04.1912

Глава 31. Побратимы

«Карпатия», перегруженная спасёнными с «Титаника», еле ползла в Нью-Йорк. Путешествие продолжалось уже два дня. Всех выживших оперативно распределили по каютам и обеспечили им медицинский осмотр. В эти два дня судовой врач не знал отдыха. Пассажиры «Титаника» кашляли, чихали, у них поднималась температура; в конце концов, они совсем обессилели, а у некоторых выявили переломы. Как гласили корабельные слухи, с «Титаника» спасли его младшего радиста, Гарольда Брайда, и у мистера Брайда оказались раздроблены обе ноги.

Врачи могли справиться со страданиями тела, но душевные муки они облегчить не могли.

Когда прошли первые страшные сутки, на «Карпатии» воцарилось губительное траурное молчание. Измученные люди сидели в каютах, сбивались в кучи и даже не разговаривали — они смотрели в никуда, и каждый из них снова и снова проживал ту недавнюю ночь, не в силах поверить, что эта ночь им не приснилась, что она на самом деле случилась и прошла и что не все её пережили. Прочих пассажиров «Карпатии» и её же экипажа спасённые с «Титаника» сторонились. Обеспокоенные и мрачные, они льнули к своим офицерам и матросам, ходили за теми повсюду, точно потерянные овцы, и следили за ними исподлобья, точно бы боялись, что вдруг останутся совсем одни.

Для Лиззи Джеймс идея встретиться с пятым помощником Лоу стала навязчивой.

Двое суток она провела в каюте со своей опекуншей и её дочерью, никуда не выходя и почти не вставая с постели. Врач осмотрел Лиззи и пришёл к выводу, что та слегка простудилась. Её слабый кашель и невысокая температура ничего не значили в сравнении с переломами, выявленными у Гарольда Брайда, а также ещё у одного юного пассажира, которого подобрали с перевернувшейся парусинки Лайтоллера.

— Больше тишины и покоя, — заключил врач, завершив осмотр Лиззи уже не в первый раз. — Миссис Коллиер, раз вы приглядываете за ребёнком, проследите, пожалуйста, чтобы эти условия выполнялись.

Миссис Коллиер посмотрела на Лиззи — та лежала навзничь на постели, обхватив обеими руками подушку, и молчала. За всё это время Лиззи так ничего и не сказала.

— Хорошо, — сказала миссис Коллиер. — Мне это не будет сложно.

— Благодарю вас, — врач деловито собрал чемоданчик и уже приподнялся, но тут миссис Коллиер остановила его.

— Послушайте… я не сильна в медицине, но это кажется мне подозрительным…

— Что именно? — уточнил врач. Его ждали ещё несколько десятков пациентов, пациентов куда более серьёзных, чем Лиззи, и он не мог позволить себе задерживаться.

Миссис Коллиер поманила его к себе и отвела в угол каюты. Спрятавшись за дверью, как школьница, миссис Коллиер плавным кивком указала на бездвижную Лиззи и шёпотом сказала:

— Ребёнок… не говорит.

Широкие кустистые брови врача сдвинулись к переносице.

— Совсем? — уточнил он.

— За два дня она не произнесла ни слова, — сокрушённо покачала головой миссис Коллиер.

— Вам известно, говорила ли она раньше?

— Конечно, говорила! — слегка возмущённо воскликнула миссис Коллиер.

— Вы в этом уверены? — уточнил врач. Его брови всё ближе и ближе подходили к переносице.

— Разумеется, я уверена! — миссис Коллиер даже взмахнула руками. — Она совершенно точно могла говорить. Я помню, что девочка умоляла мистера Лоу спасти её сестру. Вне всяких сомнений, она говорит.

Врач призадумался и почесал подбородок. Глаза у него были красные и слезящиеся от усталости, лоб избороздили глубокие извилистые морщины.

— Что ж, — наконец, сказал он, — думаю, вам стоит выждать время. Это нервное потрясение. Когда ребёнок придёт в себя, речь восстановится.

Врач шагнул к порогу, но миссис Коллиер снова не позволила ему уйти. Она крепко вцепилась в рукав врача, и тот замер, не донеся ноги до пола. Слабый отблеск раздражения скользнул по его лицу.

