Повесть дохронных лет

«Уу-ууу!» — разнеслось по мастерской.

В стычке с Изабеллой я не заметил, когда вошли и сгрудились у двери остальные одноклассники.

— Раз… два… три… четыре… пять… шесть, — отсчитывали с мест Ленка и Глашка-головастая.

— Изабелла, девочка, да что ж ты делаешь? — негромко, чуть-ли не шёпотом вопрошала Маргарита Астафьевна.

Прежде чем оторвать свои губы от моих, эта девочка усадила меня на табурет, пнув коленом под живот. От умопомрачительной боли в паху, «порхать» я прекратил, но рук не опустил.

— Чтоб помнил. Я тебя предупредила, — процедила Изабелла сквозь зубы и сделала напоследок зычный выдох мне в нос. Потом, удерживая мою голову за косичку, достала из кармана юбки большой клетчатый носовой платок и размазала им мне по лицу слезы и сопли. Я эту заботу принял покорно, с по-прежнему разведёнными в стороны руками: боялся, что от боли закричу и ухвачу тот член моего тела, что в бассейне с трудом умещался в «клёвых плавках».

Заложив платок мне за ворот косоворотки, Изабелла ушла на место позади станка Дамы. Я, чтобы не лились слезы, крепко зажмурил глаза. Поднялся с табурета, помнится, рук так и не опустив. Только согнул в локтях, и, как птица подраненная, стоял — ни туда, ни сюда. Не знаю, что бы я с этой дылдой сделал — к черту наказание, штраф, фиг с ним с парубком, — если бы платок, эфиопкой носимый сморкаться в частую у неё простуду, оказался нечистым. И не «пожар» в паху. Поцелуй тебе не забуду, пригрозил сквозь зубы, вытащил платок из-за ворота и сунул под столешницу станка к «армейкам». Осторожненько, превозмогая боль, сел.

Сквозь землю хотелось провалиться: так надо мной ещё не потешались. Лицо горело, косичка, чувствовал, вот-вот расплетётся, а на губах ощутил привкус сладкого и горьковатого. Ещё и солоноватого. Прокусила губу. В дверях — здесь собрался уже весь класс — смеялись и шушукались.

— Утри лицо. — Дама протягивала мне платок.

Я не взял, торопливо утёрся рукавом косоворотки. Дама вспыхнула и метнулась на место.

— Сладка… помада? — услышал я Батыя.

На рукаве оставались красные и черные пятна: платок Изабеллы оказался вымазанным в тушь и помаду Дамы.

Я выхватил из жилетки тряпицу и торопливо растёр пятна в одно большое рыжее. Класс заулюлюкал.

— Изабелла! Франц! Дети! — Не могла найтись, что дальше предпринять Маргарита Астафьевна. Опустив от подбородка на грудь вязание, она поднялась выше на последнюю ступеньку. Казалось, готова была ступить на полку перед балюстрадой, стать между графином и стаканом и спрыгнуть на пол — броситься разнимать нас. — Франц, сядь! — потребовала решительно. — Изабелла, я так полагаю, ты Франца не целовала, а укусила… За это тоже штраф.