Второго Рима день последний

Я держал в руке камень. Когда пальцы разжались, он упал на землю между моих коленей. Камень ударил о камень, и я очнулся. Только то мгновение, пока камень падал, длилась безвременность моего экстаза. Когда человек познаёт бога, нет различия между мгновением и вечностью. Бог не подвластен времени.

Может, я стал другим. Может, я излучал чудесную силу и в эту минуту мог бы исцелять людей и воскрешать умерших. Но мне не надо было доказывать самому себе свою силу. Убеждать самого себя – значит сомневаться. Сомнения и неуверенность это черты человеческие. Я не сомневался. Я был равен ангелам. Из этой свободы я возвратился к цепям времени и пространства. Но моя неволя уже не была мне в тягость, а была даром.

2 февраля 1453.

Проспав до самого вечера, я вышел, чтобы поискать Гиовани Джустиниани. Его не было на корабле и в Блахернах. Наконец, я нашёл его в арсенале возле литейных печей. Он стоял, опершись о двуручный меч. Широкий в плечах, хорошо сложенный человек с большим животом, на голову выше всех окружающих, даже выше меня. Он давал указания мастерам и литейщикам кесаря, и голос его гудел, будто доносился из бочки.

Кесарь Константин уже назначил его Протостратором – главнокомандующим обороной города. У него было отличное настроение: ведь кесарь обещал ему титул князя и остров Лемнос в наследственную вассальную зависимость, если ему удастся отразить нападение турок. Он уверен в себе и дело своё знает. Это видно по его указаниям и задаваемым вопросам. Так, он хотел узнать, сколько и каких орудий сможет произвести арсенал, если будет работать днём и ночью вплоть до прихода турок.

– Протостратор,– обратился я к нему. – Возьми меня к себе на службу. Я убежал от турок. Умею владеть мечом и стрелять из лука.

У него был твёрдый безжалостный взгляд, хотя лицо его улыбалось, когда он изучающе разглядывал меня.

– Ты не простой солдат,– наконец произнёс он.

– Нет, я не простой солдат.

– У тебя тосканский акцент,– подозрительно отметил он. Я обращался к нему по-итальянски, чтобы он мне доверял.

– Несколько лет я прожил во Франции. Родился в Авиньоне. Умею говорить на французском, итальянском, греческом, турецком и латинском языках. Немного на арабском и немецком. Умею вести бухгалтерский учёт. Достаточно много знаю о порохе и пушках. Могу наводить баллисту для стрельбы на разные дистанции. Моё имя Джоан Анжел. Ещё я могу лечить собак и лошадей.

– Джоан Анжел,– повторил он, разглядывая меня своими выпуклыми глазами. Если всё, что ты говоришь, правда, то это истинное чудо. Но почему ты не предложил свои услуги кесарю? Почему ты пришёл ко мне?

– Я пришёл к протостратору.

– Ты что-то от меня скрываешь,– сказал он. – Наверно, кесарь тебе отказал. И ты пришёл ко мне. Но почему я должен доверять тебе больше, чем базилевс?

– Мне не нужно жалование,– соблазнял я его. – Тебе не придётся платить мне ни гроша. Я не бедняк. Мне не нужны деньги. Хочу лишь сражаться за Христа, за Константинополь. Я крестоносец, хотя и нет креста на моём рукаве.

Он разразился хохотом и ударил себя ладонью по бедру.

– Не мели чушь! Умный парень в твоём возрасте не ищет славы мученика. Конечно, мне и моим людям кардинал Исидор поклялся всеми святыми, что каждого, кто погибнет на стенах Константинополя, святой Пётр за уши втянет в царствие небесное. Я же буду доволен, если получу Лемнос и корону князя вместо тернового венца. А чего хочешь ты? Скажи честно или убирайся отсюда и не мешай. Сейчас время дорого.

– Гиовани Джустиниани,– умолял я его. – Мой отец был греком. В моих жилах течёт кровь этого города. Если я опять попаду в руки турок, султана Мехмед прикажет посадить меня на кол. Почему же мне не продать свою жизнь подороже?

Но он мне не верил. Наконец, я вынужден был прибегнуть к последнему средству: понизив голос, огляделся по сторонам и сказал:

– Убегая от султана, я прихватил мешочек с драгоценностями. Разрешения, конечно, не спрашивал. Теперь ты понимаешь, почему я не хочу попасть к нему в руки?

