Отрочество

Но иногда с ними удавалось договориться, когда была взаимная выгода для СССР и США. Так 10 февраля в Берлине был совершён обмен американского лётчика Ф. Г. Пауэрса, самолёт которого У-2 был сбит ещё 1 мая 1960 года под Свердловском, на советского разведчика Рудольфа Абеля.

После этого и дети их двора стали играть в разведчиков и контрразведчиков, прячась по подъездам своего дома, бегая друг за другом по двору и забегая на соседние стройплощадки, где вместо постепенно сносимых барков стали строить кирпичные, блочные и панельные дома.

А в остальное время мальчишки отдавали время игре в зимний футбол, который Платон очень полюбил, так как можно было бегать ещё быстрее, не боясь ушибиться при падениях и при этом испачкаться.

А у кого были коньки – ходили кататься на хоккейную коробку, стоявшую напротив школы № 20, в которой училась Настя и половина детей их дома. Не имевший же своих коньков Платон изредка ходил посмотреть на катание товарищей.

В одну из таких прогулок тёплым зимним вечером, одетый в демисезонное пальто и кепку, Платон стоял на куче снега над бортом хоккейной коробки, не вытаскивая на холод засунутых в карманы пальто рук, и смотрел на катание своих дворовых друзей, коих тогда было пятеро.

В один из моментов к нему подкатил незнакомый взрослый мальчишка и перелез через борт, встав напротив.

– «Ты чего это снегом кидаешься!» – грозно спросил тот.

– «А я не кидаюсь! У меня даже рукавиц нет! Вон, мои руки всё время в карманах!» – смущённо улыбаясь, начал оправдываться Кочет перед неожиданным дурачком.

Но не успел он договорить фразу, как получил сильный удар кулаком под дых. Но уже накаченный пресс мальчишки вовремя среагировал и Платон совершено не почувствовал боли. Но от резкого удара кепка надвинулась на его лоб, а он сам, также стоя, сполз по снежному скату вниз. У нападавшего получился не удар, а резкий толчок. Тут же Платон выдернул из карманов пальто руки, поправил кепку и быстро вскочил на бруствер. Но наглеца и след простыл, да так быстро, что Платон даже не успел рассердиться, а подскочившие друзья не успели толком разглядеть его. Они внимательными взглядами осмотрели всё пространство, запруженного детворой, катка, но негодяя труса уже нигде не было.

– «А чего ты сам не врезал ему?» – интересовались мальчишки.

– «Так я ни в чём не был виноват, потому ничего не боялся и руки держал в карманах! Хорошо, что хоть мой пресс удар выдержал, и получилось, что он меня просто толкнул!» – удовлетворил их любопытство Платон.

– «Ничего себе толчок?! Я бы от такого удара точно бы скорчился от боли! Ну, ты. Платон, и кремень!» – за всех, с гордостью за своего друга, ответил Саша Комаров.

– Жалко, я его лица не запомнил! А то встретились бы! Ладно! Надо не смотреть, как другие катаются, а самому кататься! – решил он, предвкушая свой скорый поход с отцом на коньках.

За это время он научился хорошо кататься на гагах, и они с отцом уже гоняли по ледяным дорожкам всего парка, иногда закладывая виражи и эффектно тормозя.

Иногда Платон по приглашению Саши Сталева приходил в его компанию, которая в основном на коньках гоняла в хоккей по льду замёрзших котлованов. Платону давали клюшку, и он действовал на ногах, быстро научившись контролировать шайбу и раздавать пасы партнёрам на коньках.

Но он в душе был бомбардиром таранного типа, всегда нацеленным на чужие ворота и не ищущим хитрых и долгих ходов к ним. Потому, не имея возможности быстрее соперников на коньках добежать до чужих ворот, он стал осваивать дальние броски, в коих вскоре весьма преуспел.

