История двойника

— Тихо! Я сказал, тихо! Наш любимый герцог жив и снова с нами!

Разумеется, поднаторевший в закулисных играх Олимиодор, неплохо знал человеческую натуру и, вне всяких сомнений, обладал редким даром убеждения, а потому мог мастерски морочить голову. Судя по тому, как враз притихшие люди начали внимать каждому его слову, мне стало ясно, что с искусством управления толпой он тоже знаком не понаслышке. В исполнении Сарантанелло вздорная история о моем вызволении из лап влиятельных заговорщиков, которым ради осуществления своего коварного замысла необходим был весь этот маскарад с похоронами, звучала не так уж и дико. Во всяком случае, присутствующие в соборе жадно внимали рассказчику, чей зычный голос отзывался запоздалым эхом под высокими сводами храма, что только усиливало силу внушения.

— Изыди, Сатана! — вдруг закричал вскочивший со скамьи сухопарый старичок, брызжа слюной на окружающих. — Не мешай нам провожать герцога в последний путь! Убирайся к себе в ад вместе со своими уловками!

Он явно был не в себе и потому, в отличие от остальных, не поддавался гипнозу, имея смелость повысить голос на всесильного главного стражника его светлости. По рядам тут же пронеслись редкие глухие возгласы поддержки в адрес отважного дедули, однако собравшиеся в массе своей продолжали хранить молчание. Словно только и ждавший подобного поворота Олимиодор, прервался на полуслове, молча подошел к утопающему в цветах постаменту, уперся обеими руками в одну из длинных сторон белого лакированного гроба, и, приложив немалое усилие, свалил его на мозаичный пол собора. Собравшиеся потрясенно ахнули многоголосым хором, после чего как по команде встали со скамей в полный рост. От удара крышка гроба отлетела прочь и на мрамор мозаики грузно вывалились два полотняных туго набитых мешка. С невозмутимостью лицедея на подмостках, привыкшего находиться в самом центре внимания, Сарантанелло достал из ножен кинжал, после чего довольно ловко, несмотря на свое внушительное пузо, опустился на корточки, и под пристальные взоры ошарашенной публики поочередно вспорол мешковину обоих.

— Песок, — спокойно произнес он, зачерпнув рукой сыпучую субстанцию желтоватого цвета. — Самый что ни на есть обыкновенный речной песок. Кто не верит, может подойти и убедиться.

Никто не двинулся с места. Пользуясь массовым ступором, Олимиодор поднялся, поправил свои сбившиеся одежды, а затем продолжил свой рассказ о кознях врагов именно с того слова, на котором был прерван. Теперь люди внимали ему, открыв рты, принимая на веру каждое слово из сочиненной им белиберды, а на меня смотрели с восхищением. Хотя с моих уст до сих пор не слетело ни слова, я купался в лучах славы, ощущая себя воскресшим назло недругам и на радость благодарному народу герцогства божеством. Как долго это представление могло еще тянуться, мне было неведомо, однако предел ему положил я сам, случайно увидев среди пришедших на траурную мессу молодую женщину, неуловимо схожую с Аретой чертами лица и черными вьющимися локонами. Боль утраты южанки, с которой мне суждено было провести всего лишь сутки, сжала сердце железным обручем и сразу вернуло состояние бешеной злости на Сарантанелло. На этот раз многократно усиленная каплями зелья ярость отступать не собиралась и вскоре овладела мной без остатка. «Жирный хряк! Скотина толстопузая! Бешеный цепной пес! Мошенник! — мысленно распалялся я. — Возомнил себя тем, кто может лишать безвинного человека жизни по своему усмотрению? Что ж, пора тебе держать ответ за свои злодеяния!».

— Рапиру мне! — громогласно обратился я к стоящему возле амвона стражнику, протягивая руку в перчатке из тончайшей кожи ягненка.

Будучи не готовым к моей импровизации, бессловесный верзила здорово растерялся и какое-то время не знал, как поступить, переводя взгляд с меня, на вмиг умолкшего хозяина и недоверчиво озирая собравшихся в соборе. В конце концов он низко склонил голову и послушно вложил в мою ладонь рукоять своего клинка. Сойдя с амвона, я неспешно приблизился к Олимиодору, нарушая жуткую тишину огромного храма мерным стуком каблуков своих сапог о мозаичный пол.

— Я весь внимание, ваша светлость! — произнес он чуть дрогнувшим голосом, и в его глазах впервые на моей памяти отчетливо проявился страх.

Возникло стойкое ощущение, что Сарантанелло читает мои мысли, а значит прекрасно осознает исходящую от меня угрозу, вот только поделать ничего не может, поскольку играть ему приходиться по продиктованным ситуацией правилам. Подобно завзятым лицедеям мы разыгрывали для зрителей насквозь фальшивую сцену, но два переживания в ней точно были подлинными — его страх и моя ярость.

