Повесть дохронных лет

— Уже… дрались?

— Нет-нет! — поспешно вступилась Маргарита Астафьевна.

— А кровь? На губах у обоих… Франц, дрались?

— Да… Не успели, — признался я неопределённо.

— Правда? — проявил надежду директор. — Франц, отчего кровь на губах?

Я молчал.

— Салават, ты ответь.

Батый молчал.

Тогда господин Вандевельде поднял глаза на доскплей.

Ну, какая сволочь написала?! Под строчкой «ДРАЛИСЬ ИЗ-ЗА БЕГЕМОТА» появилась новая:

И ЦЕЛОВАЛИСЬ

Забыл, гад, что архив-менеджер выдаст мне с какого станка писали. Я обрадовался идеи, как вычислить доносчика и постарался запомнить, кто из пацанов за каким станком сидит. Подумал, что могли это сделать и девчонки, и приметил, где сидят Изабелла, Ленка, Глашка-головастая и Марго. Птичка её — может быть, не ворона, а ворон. По любому, птица. «Белая ворона», хоть и чёрная вся, среди зверья, предположил я, с подспудным подозрением на какой-то подвох со стороны юродивой.

— Целовались?!

Директор не поразился, он — испугался. Ладно, драка, так ещё это напасть — мальчишки целовались, в школе, вживую. Два ЧП! Три с Катькиным! Если признать, что все три происшествия имели место быть, его другу и нашему с сестрой отцу грозило серьёзным в сумме штрафом. А этого допустить Дядя Ваня не мог.

Отец пялился на доскплей и мял пылающие мочки

Маргарита Астафьевна подхватила стакан и выпила воды одним духом.

Ученики, наконец, поняли, откуда директор черпает информацию. Пацаны крутили головами и немедленно поднимали ладони подальше от планшетов с электронными карандашами — показывали мне и Батыю, что не их это рук дело. Девчонки, обтягивавшие под столешницами станков мохеровые юбчонки, и те торопились показать ладошки.

Испугался и доносчик: стал вытирать свою писанину. Да перестарался в спешке — выдал себя: маркер-снимка, уничтожив на экране строчки «И ЦЕЛОВАЛИСЬ», «ДРАЛИСЬ ИЗ-ЗА БЕГЕМОТА», налез на «И КАПУСТЫ НАДО БЫ». Потёр три на конце буквы, осталось:

И КАПУСТЫ НАД

Любитель капусты всем известен, каждую осень услаждал наши уши, хрумкая кочерыжками прямо на уроках; к нему, хрумкая головками чеснока, присоединялась Изабелла. Такой подлянки от Доцента я не ожидал. Он, вспомнил я, неделю, когда испытывали доскплей, болел, потому мог не знать об архиве-менеджере. Конечно, заложил меня не в отместку за пропажу бойцового ворона, и не за сегодняшнюю обиду — он, все знали, влюблён в Даму Вандевельде. За рыжую, если не мстил, то вступился.

— Вы что-то хотите сказать? — отреагировал на лес рук директор. Руки опустились. — Не хотите. Тогда, кто староста?

— Запрудный! — позвала Маргарита Астафьевна, она наливала из графина второй стакан.

— Я-яа… — не сразу отозвался Плохиш. Он стоял позади стеллажа, с ответом директору я повернулся на его голос и успел заметить, как резко отдёрнул от верхней полки руки.

— Курт с Хизатуллиным… — посмотрел директор на меня и Батыя. — Вымолвить даже противно… Целовались?

— Кусались. — Стас вышел из-за стеллажа и, потупившись, шарил у себя по карманам.

— Вот. Кусались, — повернулся директор к Маргарите Астафьевне. — У нас такое случается. Вы учительница молодая, можете не знать.

— Ну… я не знаю…. Кусались, — спохватившись, подтвердила Маргарита Астафьевна.

— Ай-я-яй, — пожурил виновников Квартальный и повернулся к классу с вопросом: — Что за угроза «зацелую до смерти»? Чья?

— Об зубы мои Франц поранился, а я об его, — вклинился Салават, всё ещё стоявший у плазовой доски в шестой, для него затруднительной, позиции, немного даже плечами и руками балансировал — не танцор.

— Староста, и вы Маргарита Астафьевна, так было дело? Кто дежурные? — дал здесь маху Дядя Ваня.