— Что теперь? — спросил он утомлённо.

— Извините, что я вас задерживаю, — вежливо, но твёрдо произнесла миссис Коллиер, — но мне нужно знать, когда это потрясение пройдёт. Я не могу смотреть на ребёнка спокойно. Моя дочь не может смотреть на неё без слёз! Марджери постоянно спрашивает меня, что с этой девочкой, как мне ей ответить? — голос миссис Коллиер задрожал, и её глаза наполнились слезами. — Простите… — она медленно выдохнула и провела по глазам рукавом платья, — простите, я тоже… у меня сейчас не всё в порядке с нервами, простите, умоляю вас… я сама ужасно волнуюсь… я так и не получила никаких известий о муже, а мы здесь уже два дня, и…

Лицо судового врача разгладилось, и он сочувственно покивал.

— Успокойтесь, — сказал он, — да, я понимаю, вам тяжело, но вы должны собраться с силами ради девочек. К сожалению, я не могу сказать, когда именно ребёнок придёт в себя. Попытайтесь поговорить с ней. Не нужно её расспрашивать; попытайтесь привлечь её внимание. Если вы завоюете её доверие, она наверняка растает и заговорит.

По лицу миссис Коллиер скользнула тень.

— А если нет? — спросила она.

— Если не растает или если не заговорит?

— Если не заговорит, — уточнила она. — У этого ребёнка, кажется, совсем никого нет. Я беспокоюсь о ней так же, как и о Марджери.

Врач только вздохнул. Лицо его стало непроницаемым.

— Не волнуйтесь, — сказал он, — давайте пока не думать о плохом и надеяться на лучший исход.

Он снова шагнул к двери, и снова миссис Коллиер удержала его.

— Простите, теперь я задерживаю вас в последний раз, — торопливо сказала она, — я… обращалась к вам с одной проблемой…

Свободной рукой миссис Коллиер инстинктивно провела по своему затылку. Когда она, сидя в шлюпке, утомлённо прижалась головой к плечу одного из гребцов, её волосы попали в уключину, и весло вырвало огромный их клок вместе с небольшим кусочком кожи.

— Ах, да, — встрепенулся врач, — разумеется, миссис Коллиер, подойдите, пожалуйста, ко мне сегодня после обеда, посмотрим, как протекает заживление. Что-нибудь ещё?

Он нетерпеливо поглядывал на дверь. В коридоре расхаживали, переговариваясь, пассажиры «Карпатии» и обменивались последними сплетнями — а поводов для сплетен у них в эти два дня было немало.

— Да, — миссис Коллиер отступила и покосилась в сторону Лиззи, — с тех пор, как нас вынули из воды, Марджери всё время снятся кошмары. Она кричит по ночам и будит меня и девочку.

— Зайдите после обеда, — повторил врач, — я подберу для неё успокоительное.

— Благодарю, — слегка кивнула миссис Коллиер и, наконец, выпустила рукав врача.

Тот торопливо распрощался с нею и едва ли не вылетел в коридор. Конечно, семейство Коллиер ужасно пострадало, но таких же пострадавших было ещё немало, и в одиночку врач едва ли мог справиться. По счастью, те из пассажиров, что сами были медиками, вызвались помочь ему. От каюты к каюте сновали медсёстры и доктора, снова и снова осматривали жертв крушения, а от носа до кормы «Карпатии» тем временем растекались невероятные слухи.

— Вы слышали? — подбегали друг к другу взбудораженные дамы. — Ведь «Титаник» затонул, затонул со всеми, кто был на его борту!

— Ах! — отвечала, обыкновенно, собеседница. — Но как такое возможно? Это же непотопляемый корабль!

— Если вы не верите, дорогуша, подите и взгляните сами: мы подобрали жертв крушения, бедняжек…

Но навещать выживших желания у пассажиров «Карпатии» не было. Вернее, оно пропало после того, как величественная феминистка Маргарет Браун прогнала от порога излишне докучливых женщин. Каюту Маргарет теперь обходили стороной, что не мешало, впрочем, распускать о ней слушки, поднимая на смех её грубые привычки и отсутствие светского лоска.