— К величайшему сожалению, руки моего верного стража обагрены не только кровью врагов, но и тех несчастных, в коих он разглядел возможную помеху своим замыслам. — холодно произнес я, обращаясь ко всем присутствующим в соборе. — Столь вопиющее пренебрежение к дарованной Творцом человеческой жизни должно быть наказуемо. Вы не находите?

Последний мой вопрос был адресован лично Сарантанелло, отчего он заметно напрягся и побледнел, в то время как один из его верных бессловесных псов, стоявший в двух шагах от нас за спиной хозяина, не сводил с меня глаз.

— Ваша светлость! — воскликнул Олимиодор, опускаясь передо мной на одно колено. — Видит Бог, я никогда не заботился о своей выгоде, тратя все силы ради того, чтобы сохранить и укрепить вашу власть. Конечно, по роду занятий мне приходилось проливать невинную кровь, но только ввиду крайней необходимости, уверяю вас! Я вообще наломал немало дров, однако, если сегодня наш герцог имеет возможность вопреки многочисленным козням пребывать перед нами в добром здравии, значит, сожалеть мне не о чем!

Создавалось впечатление, что он говорит с неподдельной искренностью, словно обращается к настоящему герцогу, отчего я на мгновение позабыл о своем гневе. Сказанные слова если не во всем, то уж точно во многом были правдивы. Благодаря его неустанным усилиям, неизбежно сопряженным с насилием и кровью, Август Мальро смог до последнего вздоха оставаться в статусе властителя, а мне предоставилась неслыханная возможность играть его роль и в конечном итоге вовсе заменить герцога. Смущенный этой мыслью, я замер в нерешительности, после чего стал озираться вокруг, будто ища подсказку для своих дальнейших действий. И тут мне на глаза вновь попался миловидный лик черноволосой молодой женщины, мгновенно воскресивший в памяти желанный образ Ареты. «Получается, участь южанки лежать в наспех закопанной безымянной могиле, словно издохшая собака, а подло убившая ее свиноподобная тварь будет и далее топтать землю? — подумал я, наполняясь новой волной ярости. — Как бы ни так!». Моя ладонь непроизвольно сжала рукоять рапиры до боли в кисти, и в следующий миг я, сделав молниеносный выпад, пронзил шею Сарантанелло ее четырехгранным клинком. Ярко-алый фонтан вырвавшейся наружу крови — последнее, что отпечаталось в моей памяти, после чего я был сбит с ног бросившимся на меня людьми главного тайного стражника и лишился чувств под градом ударов.

Очнувшись в сыром и тесном каменном мешке со спертым воздухом, я поначалу ощутил боль во всем теле, а уж затем постепенно вспомнил предшествующие беспамятству события. Мне сразу стало ясно, что я разоблачен, раз сделался обитателем столь ужасного места. Это подтвердил появившийся позже в каземате господин. Он не только задавал много вопросов, на которые я давал подробнейшие ответы, но и сам откровенничал, поскольку знал о моей предрешенной участи. По его словам, Олимиодор Сарантанелло быстро испустил дух, залив мозаичный пол собора своей кровью. Его люди хотели отправить меня вслед за своим хозяином, но были смяты бросившимися на выручку, как они полагали, герцогу прихожанами собора, хоть и безоружными, но имеющими огромное численное превосходство. Позже, оказавшись в пыточной, стражники Сарантанелло в мельчайших подробностях поведали все им известное о темных намерениях своего хозяина и раскрыли мою подлинную личность, а также указали место на кладбище для нищих, где они закопали тело его светлости Августа Мальро.

— Вот и вся моя история, концовку которой вы знаете не хуже меня, — сказал я, окидывая взглядом с высоты эшафота огромную толпу, собравшуюся поглазеть на казнь. — Не знаю, по чьей милости мне позволили столь долго рассказывать о себе, но я в любом случае благодарен за предоставленную возможность и ваше внимание.

Людское море, бурлящее перед тем, как мне начать говорить, совсем стихло. Я рад был тому, что могу напоследок проникнуться тишиной, поскольку в аду, куда мне наверняка суждено попасть несмотря на исповедь и причастие, о ней точно придется позабыть. Тишина, как великая мать-утешительница, всегда приносила в мою душу вожделенный покой. И доверяй я ей более, нежели красивым словам, кто знает, как бы сложилась у меня судьба,

— Пора, — громко провозгласил палач за спиной, после чего двое его дюжих помощников взяли меня под руки и повлекли к гильотине.