Он был генуэзцем и клюнул на наживку. В его глазах появился зеленоватый блеск. Он тоже огляделся и шепнул мне на ухо:

– Может, я больше поверю тебе и даже стану доверять, если ты покажешь мне эти драгоценности.

– Дом, который я снимаю, лежит на дороге в порт. Ты ведь ещё живёшь на корабле?

Он взгромоздился на боевого коня. Двое слуг с факелами шли впереди нас, освещая дорогу. Личная охрана маршировала за нами, звеня доспехами. Я шёл рядом с ним, с почтением держась за стремя.

* * *

Солдаты забарабанили в дверь, и мой перепуганный слуга Мануэль отворил их. Джустиниани ударился головой об льва над дверями и громко выругался. Лампа задрожала в руке Мануэля.

– Подай телятину с огурцами, вино и большие кубки,– приказал я.

Джустиниани громко хохотнул и приказал солдатам ждать на улице. Ступени лестницы затрещали под его ногами. Я высек огонь и зажёг все свечи. Потом вынул из тайника маленький карманный мешочек. Его содержимое я высыпал на стол. Рубины, смарагды и бриллианты полыхнули в сиянии свечей красными, зелёными и белыми огнями.

– Пресвятая Дева!– прошептал Джустиниани, взглянул на меня и неуверенно протянул к драгоценностям огромную руку, не решаясь, однако, к ним прикоснуться.

– Возьми себе тот камень, который тебе нравится,– сказал я. – И пусть это тебя ни к чему не обязывает. Просто в знак дружбы. Поверь, я не стремлюсь купить ни твою симпатию, ни твоё доверие.

В первое мгновение он не поверил. Но потом выбрал рубин цвета голубиной крови. Не самый большой, но самый совершенный: видимо, не впервые ему пришлось иметь дело с драгоценными камнями.

– Ты поступаешь как князь.

Он любовался рубином, держа его между кончиками пальцев. По его голосу было видно: он не знает, что и думать обо мне.

Я промолчал. Он снова принялся пытливо разглядывать меня своими блестящими выпуклыми глазами, потом опустил их и провёл ладонью по вытертым кожаным штанам.

– Это моя профессия: уметь оценивать людей, чтобы отделить плевелы и сберечь чистое зерно. Мне кажется, ты не злодей. Я чувствую, тебе можно доверять. И рубин не единственная тому причина. Впрочем, это чувство может оказаться роковым заблуждением.

– Выпьем вина,– предложил я. Вошёл Мануэль и принёс мясо, деревянную кадушку с огурцами, вино и самый большой кубок. Джустиниани выпил, потом снова поднял кубок и провозгласил:

– Пусть тебе сопутствует удача, князь!

– Издеваешься надо мной?– спросил я.

– Нисколько,– ответил он. – Я всегда знаю что говорю. Даже когда пьян. Простой человек, вроде меня, может потрудиться ради короны, чтобы украсить ею свою голову. Но от этого он не станет князем. И в то же время, есть люди, которые в сердце своём носят корону. Твой лоб, твой взгляд, твой поступок говорят о том, кто ты есть.

– А на всякий случай у тебя есть корабли,– добавил я.

– Справедливо,– признался он без тени стыда. – На всякий случай у меня есть корабли. Последняя карта на самый крайний случай. Но не бойся. Если Гиовани Джустиниани решил драться, то уж дерётся. Как подсказывает ему честь и разум. До последней возможности. Но не больше. Нет, не больше. Жизнь – это высокая ставка,– продолжал он. – Для человека нет ставки выше. Даже самые прочные доспехи не уберегут от свинцовой пули. Копьё всегда может скользнуть под панцирь. Поднимая меч для удара, невольно открываешь подмышку. Стрела может проникнуть в щель забрала. Доспехи не спасут от огня и растопленного свинца. Я знаю, на что иду. Это моя профессия. У меня своя честь: сражаться до последней возможности. Но только до неё. Не больше.

Я налил ему ещё вина.

– Джустиниани, сколько ты хочешь за то, чтобы затопить свои корабли?– спросил я его, будто речь шла о совсем обычном деле.

Он вздрогнул и перекрестился по-латински.

– Что ты плетёшь? Я этого не сделаю.

