

Драгомир опустил взгляд в пол, призадумавшись. На его лицо будто наползла тень, но через мгновение правитель снова придал ему непоколебимое выражение.

– Значит, неверному мужу я назначаю наказание в десять ударов батогом. Виру в двадцать кун серебром. После рождения ребенка он обязуется всячески помогать растить его и содержать. Думаю, это твой муж, почтенная, может себе позволить. Да и противиться, по всему, не собирается. Только остаться он должен со своей нынешней женой. Как-никак и с ней детей достаточно.

Писарь заскреб пером по листу, хоть на это дело, верно, не стоило даже тратить ценный пергамент.

– А ей что будет? – возмутилась женщина. – Ей-то? Тетешке ентой?

– Ничего. Мужик сам должен ведать, куда… Хм. Думать он должен о семье своей. А раз не смог удержаться, то и расплачиваться должен он. А девице укрывать, что тяжела, не нужно было. И хорошо, что сама с дитем расправиться не надумала.

Драгомир на миг скривился, словно кольнул его сей случай, и глянул мимо всех, в глубину того, что его побеспокоило. Может, задевало его, что Геста по нынешний день наследника ему не родила. А может, корил себя за то, что приказал когда-то Малушке от Хальвданова ребенка избавиться. Кто ж поймет?

Просительница набрала в грудь воздуха, собираясь возразить, но, оглядев князя, тут же передумала. И пусть он почти годился ей в сыновья, но стальная уверенность на его лице не позволяла лишний раз с ним пререкаться. В соседних княжествах, верно, виноватой признали бы девицу. А потому то, как разрешил этот случай Драгомир, наверняка вызовет немалое удивление среди народа. Вот уж по всем улицам сегодня будут горожане трепаться. И, знать, лучше было бы незадачливой бабенке смолчать, не выносить сор из избы в княжеский чертог.

Когда обе женщины порознь удалились, все снова пошло своим чередом. Рутинные, похожие одна на другую просьбы и тяжбы. Но для каждого просителя Драгомир терпеливо находил слово или увещевание. Только один раз после полудня решено было передохнуть. Сменили стражу у ворот. А затем снова замелькали лица и зазвучали слова. Солнце неумолимо ползло по небоскату, свет в окнах померк: день склонился к вечеру. Просителям не было конца и края. Млада переминалась с ноги на ногу и еле удерживалась от того, чтобы выглянуть на улицу – много ли их там еще? Кольчуга, к которой она, казалось бы, успела привыкнуть за день, снова обрушилась на плечи ощутимой тяжестью.

Не меньше притомились и остальные гридни в чертоге. Их лица казались опустошенными, а взгляды все чаще замирали, будто парни то и дело погружались в сон прямо стоя, как лошади. Пригорюнились, посерели и Вагни с Навоем. Только Виген, кажется, ничуть не устал. Его, пожалуй, можно было бы принять за каменное изваяние – лишь посверкивали внимательные светлые глаза, когда в чертог входил очередной проситель.

– Следующий – последний, – потирая переносицу, проговорил князь и коротко глянул в окно.

Снаружи вихрем пронесся недовольный гул голосов, когда людям во дворе передали его распоряжение. Кто-то, кажется, попытался пробиться вперед, но его шумно осадили. Стало тихо, а через миг в дверях появился русоволосый мужчина. Похожий на всех, кто был до него. Правда, по вышивке на одежде можно было сказать, что он из древнеров. А тех сегодня в чертоге еще не появлялось, и в свете недавнего случая казалось странным, что это все же произошло. В руках селянин теребил шапку и неловко пытался обить грязь с сапог у порога.

Топтался он долго, прежде чем вошел. Гридень рядом с Младой тяжко вздохнул. А она, хмурясь, посмотрела в спину проходящему мимо селянину и, если бы не приказ стоять смирно, догнала бы его, чтобы заглянуть в лицо. Усталость как рукой сняло. Млада выпрямилась и невольно положила руку на оголовье меча. Будто почувствовав настойчивый взгляд, мужик бегло обернулся, но его неподвижное лицо ничуть не изменило выражения.