Плохиш, энергично начав жевать ириску, закивал головой. Учительница кивнула, и вдруг, высунувшись из кафедры в полкорпуса, принялась безотчётно вязать у груди. Того, что заметил вязание, Квартальный вида не подал.

— Я, Жёлудь, Запрудный и Хизатуллин дежурные, — поднялась с места Марго.

— Сядь, Сумаркова, — скосил глаза на Марго директор и потребовал от Батыя: — Хизатуллин, а ну-ка повернись. — Когда же тот нехотя показал «рожицу» на пиджаке со спины, безапелляционно, твёрдо заключил: — Дрались!

Конечно, теперь тебе, Дядя Ваня, больше хочется верить в драку, чем в то, что я и Хизатуллин целовались: штраф за первое меньший, пришла мне в голову догадка. Но ох, как тебе, Дядя Ваня, не хочется верить вообще ни в первое, ни во второе. За Катькины проказы, теперь ещё и за мои, тебе придётся не хило так оштрафовать Ганса Курта — поставить друга в шаге от банкротства.

— Моя угроза! — поднялась с места Изабелла.

— Целовала и покусала, — подхватила Глашка. Головастая.

— Стоп! — поднял обе руки директор и спокойно потребовал: — Изабелла Баба, сядь… После урока классный авторитет составит на тебя протокол: целовала мальчика вживую. В школе, в классе, у всех на виду.

Признал поцелуй Изабеллы — пытается тем самым замять мою и Батыя стычку. Дядя Ваня сиял, прикинув, наверное: Баба целовала — Франц сопротивлялся. Вон губа прокушена. А это в корне меняет картину: эфиопам платить штраф.

В подтверждение моей догадки, проронив, «Покончили с этим», директор, чтобы внимание всех переключить на другое, резко повернулся ко мне и сурово потребовал:

— Франц, покажи, наконец, бегемота!

Въехал! Вспомнил о бегемоте! Лучше б ты, Дядя Ваня, обратил всех внимание на ворону, «белую», птицу среди зверья.

— Запрудный, Хизатуллин! Ну, что же вы? — немедленно вступила Маргарита Астафьевна и обратилась к отцу:

— Господин Курт, у вашего сына определённые способности к скульптурному творчеству — с заданием он справился блестяще. Его бегемот не только реалистичен и художественно выразителен, но ещё и композиция интересна, даже сюжетная канва прослеживается.

Во чешет! Бегемоту пить захотелось, зашёл в пруд и пьёт: и вся сюжетная канва. Сейчас у тебя очки-то запотеют, прикинул я развитие событий. И такое охватило безразличие к происходящему, что, скрестив руки на груди, с безучастным ко всему видом стал разглядывать портреты по стенам. Я не боялся грядущего наказания, — разберутся, драки не случилось и не целовались, — я боялся сгореть со стыда, когда Дядя Ваня увидит какого бегемота вылепил «женишок».

— Вот бегемот, — Стаса голос.

Я не повернулся к нему, всё ещё соревновался в гляделки с Леонардо да Винчи.

— Вы что, за идиота меня держите! Какой это бегемот! Где хвалёный реализм и выразительность?

Заговорщицки подмигнув великому скульптору, я повернулся к Запрудному. Тот держал… тигра. Выдавал Батыеву поделку за мою — тигра за бегемота!

С благодарностью за находчивость в попытке спасти меня, промелькнула досада на то, что не мог Плохиш выбрать из фигурок более походящую на бегемота. Но, окинув взглядом полки стеллажа, согласился с выбором Стаса. Разве что, ещё кит сошёл бы за бегемота в пруду, будь у него уши. Ещё, пожалуй, медведь — если бы лежал в воде на брюхе, но все трое мишек сидели на пнях по-человечески и сосали лапу.

— Я что, тигра от бегемота не отличу?! Я с вами в цацанки играть не намерен. Я… хочу… видеть… бегемота!

В «полосатом червяке с ногами» директор признал тигра, а что если в моей поделке признает бегемота — умышленно. Я неплохо знал Дядю Ваню, он не отец прямодушный — хитроват. Катька, та вообще держала Дядю Ваню за шулера. Согласится с тем, что ему демонстрируют бегемота и не согласится с мнением зоологички насчёт моих достижений в художественном творчестве — вызовет тем полемику и под шумок окончательно замнёт ЧП. Прекрасно ведь понимает, что в классе и бровью не поведут на эту уловку.