Выжившим не слишком повезло. Удобства, к которым они привыкли на «Титанике», исчезли. Старушка «Карпатия» была перегружена пассажирами, мест на всех не хватало, поэтому многим приходилось спать прямо на полу. Миссис Коллиер с дочерью и Лиззи именно так и ночевали вот уже двое суток. Сочувственно качая головами, люди с «Карпатии» постарались обеспечить их хотя бы одеялами, простынями и подушками, за что миссис Коллиер истово отблагодарила их. Лиззи и Марджери, напротив, не сказали ни слова.

Собственные чувства сейчас были для Лиззи загадкой. Лиззи лежала на полу, глядя в потолок, и снова и снова про себя окликала Мэри, вцепившуюся в борт «Титаника».

«Садись в эту шлюпку! — говорила она Мэри. — Садись! Зачем тебе чужая старуха!»

Мэри виновато смотрела на неё и пожимала плечами.

«Разве приятно спасаться с тем, кого ненавидишь? — спрашивала она. — Ведь ты ненавидишь и будешь презирать меня, Лиззи, если я осмелюсь сесть».

«Хватит глупить! — злилась Лиззи. — Немедленно садись в шлюпку!»

Мэри только качала головой и снова расплывалась в клочках воображаемого тумана. Её далёкий голос плескался у Лиззи в ушах, как морские волны.

«Садись в шлюпку!»

Но Мэри снова и снова растворялась в нигде. Мэри снова её покидала.

Первая ночь на «Карпатии» прошла для Лиззи незаметно. Лиззи спала крепко и без сновидений, а проснулась только тогда, когда её достаточно грубо встряхнули за плечо и крикнули:

— Очнитесь! Вы меня слышите? Просыпайтесь!

Лиззи с трудом разомкнула слипающиеся веки. В круге дрожащего лимонного света над нею нависала тёмная чернильная голова. Лиззи моргнула и зажмурилась. Свет, пусть и слабый, резал ей глаза.

— Очнитесь, — настойчиво повторил человек и потряс её за плечо снова. — Вы слышите меня? Откройте глаза!

Лиззи вздрогнула и снова моргнула. От крепких рук, сжимавших её плечи, веяло табаком. Из тенистого круга над нею постепенно проступало лицо: длинный орлиный нос, прищуренные светло-голубые глаза и тронутые сединой усы, под которыми еле заметно шевелились тонкие бледные губы — они не переставали повторять одни и те же слова.

— Ну же! Очнитесь!

Лиззи слабо прокашлялась.

— Я… я вас слышу, — сказала она.

С губ её не сорвалось ни звука. Тёмное лицо над нею приобрело озабоченное выражение.

— Повторите, пожалуйста, — сказал он, — я совсем вас не расслышал.

Лиззи сухо кашлянула. Всё в груди её отзывалось пульсирующей, тянущей резкой болью, когда она пыталась отозваться. В глазах у неё скопилось столько слёз, что оставалось только рыдать, дабы от них избавиться — но и на рыдания у Лиззи тоже не было сил.

Всё те же загорелые крепкие руки переместились к ней на плечи. Одна рука упёрлась Лиззи в спину, другая обхватила её плечи. Человек аккуратно усадил Лиззи, прислонив к стене, и незаметно отстранился.

— Как ваше имя? — поинтересовался он.

Лиззи шевельнула губами и напрягла горло.

— Элизабет Джейн Джеймс, — прошептала она, но с губ её так и не сорвалось ни звука.

Обеспокоенное лицо над нею стало мрачным.

— Слышите ли вы меня?

Лиззи кивнула. Холодный и тяжёлый, колючий шар беспокойства ширился в её груди. Речь оставила её. Удивительно, но Лиззи так привыкла говорить, что сейчас, когда связки отказали, она и представить себе не могла, как издать хотя бы простейший звук. Казалось, между нею и окружающими появилась гигантская непроницаемая стена: они не слышали её, как она ни пыталась бы с ними пообщаться. И хуже всего было то, что и сама она себя тоже не слышала.