И игроки соперников стали бояться его бросков, на всякий случай уворачиваясь от брошенной им шайбы. А поскольку Платона никто не учил броскам, то он пробовал делать их по-разному, новаторски подходя к поиску оптимальных вариантов для разных ситуаций. Причём он, сам того не зная, стал бросать шайбу не щелчком с замаха, а чуть ли не одними кистями, без замаха и любой стороной крюка клюшки, причём хватом и слева и справа. Ведь он был двуруким и двуногим, но с преимуществом правых конечностей.

То есть, он постепенно научился отрывать шайбу ото льда. Сначала чуть накрывая её, лежащую в стороне от ноги, крюком клюшки и немного вдавливая в лёд, и так немного провозя её по льду, потом резко выворачивая кисти рук вверх, сразу добавляя усилия локтями, предплечьями и поворотом корпуса в пояснице.

Но больше всего он любил бросать, при этом делая очень сильный верхом и потому дальний бросок, в противоположную сторону от хвата руками, не вперёд, а назад, как бы за спину через плечо. Платон чувствовал, как такому его броску помогает всё тело. И когда его партнёры застревали в частоколе коньков и клюшек у чужих ворот, то они отдавали ему пас назад, а сами разъезжались в разные стороны от ворот, готовясь, в случае чего, добить отскочившую шайбу. И даже без коньков Платон часто забивал. Ему так понравилось играть в хоккей, что он стал мечтать о коньках, узнав, что для хоккея оказывается нужные другие коньки – канады. И теперь он больше увлёкся коньками.

Он даже начал болеть по телевизору за наших спортсменов, когда 17 и 18 февраля 1962 года в Москве состоялся 56-ой чемпионат мира по классическому конькобежному многоборью, завершившийся победой в общем зачёте Виктора Косичкина, ставшего третьим на дистанции 10.000 метров. Дистанцию на 500 метров выиграл Евгений Гришин, а на 1.500 – Борис Стенин. Остальные победы на дистанциях 5.000 и 10.000 метров были за шведами Нильссонами. Вместе со 107.000 зрителей Лужников он особенно следил за решающим последним забегом Виктора Косичкина и шведа Йонни Нильссона.

Теперь и большинство политических и прочих новостей семья Кочетов стала узнавать по телевизору.

Так Платон узнал, что 19 февраля в Женеве состоялась очередная встреча руководителей трёх противоборствующих в Лаосе сторон. А 20 февраля о первом американском орбитальном полёте, на этот раз Джона Гленна на космическом корабле «Меркурий-6».

И вся семья Кочетов теперь стала смотреть по телевизору не только новости и другие передачи, но и художественные фильмы.

Но ещё в Москве по соседскому телевизору и в кинотеатрах Платон вместе с родителями успел посмотреть кинофильмы «Адские водители», «Где одного алиби мало», в названии которого он по незнанию сначала делал ударение на первом «и», а также «Бродяга», «Кочубей», «Тарзан» и «Багдадский вор», иногда представляя себя в роли одного из героев фильмов.

Во время одного из таких мечтаний при выходе из школы, Платон неожиданно получил сильнейший удар снежком в глаз, после чего тот долго слезился и был закрыт лёгкой пеленой. Но к его сожалению никто не смог сообщить ему имя хулигана. Да, если бы даже он и знал его, то всё равно было понятно, что тот кидал снежок в любого выходящего из дверей школы. А когда увидел в кого попал, то, испугавшись, наверно сразу драпанул что есть мочи.

Это чуть было не сорвало его очередную лыжную поездку с отцом в воскресенье на станцию Планерную. Но глаз быстро восстанавливался и помехой очередным его подвигам на громадной горе не явился. А сослуживец отца Лев Ефимович Барский так даже открыто восхитился успехами весьма рослого тринадцатилетнего подростка – сына своего коллеги, сфотографировавшись с Кочетами на память.

В этот период из-за прилива сил Платон чувствовал себя Гераклом, готовым исполнить и все его подвиги.