— Извините, я перепутал, — поспешил успокоить директора Плохиш, — здесь бегемот. Под вороной. Бегемот купается. В пруду.

И нехотя показал на «белую ворону», в меня стрельнув обречённым взглядом. Я не заметил, когда он ворону с бегемотом переставил на верхнюю полку. Молодец! С мест от станков «любимец» мой теперь виден не во всей своей красе.

Однако у Квартального рост изрядный.

Вдруг Стас повернулся к стеллажу, согнулся к нижней полке… и замер… зашёлся в кашле. Выпучив глаза на Батыя, начал бить большим пальцем через плечо себе в спину. Зная, что тот не может прийти на помощь — сигарету закрывает — сам приблизился, и Салават принялся хлопать ладонью по указанному месту. Довольно ощутимо ударил кулаком и изо рта подавившегося выпала на пол ириска. Для Квартального спектакль: в классе знали, что разыграно. Плохиш за партой якобы давился, срывался с места к отвечавшему у доски Батыю и, пока тот ему хлопал по спине, подсказывал или передавал шпаргалку.

Запрудный откашлялся и оба резко развернулись к классу с возгласом:

— Ап!

Салават прятал за спину тигра, а Стас в вытянутой руке демонстрировал мою поделку, бегемота. Подмигнул мне.

И они, догадался я, раскусили Квартального, поняли, к чему тот клонит. Так только можно было объяснить импровизационную сцену с подменой пластилиновых фигурок.

— Артисты, — восхитилась учительница.

— Фокусники, — уточнил и похлопал в ладоши директор.

— Пройдохи, — не согласился отец.

А за станками на всех нашло безудержное веселье: хлопали, топали, писали на доскплее «БИС» и «БРАВО».

Что на меня нашло?! Я всё испортил!

Подскочил к Плохишу, выхватил у него поделку, решительно подошёл к директору и установил дощечку на свои четыре пальца, ему поближе.

— Аля-гоп, — не удержался.

Лицо Квартального мрачнело, голубые глаза синели. Он не знал, как ему поступить. Вроде замял ЧП. Какие там поцелуи — у мальчишек. И драки не было. Баба поцеловала Франца. Протокол составят — родители штраф заплатят, эфиопам не убудет. А если даже дело к драке шло, — не успели, только покусались, за что тоже штраф установлен. Мелочь. И вот тебе на! «Бегемот».

— Финита ля комедия, — заключил я. Повернулся было отойти, но директор остановил за плечо. Шевелил губами… Читал. Я глянул на угол дощечки и сам прочёл:

ЮБИМЕЦ ДАМЫ

В шёпоте директора отчётливо разобрал «Любимец Дамы». Стас попытался стереть, но верхняя полка стеллажа ему не по росту, потому-то потёр «воду» не совсем в том где надо. Промахнулся Акела. И я вынес приговор своему злоключению:

— И апофеоз с наказанием!

«Стамеску» (так называл Даму, когда ещё не была сложившейся девушкой, а была худой, угловатой девчонкой выше меня ростом) свою ты, Дядя Ваня, в обиду никому не дашь. Держи карман шире, казначей мэрии. Тебе, Батый, — работка: попробуй сформулировать заключение протокола — это тебе не на списывание домашнего задания крапать.

Смирившись с неизбежностью, я попытался вырваться, но директор плечо не отпустил. Тогда я протянул в поклоне дощечку ближе, под самое лицо — дарю, дескать. «Держи сам, — приказал мне шёпотом и добавил: — Отец всыплет, я добавлю». Отпустил моё плечо и отклонился от поделки далеко назад — я так понял, оценить произведение. Покрутил дощечку на моих пальцах — рассмотрел со всех сторон.

— И это бегемот?.. Где хвалёные достоинства — реалистичность и выразительность?

У меня взыграло на душе!

— А мне нравиться. Не совсем реализм, конечно. Стиль здесь — скорее «суровый стиль», в чём-то перекликается с «сюрреализмом». А, впрочем, — «примитивизм», — тут же за директором высказал своё мнение Плохиш.