– Эти камни…– продолжал я, сгребая сверкавшие драгоценности в кучку на столе, – За них ты мог бы построить десять новых кораблей в Генуе.

– Возможно,– согласился он, с жадностью глядя на сияние рубинов, белоголубое мерцание бриллиантов между моими пальцами. – Возможно, если бы я имел их в Генуе. Нет, Джоан Анжел, мы не в Генуе. Если я затоплю корабли, эти камни, может так случиться, вообще для меня ничего не будут стоить. Даже если ты предложишь мне сумму в десять, в сто раз большую, чем стоят мои корабли, я не затоплю их и тогда.

– Так мало ты веришь в свои карты?– спросил я.

Он ответил.

– Верю им. Буду ими играть. Но я не безрассуден.

Потом он провёл ладонью по налитому кровью лицу, слегка улыбнулся и сказал:

– Наверно, мы немного захмелели, если стали говорить о таких вещах.

Но это была неправда. Он мог бы влить в своё бычье тело целый бочонок вина и не слишком упиться.

Я собрал камни в горсть:

– Для меня они не стоят ничего. Я затопил свои корабли.

– Да, для меня они не стоят ничего,– с трудом прохрипел я ещё раз и швырнул камни так, что они словно град затрещали по стенам и полу. – Бери их. Возьми их себе, если хочешь. Ведь это всего лишь камни.

– Ты пьян,– крикнул он. – Не соображаешь, что делаешь. Завтра утром схватишься за голову и станешь горько об этом сожалеть.

– Возьми их,– наконец удалось произнести мне. – Это цена за мою кровь. Прикажи вписать моё имя в список своих солдат. Позволь мне сражаться бок о бок с твоими людьми. Ничего большего я не хочу.

Он уставился на меня, широко разинув рот. Потом в его глазах появилась тень сомнения:

– Драгоценности-то настоящие?– наконец спросил он, тряхнув головой. – А может, это только крашенные стёкла, такие, какими венециане обычно обманывают негров?

Я наклонился, поднял не до конца отшлифованный алмаз, подошёл к окну и прочертил глубокую черту на зеленоватой поверхности стекла сверху вниз так, что заскрипело в ушах. Потом отшвырнул камень.

– Ты сумасшедший,– сказал он и опять тряхнул своей мощной головой. – Было бы непорядочно воспользоваться твоим состоянием. Выспись. Пусть у тебя прояснится в голове. Тогда мы поговорим ещё раз.

– Когда-нибудь ты сам себе являлся наяву?– спросил я и тут же подумал, что, возможно, действительно немного захмелел с непривычки. – А со мной такое случалось. Однажды, в Венгрии перед Варной я пережил землетрясение. Кони взбесились и ломали дышла. Птицы сбились в перепуганные стаи. Шатры переворачивались. Земля тряслась и качалась. Тогда мне впервые явился ангел смерти. Он был бледен и черняв. Он был моим отражением. Я как бы видел самого себя, идущего мне навстречу. Тогда он мне сказал: «Встретимся ещё». На болотах под Варной я увидел его во второй раз. Он стоял за моей спиной, когда убегающие венгры убивали кардинала Кесарини. Тогда я отвернулся и увидел ангела смерти, моё отражение. «Мы встретимся ещё,– сказал он, –увидимся возле ворот святого Романа». Теперь мне становятся понятны его слова. Я не вор. Расположение султана может сделать невольника богаче европейского князя. После сражения меня вместе с другими пленными подвели к султану Мураду. Во время битвы его победа висела на волоске. Дряблые щёки и мешки под глазами ещё дрожали у него от напряжения и от страха, через который он прошёл. Это был приземистый, на голову ниже меня, преждевременно отяжелевший от безделья и благополучной жизни человек. Многие протягивали к нему руки и громко кричали, предлагая выкуп за свою жизнь. Но в его глазах все мы были клятвопреступниками и бунтовщиками. Он верил в мирный договор и уже успел отказаться от трона в пользу Мехмеда, собираясь провести старость в парках и садах Магнезии. Теперь он предложил нам выбирать только между Исламом и смертью. Земля уже не впитывала кровь, когда мы поочерёдно согласно возрасту и званий становились на колени перед палачом. При виде катящихся голов многие не выдерживали. Они в рыданиях громко признавали бога Ислама и его Пророка. Даже некоторые монахи признали Аллаха, раз уж их бог отдал победу туркам.