Поэтому семнадцатилетний сосед с первого этажа их подъезда и самый сильный в их доме Слава Баринов, как-то раз взял рослого мальчишку с собой на свидание с двумя девочкам, с которыми познакомился накануне и которым обещал привести на свидание своего друга – ровесника.

– «Пойдём со мной к девчонкам, поблядуем!» – резюмировал он свою просьбу.

– «Да ты что?! Я таким делами не занимаюсь!» – как-то неуверенно ответил Платон, по телу которого внезапно пробежал какая-то непонятная дрожь.

И Слава это уловил, став очень упрашивать Платона выручить его хоть один раз. И тот, ещё не имевший опыта любовного общения с девчонками, из-за любопытства согласился.

– «Платон! Ты только не говори девчонкам, сколько тебе лет, просто поддерживай разговор и всё, как ты умеешь! Я не хотел никого другого брать – кто мал, а кто глуп!» – польстив, предупредил он отрока.

Встреча состоялась на пустынной обочине МКАД со стороны съезда в Реутов на улицу Победы. Крепыш Слава, друживший с реутовской шпаной и бывшими зеками, и которому лидировать было не привыкать, сразу взял инициативу разговора в свои руки. В их доме № 18 он был авторитетом и по возрасту и по физической силе, но уже чуть уступая Платону в росте.

Девчонкам сразу понравился рослый и симпатичный друг Славы, и они с удовольствием кокетничали с ним. А тому такое внимание было приятно, и он хоть и немного по привычке стеснялся, но с удовольствием поддерживал беседу, вовремя и к месту вставляя свои комментарии и уточнения, но, не ставя под сомнение авторитет своего старшего товарища.

И Слава с удовлетворением оценил это. А Платон опять почувствовал, что он вполне комфортно чувствует себя в компании старших по возрасту парней и девчат. Их оживлённая и непринуждённая беседа затянулась надолго.

Но стоявший без движения, одетый в свою любимую светлую лёгкую лыжную курточку Платон стал замерзать, начав даже топтаться и дрожать. И тогда Слава предложил другу покурить для согрева. Платон сначала отнекивался, сославшись на то, что не курит вообще, так как не любит это дело. – «Так ты хоть попробуй! Может понравится!?» – вальяжно и покровительственно предложил Слава свою папиросу.

– «Так я пробовал ещё три года назад, так мне не понравилось!» – продолжал отнекиваться подросток.

Но после продолжившихся настойчивых уговоров друга и девчонок, совсем замёрзнув, он решил попробовать согреться хоть так.

– «Платон! Молодому человеку в жизни всё приходится когда-то пробовать в первый раз: курить, пить, целоваться и …!» – под хохотки девчонок подвёл базу Слава.

И Платон согласился, несколько раз неумело втягивая дым в рот, но тут же выпуская его наружу, боясь пропускать в лёгкие.

– «Ну, так не курят! Надо затягиваться – вдыхать дым или проглатывать его, а потом остатки выпускать наружу!» – продолжал учить Слава начинающего.

– «Ты что?! Когда я первый раз курил сухие брусничные листья, то так втянул их в себя, что до сих пор неприятно вспоминать. Кстати, махорку тоже пробовал!».

– «Так эти папиросы не махорка – они ароматные!» – не унимался Слава, поднимая авторитет и своих папирос.

– «Не! Так всё равно я не согреюсь! Не моё это! На, докуривай!» – передал он фактически целую папиросу её доброму хозяину.

– «Давай лучше поборемся – немного повозимся для согрева!» – неожиданно предложил он Славе, тут же сильно обнимая того за пояс и чуть приподнимая над поверхностью.

– «Да ну, тебя, медведя!» – отшутился Слава, боясь, что замёрзший Платон сейчас переломает ему кости.

Ему уже приходилось бороться с ним, но одолеть не удавалось. Но к счастью Славы и его дворового авторитета он оказался единственным в их дворе, кого Платон тоже не мог одолеть. Потому он пошёл другу навстречу, распрощавшись с девчонками и назначив им новую встречу.